1958 год. Борис Пастернак получает Нобелевскую премию по литературе за роман «Доктор Живаго». В СССР его травят в газетах, исключают из Союза писателей, заставляют отказаться от премии. Роман в стране не издавали — его напечатали в Италии, контрабандой переправив рукопись за границу. Советские граждане читали «Доктора Живаго» в самиздате или в эмиграции.
Это был не единичный случай. Цензура в СССР контролировала каждое слово, каждый кадр, каждую ноту. Система работала как часы, пропуская только то, что соответствовало идеологии. Всё остальное либо не издавалось вовсе, либо выходило за границей. Либо читалось шёпотом, на кухнях, рискуя.
Главлит: министерство правды
В центре системы цензуры стоял Главлит — Главное управление по делам литературы и издательств. Создан в 1922 году, просуществовал до 1991-го. Официально — «для охраны государственных тайн». На деле — для контроля над всей печатной продукцией в стране.
Главлит проверял всё. Книги, журналы, газеты, плакаты, открытки, даже визитки. Ничто не могло выйти в печать без разрешающего штампа цензора. В каждом издательстве сидел представитель Главлита. Рукописи проходили несколько этапов проверки. Сначала — редактор. Потом — цензор. Потом — идеологический отдел ЦК. Если хотя бы один говорил «нет» — книга не выходила.
Что запрещали? Всё, что противоречило «линии партии». Критика власти, сомнения в коммунизме, упоминания репрессий, религиозные темы, эротика, пацифизм. Даже статистика могла быть «вредной» — если показывала проблемы в экономике или социальной сфере.
Цензоры работали по спискам запрещённых тем. Список пополнялся постоянно. Нельзя было писать о голоде 1930-х, о ГУЛАГе, о числе репрессированных. Нельзя было критиковать решения партии, сравнивать СССР с Западом не в пользу СССР, упоминать опальных политиков.
Были и абсурдные запреты. В 1930-е нельзя было публиковать фотографии, где рядом со Сталиным стоял Ежов — после его ареста Ежова просто ретушировали, стирали с фото. Во время войны запрещали писать о паникерских настроениях, бегстве войск, неудачах на фронте. После войны — о военнопленных, о коллаборационистах, о депортациях народов.
Как работала цензура в кино
С кино было ещё сложнее. Фильм — это огромные деньги, сотни людей, месяцы работы. Запретить готовый фильм — значит похоронить миллионы рублей. Поэтому цензура начиналась с момента написания сценария.
Сценарий утверждал худсовет Госкино. Потом — идеологический отдел ЦК. Если сценарий проходил, начинались съёмки. Но на каждом этапе мог вмешаться цензор. Пересмотреть смонтированный эпизод, потребовать переснять сцену, вырезать кадр.
Бывало, фильм снимали год, монтировали полгода — и клали на полку. «Положить на полку» означало запретить прокат. Фильм существовал, его видели на закрытых просмотрах чиновники, но зрители не увидели бы никогда. Таких фильмов были десятки.
Самый известный пример — «Комиссар» Александра Аскольдова, 1967 год. Фильм о Гражданской войне, где главная героиня — комиссар, оставившая ребёнка в еврейской семье. Власти сочли фильм слишком пацифистским, слишком философским, слишком «еврейским». Положили на полку. Зрители увидели его только в 1988 году — через 20 лет.
Другой пример — «Проверка на дорогах» Алексея Германа, 1971 год. Фильм о советском военнопленном, который сотрудничал с немцами, потом вернулся к партизанам. Тема коллаборационизма была табу. Фильм запретили. Вышел в прокат в 1985-м.
Таких историй — десятки. Талантливые режиссёры годами не могли снимать, потому что их предыдущую работу запретили. Актёры играли в фильмах, которых никто не видел. Операторы снимали шедевры, гниющие в архивах.
Самиздат: книги, которые печатали на кухне
Если книгу не пропускала цензура — оставался самиздат. Перепечатать текст на пишущей машинке через копирку. Получалось 5-7 экземпляров с одной закладки. Раздать друзьям. Те перепечатывают снова. Так книга расходилась по стране — медленно, но неостановимо.
Самиздат расцвёл в 1960-1970-е. Читали Солженицына, Бродского, Пастернака, Мандельштама. Читали диссидентов, философов, религиозную литературу. Читали западных авторов — Оруэлла, Хаксли, Набокова. Всё, что не издавали официально.
Хранить самиздат было опасно. КГБ охотился за «антисоветской литературой». При обыске могли найти перепечатку «Архипелага ГУЛАГ» — и это автоматически уголовное дело. Статья 70 УК РСФСР: «Антисоветская агитация и пропаганда». Срок — до семи лет лагерей.
Но люди рисковали. Перепечатывали ночами, прятали под матрасами, передавали из рук в руки. Самиздат стал альтернативной культурой. Подпольной, но живой. Той, которую власть не контролировала.
Музыка: от запретов до компромиссов
С музыкой было сложнее. Мелодию не перепечатаешь на машинке. Песню нельзя спрятать под матрас. Музыка звучит, её слышат. Поэтому цензура работала по-другому.
Официально разрешённые артисты записывались на «Мелодии» — единственной советской фирме грамзаписи. Их концерты организовывал «Госконцерт». Их крутили по радио. Но прежде чем песня попала на радио, её прослушивал цензор. Слова, музыка, исполнение — всё проверялось.
Запрещали по разным причинам. Если текст казался двусмысленным. Если мелодия «слишком западная». Если исполнение «не соответствует советской эстетике». Владимир Высоцкий не мог официально записать пластинки — слишком резкий, слишком правдивый. Его слушали на магнитофонных записях, сделанных на концертах.
Рок-музыка была под запретом до конца 1980-х. «Буржуазная, упадническая, развращающая молодёжь». Группы играли подпольно, на квартирниках, в ДК под видом танцевальных вечеров. «Аквариум», «Кино», «Алиса» — все начинали в подполье. Официальный статус получили только при Горбачёве.
Компромисс нашли так: создали ВИА — вокально-инструментальные ансамбли. Это был «советский рок», приручённый и безопасный. «Песняры», «Самоцветы», «Весёлые ребята» — играли лёгкую музыку, пели безобидные тексты. Власть разрешала, молодёжь слушала. Все довольны.
Но настоящая музыка звучала в магнитиздате. Кассеты с Высоцким, Галичем, западным роком переписывались друг у друга. Качество ужасное, но это было неважно. Важно было то, что говорилось и пелось.
Трещины в системе: оттепель и застой
При Хрущёве цензура ослабла. Разрешили печатать «Один день Ивана Денисовича» Солженицына — первую книгу о ГУЛАГе. Вышли фильмы о войне, где показывали не только героизм, но и трагедию. Начали переводить западных авторов. Казалось, система трещит.
Но при Брежневе всё вернулось. Цензура ужесточилась. Солженицына выслали за границу. Диссидентов сажали или отправляли в психбольницы. Фильмы снова клали на полку. Оттепель закончилась, начался застой.
И всё же систему уже нельзя было полностью контролировать. Самиздат разрастался. Магнитофоны множились. «Голос Америки» глушили, но люди слушали сквозь помехи. Западные книги привозили контрабандой. Информация просачивалась.
К 1980-м цензура стала анахронизмом. Горбачёв объявил гласность — и плотина рухнула. Стали печатать всё, что было запрещено. Пастернака, Солженицына, Платонова. Показывали запрещённые фильмы. Говорили о репрессиях, о ГУЛАГе, об ошибках партии.
В 1991 году Главлит упразднили. Семьдесят лет контроля закончились. Цензуры больше не было.
Цена контроля
Цензура убила множество талантов. Писатели не могли издаваться, режиссёры не могли снимать, музыканты не могли играть. Кто-то эмигрировал. Кто-то спивался. Кто-то просто переставал творить.
Система создавала лицемерие. Официально все были за партию, за коммунизм, за светлое будущее. На кухнях говорили совсем другое. Раздвоение сознания стало нормой жизни.
Но цензура не смогла убить культуру. Самиздат, магнитиздат, запрещённые фильмы, подпольные концерты — всё это существовало параллельно официальному искусству. И часто именно запрещённое было по-настоящему талантливым.
Сегодня мы можем читать всё, смотреть всё, слушать всё. Но те, кто жил при цензуре, помнят — как это, когда слово стоит свободы.
А вы читали запрещённые книги? Или слушали подпольные записи? Расскажите в комментариях — что из запрещённого в СССР вас впечатлило больше всего.
Подписывайтесь на канал — завтра в 8:00 расскажу о советских профсоюзах и системе льгот, которая действовала для всех работников.