Заманить его будет легко, это Маша решила сразу. Худощавый мальчик с нестрижеными волосами сидел позади спортивной площадки и мял в руках тетрадь. Остальные подростки кричали рядом, за сеткой забора, и дружно двигались в такт ударов мяча, а Костя Жаров смотрел прямо перед собой, не меняя упрямого и почему-то обиженного выражения лица. Маша тяжеловато опустилась на ту же скамейку и фыркнула. Громче, чем следовало.
— Угадала — найду тебя здесь. Мама твоя говорила, что после школы домой не торопишься.
Костя поёжился и чуть сместился к краю, не меняя угрюмого выражения. Расстояние между ними выросло, но Маша почувствовала — зацепила. Мальчик аккуратно рассматривал её боковым зрением, вон как напряглись локти.
— Ещё она сказала, тебя можно кое о чём попросить.
Подробностей про Жарову-маму Маша не знала, да и ни к чему — ясно всё. Мамаша без мозгов. Лежала в соседней палате: то смотрит в одну точку на потолке, то достанет из кармана халата фотографию сына и виновато бормочет. Ну и где теперь её драгоценный сыночек? Сидит тут один, никому не нужен, любой может обидеть — при желании. Всему миру плевать на чужого ребёнка, да и матери плевать, иначе бы не вытворяла всякое…
Мысли эти пришлось придавить усилием воли.
Стоило вспомнить, как глубокие, чистые глазки дочки доверчиво спрашивают, мама, а ты точно-точно справишься? Не передумаешь в последнюю секунду? Нет, крошка моя, не передумаю. Ради тебя, моя хорошая, я сейчас этому мальчику…
Так-так, полегоньку, не спугнуть. Дети нынче нервные.
Причёска у Маши аккуратная и лицо чистое, без косметики, но пацан не мог не заметить, что штанина грубо надорвана в двух местах, кроссовки грязные, с подозрительными бурыми пятнами, а на запястьях под свежими ссадинами растекаются синюшные разводы. Она заранее закатала рукава — получилось жутко, как после драки. У любого сердце дрогнет, всё-таки женщина, а Костя на вид впечатлительный, и по возрасту она с его мамой близка.
— Скажи, вот ты бы бросил свою маму в беде? Знаю-знаю, нет, конечно! Ни за что. Ты бы ради мамы что угодно сделал. Так ведь?
— Чтобы она вернулась? — тихо уточнил Костя и боязливо замер. Ты мой хороший!
— Чтобы мама была рядом с теми, кто любит. Ты любишь маму?
Костя осторожно кивнул.
— Тогда я тебе кое-что расскажу, но это секрет, никому нельзя говорить. Никому-никому, понимаешь? Дело в том, что у меня тоже есть ребёнок. Дочка. Маленькая девочка, ей пять лет всего. И она в беде.
— Что с ней? — с усилием спросил Костя. Теперь его лицо повернулось прямо к ней, озадаченное и серьёзное, и Маша вдруг увидела — тонкий белый шрам рассекает нахмуренный лоб, след старых падений или препятствий.
— Моя девочка… застряла в очень-очень плохом месте. Ей страшно. И больно.
— Как маме? — шёпот мальчика стал походить на вздох.
— Даже хуже, — Маша доверительно приблизилась, — но моей девочке ещё можно помочь. Твоя мама считает, что ты добрый и сильный. Она в тебя верит. Верит, что ты спасёшь беззащитную крошку.
— Мама… это правда? — уже не голос, а хрип.
— Да, конечно. Ты очень смелый. Только такой, как ты, сможет забрать мою девочку из того страшного места. Если честно, раньше я надеялась справиться без тебя, но… видишь, что вышло? — взмах раненых рук, и взгляд мальчика намертво прилип к запястьям.
— Что это?
— Всякое… В основном — собаки, охрана ночью спускает, еле отбилась. Но и гвозди немного, от забора. Короче, ночью не вариант, да и корпуса запирают: двери железные, на окнах решётки.
— Больно? — Костины пальцы дрогнули в порыве дотронуться до глубокого, некрасивого прокола в коже, но Маша торопливо убрала руки и опустила рукава.
Да уж, мышцы ныли, но в остальном терпимо. Быстро зарубцуется.
— Ничего особенного, до свадьбы заживёт, — она горько засмеялась одними губами, — так что, поможешь?
— Да, — уверенный кивок, — но как?
Облегчение накатило внезапно, дышать стало трудно.
— Пойдём, по дороге расскажу.
Костя не медлил. Рюкзак на плечо, потрёпанную тетрадку во внутренний карман куртки, и они пошли вдоль границы сквера, нырнули под теплотрассу и срезали к переулку. Костя сосредоточенно сопел, а Маша тараторила сбивчиво, то и дело перескакивая с одного на другое — теперь, когда шанс всё исправить стал плотным, осязаемым, спугнуть мальчишку никак нельзя.
— … днём меня туда не пускают, мол, опасна для девочки! Для собственной-то дочери, представляешь? Ну не бред? Охранники меня запомнили, гады, но я обойду кругом, там щель в заборе, доски расшатаны. А ты иди прямо к проходной, скажешь, что к матери. Назовёшь фамилию, а если спросят про взрослого, ответишь, что после школы сразу сюда, а тётя с работы скоро подойдёт. Но к шестому корпусу не ходи, сверни налево, к детскому. У дошкольников после обеда прогулка, спрячься в кусты и жди.
— А как я её узнаю? — по-взрослому спросил Костя.
— Кого, мою девочку? — на крошечный миг Маша всё-таки растерялась. — Она… Она такая худенькая, но глаза… живые, а сама бледная, бедняжка, плохой аппетит. Да, вот ещё что! Плащ у неё, ярко-розовый, с большими пуговицами в форме божьей коровки. Понял? Ты её подзови тихонько, объясни про маму. Скажи, я жду за большим забором. Надо пройти развилку, по левой стороне высокий клён и скамейка, за ней дыра в заборе. Всё запомнил? Вон, видишь проходную? — Маша высунулась из-за столба и показала на будку охраны. Толпа уже собиралась, люди шли с пакетами. — Сейчас самое время, полно посетителей. Пристройся в хвост и иди.
Но Костя чего-то ждал и вцепился в столб ладонями.
— Ты чего? Боишься? — Маша потрепала мальчика по волосам, но прикосновение вышло неловким.
— Нет. Не боюсь, но там же нет никого.
— Как — нет? — Маша смотрела на тётку с двумя сумками, на тощую старушку с тележкой, на беременную в необъятной вязаной кофте. Вереница людей текла мимо будки и рассеивалась по тропинкам. — Вот же они! Запомнил, куда? Через проходную, потом налево.
Костя робко ступил на тротуар, но тут же уставился на Машу испуганным, щенячьим взглядом.
— Что? — сердито спросила она.
— Я пойду, но тут… пусто же. И в будке пусто. Стёкла выбиты. Охраны нет. Людей нет.
— Как — нет?! Что ты выдумываешь? Струсил, да? Врать нехорошо!
Гнев расцвёл, окатил Машу ледяной и жгучей волной. Как же так?
— Мам, я не вру.
— Мам? — изумилась Маша. — Что это ты ещё такое выдумал? Зачем мамкаешь?
— Мам, пожалуйста… Пойдём домой.
— Никуда я не пойду, пока мы не заберём мою дочку!
— А если я за ней схожу, ты со мной пойдёшь? — Костя чуть не плакал.
Маша замялась. Дальше того, как она приведёт к девочке с прекрасными глазами этого глупого мальчика, мысль почему-то не текла. Даже задумываться не хотелось, и она отбросила неприятный вопрос.
— Сначала сделай, что обещал, а потом будем разговаривать!
— Хорошо, мам. Я иду, видишь?
Он пожал плечами и покорно побрёл через проходную. Маша скользнула вдоль забора, цепко следя за каждым шагом, и остановилась за клёном. Костя наконец-то дошёл и встал возле детской площадки, повертел головой и нашёл глазами Машу. Та одобрительно кивнула.
Она ждала.
Сейчас.
Девочка показалась не сразу.
Сначала за разрушенной стеной бывшего детского корпуса мелькнуло грязное розовое пятно, потом тонкий силуэт возник за спиной Кости. Мальчик вздрогнул и медленно обернулся.
Существо в замызганном плаще напоминало птицу: когтистые лапы, заострённая мордочка и жилистая, слишком подвижная шея. И глаза. Почти человеческие, чистые и завораживающие. Как у детей.
Всё случилось одновременно: Костя закричал, страшная шея метнулась к его запястьям, и голова существа присосалась к правой руке.
Маша смотрела, не моргая, но какая-то душная тяжесть разливалась внутри.
Существо пило жадно, а Костя остолбенел, уже не силах пошевелиться. Крик оборвался.
Наконец существо наелось и отпустило жертву. Костя обмяк и упал на траву.
Маша очнулась.
Дочка в красивом розовом плащике подбежала к дырке в заборе, ласково протянула ладошки.
— Мамочка, ты пришла!
— Конечно, милая. Я так по тебе соскучилась!
— Я тоже, мамочка!
— Как ты? Тебя хорошо тут кормят?
— Да, мамочка!
Звонок вывел Жарова из равновесия: за последнюю неделю он поседел, но не перестал надеяться. За дверью стояли двое: лысый следователь с папкой и дама из опеки. Оба отводили взгляд, и Жаров почувствовал укол в сердце.
— Вы её нашли? — он схватился за вешалку.
— Боюсь, у нас плохие новости. Мы нашли не только вашу жену.
— В смысле? — Жаров ещё не понимал, он ощущение беды вдруг стало оглушительным.
— Вам надо проехать на опознание тел. Там… женщина и ребёнок.
— Какой ещё ребёнок?
Дама из опеки хотела что-то сказать, но Жаров упрямо схватился за телефон. Он отказывался понимать.
— Сейчас, сейчас… Костя во дворе, он всегда гуляет после школы. Только предупрежу сына, что ненадолго уеду.
Гудки повторялись. Без ответа.
— Мы нашли рюкзак, а ещё тетрадку. Узнаёте? — следователь пролистал фотографии вещей, давая всмотреться в детали.
Рюкзак Жаров узнал сразу, ну и что, таких тысячи, зато рисунок в тетради напугал по-настоящему. Две фигуры, маленькая девочка с огромными, кукольными глазищами держала кого-то за руку, но человеческий силуэт зачёркнут яростно, до дыр в бумаге. Перед исчезновением Маша рассказывала, что ей снятся кошмары, девочка с прекрасными глазами и мальчик, которого нет.
А потом она ушла. И не вернулась.