В декабре 2025 года знаменитый актер и режиссер, а по совместительству болельщик футбольного ЦСКА Андрей Смирнов дал большое интервью обозревателям «СЭ» Юрию Голышаку и Александру Кружкову в рамках нашей рубрики «Разговор по пятницам».
В отрывке ниже — рассказ Смирнова о легендарном футболисте Эдуарде Стрельцове и вылете ЦСКА в первую лигу.
Стрельцов
— Вы едва ли не последний человек в Москве, который видел все составы ЦСКА. Худший на вашей памяти?
— Сыпались-то часто... Несколько сезонов ЦСКА тренировал Бобров. Вот тогда команда была глуповатая. Полная противоположность ему самому, когда играл. Это же фантастический футболист! Я смотрел на Титова, Цымбаларя — и понимал, что за ними стоит. О Боброве что-то понять было нереально.
— Равных нет?
— Разве что Стрельцов. Уже после его возвращения из тюрьмы я как болельщик ЦСКА каждый раз с тоской наблюдал. Вот он на поле стоит и стоит. Весь матч стоит. Потом бр-рынц! И проигрываем. При Стрельцове победить «Торпедо» не могли вообще. Он в одиночку решал задачу. Великий футболист. Но какая драма!
— Его отсидка?
— Да. Это чудовищно, просто подбили человека. Я еще пацаном понимал: Стрелец пострадал ни за что. У него же все на морде было написано!
— Вернулся он другим человеком, это факт.
— Он стоял на поле в ожидании паса — а выражение лица абсолютно трагическое. Как-то мы оказались в Ленинграде за одним столом. Я был на съемках. Известный футболист подал реплику — и Стрельцов ответил коротко. Я до сих пор помню каждое слово.
— Что произнес?
— «Немудрено. Ты же в этом, как и в футболе, ни *** не понимаешь». Так спокойно-спокойно. Все рассмеялись, тот замолчал... А я смотрел издалека. Даже за столом чувствовалось: на Стрельцове печать грандиозного футболиста, гениального.
— На ком-то из зарубежных футболистов вы разглядели «печать гениального»?
— Я помню Герда Мюллера. Но он — нет, не дотягивает... А вот Беккенбауэр — что-то феноменальное!
— Это лучший защитник в истории мирового футбола?
— Пожалуй. Франц — потрясающий! Мог сыграть на любой позиции. От него, знаете, такая свобода исходила. Играл с улыбкой. Видно было, что для него это радость. А остальное не имеет значения, потому Господь дал ему все.
— Пеле вы вживую не видели?
— Как это не видел?!
— Были в 1965-м на матче в Лужниках, когда бразильцы обыграли наших 3:0, а Пеле забил дважды?
— Неужели вы думаете, я мог это пропустить?! Ну что вы!
— Говорят, 102 тысячи билетов расхватали.
— Я проник без билета. Был у отца фронтовой товарищ — Александр Сидоренко. Очень обаятельный человек. После войны стал известным спортивным фотографом, документальные фильмы снимал. Вот к нему я и напросился.
— Приткнулись за воротами?
— Нет, у него была позиция около трибуны, на возвышении. Камера стояла там. Но все равно, прямо на моих глазах Пеле прорывался, забивал — наши ничего сделать не могли...
— До того матча Валерий Воронин сам себя рассматривал как фигуру, равную великому бразильцу. Говорил: «Матч будет неинтересный, мы с Пеле друг друга разменяем».
— Воронин тоже грандиозный футболист. Но не дано нам! Нет таких, как Пеле! Да и в Европе-то немного. Я ту сборную Бразилии помню всю. Особенно оборона поражала во главе с Джалмой Сантосом. Ух какой игрок!
— Лучший защитник в истории мирового футбола — Беккенбауэр, с этим мы определились. А из наших?
— Возможно, Шестернев. Мы были знакомы. Хоть и не выпивали ни разу. Это серьезный защитник! Но я ведь и Огонькова на поле застал. И защитную линию ЦДКА — Нырков, Башашкин и... Кто ж справа-то у нас играл? Вы не помните?
— Что-то не приходит на ум.
— А-а, Чистохвалов! Вот я думаю сейчас — а не сильнее ли Шестернева был Башашкин? Он очень крепкий! Скала! Вы бы видели, как мячик останавливал...
— Но к Стрельцову и Боброву не приблизится никто?
— Только Черенков. Это абсолютно стрельцовский уровень. С Федором я бы с удовольствием познакомился. Но поймите — как-то стеснялся, не лез... Чувствовал: футболистов раздражает, когда твоя физиономия постоянно мелькает рядом.
Светлов
— В 80-е ваш любимый ЦСКА вылетал в Первую лигу. Все равно продолжали ходить на стадион?
— Разумеется.
— Это поразительно. Вот так же в Тарасовке на матчах дубля можно было встретить актера Вячеслава Тихонова. Стоял за воротами, что-то записывал...
— У меня то же самое. Но на Песчанке. Так что к чемпионству команды Садырина я был готов. Всю эту команду хорошо знал.
Понимаете, если ты считаешься настолько дураком-болельщиком, что ходишь даже на дубль, все происходящее в клубе касается тебя! Ты в курсе, что у кого-то проблема с тренером, тот его не ставит, кто-то зазнался. Толкаешься у стадиона, слушаешь таких же чудаков, как ты сам, переживаешь... Это довольно специфическая форма идиотизма. Но очень живого идиотизма.
— Кто-то из мира театра, кино был таким же фанатом?
— Ну, например, мой уже покойный друг, режиссер Александр Светлов, Сандрик. Сын поэта Михаила Светлова. Страшный болельщик ЦСКА!
— Вы что, и легендарного Михаила Аркадьевича знали?
— Конечно. А что такого? Это же папа моего товарища. Бывал у них дома. Жили в одной квартире, но раздельно. Мама Сандрика — грузинская красавица Родам Амирэджиби. Выдающаяся женщина! Но они с Михаилом Аркадьевичем развелись.
— Она стала женой гениального физика Бруно Понтекорво.
— Возможно. А поэзия меня в те годы не касалась. Поэтому на Светлова смотрел спокойно. Я и не задумывался, легендарный он, не легендарный...
— Вы бывали в квартирах лучших людей послевоенной Москвы. Какая поражала?
— Не было такой. Отец стал заместителем Твардовского в «Новом мире», с самим Александром Трифоновичем мы поселились в одном доме. К нему я тоже заходил.
— Это где-то в центре?
— Назывался Дом «Известий», на противоположной стороне от гостиницы «Украина». Первая отдельная квартира, которая появилась у моих родителей. Две небольшие комнатки.
Но что меня могло сразить у Твардовского? Книги? Так и у отца все было ими заставлено. С пола до потолка. Я дружил с Олей, младшей дочкой Александра Трифоновича. Она моя ровесница. А школы тогда были раздельные, для мальчиков и девочек...
— Неподалеку от дома вашего отца на проспекте Мира жил Николай Озеров. Пересекались?
— Нет. Я Озерова не любил.
— Вся страна любила, а вы — нет. Почему?
— Он мне казался уж очень советским. Просто насквозь. В Синявском этого не было! Вадим Станиславович — человек невероятного обаяния.
