Восемьдесят лет назад известный советский археолог, будущий академик Алексей Павлович Окладников возглавил специальную археологическую экспедицию на полуостров Таймыр. Тогда были обнаружены интереснейшие памятники XVII века, связанные с освоением русскими землепроходцами северных морей и неизвестных земель на северо-востоке страны.
Текст: Зинаида Курбатова. Фотографии предоставлены проектом "Сохраненная культура"
Елена Алексеевна Окладникова, дочь академика, социальный этнограф, археолог, доктор наук и профессор Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, продолжает дело отца. Несколько лет назад она передала археологические находки, привезенные ее родителями из экспедиции на реку Лену, в Российский государственный музей Арктики и Антарктики в Петербурге. А сотрудники музея показали ей предметы, найденные восемьдесят лет назад на Таймыре, и неопубликованный отчет об этой экспедиции, подготовленный в 1947 году Алексеем Окладниковым и специалистом по истории прикладного искусства Лидией Якуниной. Эта история побудила Елену Окладникову написать монографию, которую она назвала «Таймырская находка». Книга вышла из печати благодаря проекту «Сохраненная культура». Она посвящена и 80-летию важных для исторической науки открытий, и 500-летию освоения Северного морского пути. Об археологических экспедициях своих родителей и об одном из главных открытий своего отца Елена Алексеевна рассказала «Русскому миру.ru».
– Елена Алексеевна, когда и как вы познакомились с археологией? Ведь иногда археологи берут своих детей на раскопки, поскольку порой летом ребенка не с кем оставить. Вас брали в такие экспедиции?
– Мне было 6 лет, когда в 1957 году меня взяли в экспедицию на полуостров Песчаный. Это Амурский залив. С одной стороны – Владивосток, а на другой стороне как раз был раскоп. Здесь нашли поселение, основанное более 2 тысяч лет назад – в раннем железном веке.
Меня потряс берег Амурского залива: по нему ползали морские звезды, здесь лежали морские коровы, а море пахло йодом. Тогда же случилось мое археологическое крещение. Как-то я проснулась ранним утром, выбралась из палатки и решила помочь археологам. Отправилась на раскоп – это такая площадь, размеченная веревками на квадраты. В них на стульях лежали только что откопанные артефакты, в том числе роскошные сосуды – что-то вроде керамики Яншао. Я взяла тазик, в который археологи собирают черепки, и стала складывать в него предметы со стульев. Слава богу, отец подоспел вовремя, изъял у меня тазик и посадил на лежавшее рядом бревно. После чего я прослушала первую в своей жизни лекцию о методике археологических раскопок. Узнала, что не надо выносить найденные вещи из пространства раскопа, ведь их нужно зафиксировать, сфотографировать, зарисовать. И только потом, в конце полевого сезона, все эти предметы собираются. А я-то хотела прибраться… Это было мое первое знакомство с археологией.
– А как встретились ваши родители?
– Отец во второй половине 1930-х годов был директором Иркутского краеведческого музея, мама работала художником там же и одновременно училась на художественных курсах. Потом они вместе уехали в Ленинград: папа стал аспирантом Государственной академии истории материальной культуры, а мама поступила в Академию художеств. Отучилась два курса. А дальше есть две версии развития событий. Первая гласит, что папа пришел за мамой и попал на занятие, где студенты рисовали обнаженную натуру. Позировал мужчина. Увидев это, папа заявил маме: «Больше туда не пойдешь». Но, скорее всего, все было иначе. В марте нужно было ехать в экспедицию, а занятия в академии до июня. Думаю, по этой причине мама оставила учебу.
Как-то отец обмолвился, что, мол, рисование археологических предметов – вот настоящая школа, а не Академия художеств со всякими тюлями и тряпками. Создать археологически научный рисунок, нарисовать, к примеру, скифскую подвеску так, чтобы ее изображение было практически невозможно отличить от фотографии, – вот это искусство. Мама устроилась художником в Эрмитаж, ее руководителем там был Михаил Петрович Грязнов, который учил ее рисовать археологические предметы.
В итоге отец признал ее как художника. Она ездила с ним в экспедиции. Была фотографом, художником, иллюстрировала его дневники, делала планы раскопок. Кроме того, готовила, работала психологом и гребцом, а также прачкой. В общем, ей хватало.
– Родители хотели, чтобы вы выбрали профессию археолога, так сказать, продолжили семейное дело?
– Я вам открою маленькую тайну, в монографии я этого не писала. Когда я родилась, моя матушка, Вера Дмитриевна Запорожская, конечно, перестала ездить в экспедиции. Чуть повзрослев, я поняла: мама – женщина еще молодая, но, например, ей трудно нагибаться, у нее болит спина. Я пыталась ей помогать на кухне. А она мне говорила: «Всё, больше ни в какие экспедиции ездить не буду. Я этих тяжестей натаскалась столько, что хватит с меня». Особенно сложно ей было на так называемых северных маршрутах. И тут нельзя не рассказать историю о том, как в детстве я нашла на антресолях шкуру белого медведя. Разумеется, спросила, откуда она. И мама рассказала. Она с ужасом вспоминала Ленскую экспедицию. Жили они в маленькой палатке прямо на берегу реки. Как-то мама отправилась собирать плавник – прибитую течением древесину, ну, то есть дрова для костра. И вот идет она, собирает плавник, а за ней тихонечко крадется огромный белый медведь. Отец и капитан Александр Николаевич Белугин заметили это, но докричаться до мамы не могли, они далеко были. И хорошо, что Белугин оказался метким стрелком, убил этого медведя. Кстати, он помимо всего прочего был еще и отличным токарем. У меня хранится выточенная им рюмочка из кости мамонта, которую Александр Николаевич подарил моей маме.
Или вот такая еще история была. На парусной лодке родители шли по реке Колыме к Северному Ледовитому океану. Мама сидела на веслах, когда папа вел разведку на берегу. С ними в этой экспедиции были еще два человека, кстати, зэки. Ну вот, как-то раз плывут они по реке, и вдруг из тайги, где вообще-то довольно трудно встретить людей, на берег выходят три человека и всячески привлекают внимание. Папа начал грести к берегу, вышел к ним и, стоя по колено в воде, спросил, чего они хотят. Оказалось, это были беглые зэки, которые ведь могли в любой момент напасть, убить. Как выяснилось, они искали огнестрельное оружие. Я спрашивала родителей, была ли у них винтовка. Выяснилось, что была, но они ее прятали. До сих пор поражаюсь, как они из подобных ситуаций выходили. Ведь каждый раз возникала угроза жизни, и не только из-за медведей… Даже фотографии из их экспедиций изумляют: снег и две маленькие брезентовые палатки. Холод, круглые сутки на веслах…
– Елена Алексеевна, а как была обнаружена знаменитая «Таймырская находка»?
– Стоянку несчастных мореходов – хотя, я думаю, правильнее было бы называть их первопроходцами – нашли совершенно случайно. 12 сентября 1940 года с гидрографического судна «Норд» на остров Фаддея Северный высадился отряд из четырех человек. Это были топограф Линник, гидрограф Касьяненко, а еще матрос и моторист. Они занимались топографической съемкой. Стыдно сказать: 1940 год, а нормальных карт этих земель мы еще не имели. А ведь они были крайне необходимы. Понятно, в каких целях. Там в это время уже появлялись немецкие подводные лодки. Было ясно, что необходимо провести топографические и гидрографические исследования этой территории.
И вот топографы пошли собирать плавник, чтобы разжечь костер, обогреться и еду приготовить. Примерно в 2 километрах от своих палаток они заметили, что в гальке что-то блестит. Сначала они подумали, что это консервные банки, оставшиеся от какой-нибудь экспедиции. Но все-таки решили присмотреться. Копнули и увидели, что это не банки, а медные котелки. Из-за дождя и снега медь стала желтой как золото. Кстати, один из этих котелков сейчас находится в Музее Арктики и Антарктики. Топографы взяли с собой пару котелков и продолжили собирать плавник. А когда повернули к лагерю, то решили, что ноша слишком тяжелая, и котлы эти бросили. Конечно, вскоре они вернулись к месту находки, полюбопытствовали, что там еще было. Нашли топор, сковородки диаметром 25–35 сантиметров, мониста, гребенку, сгнивший мех. Стали копать и обнаружили еще нательные крестики, ювелирные изделия, в том числе перстни. И медальку – ее изображение можно увидеть на обложке моей книги. На самом деле это не медалька, а бронзовое зеркало с изображением кентавра. Кроме того, нашли монетки, тряпки, синие бусины и остатки так называемой мягкой рухляди. Скорее всего, это были связки соболиных шкурок и оленья шкура. Что им было делать? Они же топографы, у них своя задача, которую нужно было выполнить. Они описали находки, потом все зарыли и поставили гурий, то есть обозначили место, сложив из плоских камней своего рода горку. Так сказать, оставили метку для археологов. Забегая вперед, скажу, что отец потом нашел это место как раз по гурию.
Судно «Норд» встало на стоянку, топографы остались зимовать. В апреле они отправились на заготовку дров на берег залива Симса и обнаружили там остатки избушки – три венца. Исследовать их топографы не стали, только взяли несколько бревен для костра.
А в июне 1941 года на берег залива Симса, где нашли избушку, пришли уже два топографических отряда. До 1 июля они исследовали находки. Отыскали там котелки, аналогичные тем, что были обнаружены на острове Фаддея Северный. Решили переправить все это в Ленинград. Но уже шла война, Институт Арктики и Антарктики вместе с музеем эвакуировали в Красноярск. Именно туда и были отправлены находки. В Красноярске они попали к прекрасному этнографу, великолепному «полевику» Борису Осиповичу Долгих. Именно он первым профессионально описал их в своей статье. Она должна была выйти в журнале «Полярные исследования» в 1943 году, но в итоге не была опубликована.
– Именно Долгих первым высказал мысль о значимости обнаруженных предметов? И связал между собой находки с островов Фаддея и в заливе Симса?
– Версия Долгих была такая: обе стоянки оставлены членами одной и той же экспедиции. Это были люди, которые по какой-то причине высадились на берег и затем погибли. Ну, или часть людей погибла. Долгих написал и о значимости находок. В итоге его статья удивительным образом была опубликована в монографии моего отца. Работа папы «Русские полярные мореходы XVIII века» вышла в 1948 году. В конце этой монографии была подверстана статья Бориса Осиповича Долгих. То есть монография Окладникова стала первой публикацией о находках на Таймыре.
Возникает естественный вопрос: как все эти предметы оказались на пустынном каменистом берегу Таймыра? Первыми гипотезу о кораблекрушении высказали топографы, обнаружившие артефакты. С ней позже согласились и Долгих, и все исследователи, которые занимались этими находками и готовили коллективную монографию, вышедшую в 1951 году.
Случилось это кораблекрушение в XVII веке. Мы точно не знаем, что за люди шли по морю на кочах (коч – парусно-гребное судно поморов и сибирских промышленников, использовавшееся вплоть до XIX века. – Прим. ред.). Случилась беда, видимо, их затерло льдами, кочи затонули. И люди на шитиках (небольшая плоскодонная лодка. – Прим. ред.) добрались до берега. От этих лодок остались фрагменты досок, которые обнаружил отец во время своей экспедиции на Таймыр. Кстати, топографы в 1940 году использовали их для костра, благополучно сожгли шитики XVII века…
Найденные топографами вещи – меха, одежды, рыболовные сети и крючки, стрелы, колчаны, пули, котелки и прочее – были спасены потерпевшими кораблекрушение и, судя по всему, разложены на берегу для просушки.
Во всей этой истории есть загадка: на месте стоянки на острове Фаддея Северный не обнаружено ни человеческих останков, ни одного следа костра. То есть предметы нашли, а следов людей – нет. Видимо, они оставили вещи на берегу и ушли изучать остров. Любопытно, что рядом с той ямой, которую выкопали в 1940 году топографы, была затем найдена пищаль. Позднее, уже в 1970 году, вторую пищаль в полутора километрах от стоянки обнаружил гидрограф Владилен Александрович Троицкий. Также был найден оружейный замок от третьей пищали. То есть высадившиеся здесь в XVII веке люди были прекрасно вооружены. Скорее всего, это были не какие-то обычные рыбаки-поморы.
– Можно понять, кто они были? Возможно, купцы, которые хотели добыть меха для продажи?
– Юрий Викторович Чайковский, автор нескольких книг об Арктике, высказал идею, что это были лихие люди. Предположительно, они прошли от устья Хатанги до северной части Таймыра. Возможно, они от кого-то скрывались. Эта версия и породила название «Таймырский клад». Ведь в числе находок были обнаружены тысячи монет разных эпох, начиная с Ивана Грозного и заканчивая временем правления Михаила Федоровича. Чайковский предположил, что кораблекрушение и высадка на берег могли произойти между 1637 и 1641 годами. Также возможно, что эти люди намеревались вернуться в европейскую часть России или отправиться в Европу, чтобы сбыть меха и ювелирные изделия.
– Расскажите, пожалуйста, как ваш отец возглавил экспедицию на острова Фаддея и в залив Симса.
– Сначала, в марте 1941 года, родители уехали в Ленскую экспедицию. Тогда путь до Якутска занимал месяц. Кроме того, нужно было подготовиться к экспедиции. Так что только в июне 1941-го они отправились в плавание на веслах по Лене. Им предстояло выяснить, есть ли памятники палеолита, неолита и железного века на Лене, причем по реке предстояло дойти до Ледовитого океана.
Ну вот идут они по реке, выполняют все необходимые работы. И тут вдруг одна баржа, переполненная людьми, идет навстречу, другая… Причалили археологи к берегу у какой-то небольшой деревни – Жигалово или Качук, точно не помню. Отец и двое рабочих отправились в сельсовет, а там военком сидит. И очередь из деревенских мужиков. Так и узнали, что началась война. Отец с рабочими тоже встали в очередь, предъявили документы военкому и заявили, что готовы идти на фронт добровольцами. А мама в это время, ничего не подозревая, ждала их в лодке. Военком проглядел документы и говорит: вы, пожалуйста, как шли по своему заданию, так и идите. Отец спросил: как же так, все на фронт идут, и мы тоже должны туда отправиться. А тот в ответ: вы сначала свое дело сделайте, потом вернетесь в Ленинград и там со своим военкомом разбирайтесь. Он вас направит куда положено.
Это был последний нормальный населенный пункт. Дальше только одни стойбища с охотниками.
В итоге родителям пришлось задержаться в Якутии, ведь уже началась блокада Ленинграда. Они продолжали заниматься изучением Лены, дошли до Ледовитого океана… Надо сказать, что тогда выходила газета «Советская Якутия», и именно в ней появились статьи о том, что на островах Фаддея нашли некий клад.
– То есть Алексей Павлович прочитал о «Таймырской находке» в газете и захотел туда поехать?
– Слышать-то он слышал о «Таймырской находке», но взять и самостоятельно отправиться на острова Фаддея не мог. Археологи – люди подневольные, нужно было получить направление. Только в 1945 году Институт Арктики и Антарктики и Ленинградское отделение Института археологии объединились и вспомнили, что где-то там, недалеко от Таймыра, археолог сидит. Вот пусть он на острова Фаддея и сгоняет. И написали командировочное удостоверение, на основании которого родителям дали возможность сесть на вертолет до Хатанги. А дальше, по-моему, было ледокольное судно «Якутия». Их довезли до островов Фаддея. Это был август 1945 года. Чтобы было понятнее, что это за территория, могу сказать, что там вокруг океан и, кроме медведей, никто не живет.
«Якутия» встала на рейде. Отцу дали неделю на раскопки. Но что можно раскопать за семь дней, если у вас всего четверо рабочих, а под ногами – вечная мерзлота? Жили археологи в палатке прямо на берегу. И вот там-то и преследовал маму белый медведь.
– Елена Алексеевна, какие предметы обнаружила экспедиция Окладникова? И какие версии выдвигал ваш отец о происшедшем на островах Фаддея и в заливе Симса?
– Отец, как и Долгих, считал, что эти мореходы могли около 1618 года обогнуть Таймыр, попав в море Лаптевых из Карского моря. Предполагал, что на острове Фаддея Северный они укрыли часть ценных вещей, а сами пошли дальше. На берегу залива Симса они поставили избушку. Большую часть артефактов отец нашел как раз за южной стороной избушки. Там, например, был ящик с остатками разбитой лодки, два нательных креста, фрагмент зеркала, куски тканей, пули, поплавки, фрагменты костей человека. Судя по всему, мореходы разделились на две группы. Возможно, кто-то заболел, кто-то не хотел идти дальше, кто-то остался со своим скарбом. Они разделили все пополам, одну часть бросили в избушке, другую ушедшие забрали с собой.
Точно известно, что в избушке остались три человека, были найдены фрагменты их останков. В котле обнаружили кусок черепной коробки, значит, кого-то приговорили и сварили…
Отец собрал все кости, привез их и сдал в Московский университет, где к работе над ними был привлечен известный тогда судмедэксперт Гинзбург. Было высказано предположение, что среди трех человек, оставшихся в избушке, была женщина. Правда, некоторые исследователи считали, что это мог быть мальчик. Выяснить это окончательно сначала не представлялось возможным, поскольку в распоряжении экспертов не было тазовых костей. Но зато хорошо сохранились фрагменты черепа, по которым патологоанатом определил, что это все-таки была женщина, причем ненка или нганасанка.
Там же, в заливе Симса, нашли уникальный артефакт, который назвали сумочкой. В ней хранились огниво и трут. Сумочка эта очень красивая, сшита из разноцветных лоскутов, составляющих орнамент. Правда, когда я сравнила его с традиционными вышивками и узорами ненцев, выяснилось, что орнамент не ненецкий.
– А какие предметы «Таймырской находки» можно считать самыми загадочными?
– В числе артефактов, найденных в 1940 году, было шесть компасных солнечных часов. Это очень специфический предмет. Гномон-нитка отбрасывает тень на циферблат, которая перемещается в зависимости от положения Солнца. По таким часам можно определять не только стороны света, но и время в течение светового дня. И вот любопытно: как такие дорогие ювелирные предметы оказались на Таймыре? Я вычитала, что иллюстрации с подобными часами публиковались в парижском журнале мод в XVII веке. Носили такие часы мужчины на… ноге, там, где заканчивались панталоны и начинались чулки. И вот представьте, подобные изысканные дорогостоящие часы обнаруживаются в Арктике! То есть группа каких-то лихих людей, с которыми, возможно, шли стрельцы или промышленники, бившие зверя, везет с собой шесть таких часов-компасов. Скорее всего, эти люди сорганизовались в Мангазее (см.: «Русский мир.ru», статья «Путешествие в «Златокипящую Мангазею») и, прихватив соболей и ювелирные изделия, отправились покорять рынки Западной Европы. Почему из Мангазеи? Потому что во время раскопок там были найдены такие же часы-компасы, синий бисер и перстни, что и на Таймыре. Возможно, эти люди хотели попасть в Британию, поскольку среди найденных вещей обнаружились прекрасные английские латунные тарелки. Но путешественников унесло на восток, где затерло льдами. И им пришлось высадиться на островах Фаддея…
– Елена Алексеевна, вы – автор шести учебных пособий, десятков монографий и сотен статей. Чем вы сейчас занимаетесь?
– Я сейчас работаю на кафедре социологии, занимаюсь социальной антропологией и этнографией советского периода. А что такое социальная антропология? Когда у нас была этнография, когда на планете еще существовал мир традиционных культур, мы ездили в экспедиции, изучали аборигенов. Но потом аборигенные миры начали схлопываться из-за наступления урбанизации, развития цивилизации и тому подобных процессов. И куда было нам деваться? Этнографы переквалифицировались на изучение городского населения. Поэтому сейчас мы в экспедиции не ездим, сидим в интернете, исследуем городские племена. И я вырываюсь то в область, то вот по городу хожу со студентами. Мы изучаем, например, городские племена кофеен, городские племена музеев, городские племена университетов и тому подобные вещи. Предмет наших исследований – отношения, взаимоотношения и взаимовлияние на границе социальной коммуникации. Все это вместе называется теперь социальной антропологией. Но методика осталась прежней – сугубо этнографической.