Современный человек упивается своей свободой. Мы провозгласили смерть Бога, свергли королей, разрушили авторитеты. Мы — хозяева своей судьбы, капитаны своих душ, как писал викторианский поэт. Мы сами выбираем профессию, партнёра, образ жизни. Мы голосуем, путешествуем, меняем страны и точки зрения как перчатки.
Но присмотритесь внимательнее к этому триумфальному маршу свободы. Утром вы просыпаетесь от будильника — не тогда, когда хочется, а когда надо. Вы спешите на работу — не потому, что она вас восхищает, а потому что нужны деньги. Деньги — не сами по себе, а для оплаты квартиры, которую банк фактически пока ещё держит в залоге. Вечером вы проверяете соцсети — не из любопытства даже, а по привычке, по внутреннему импульсу, который давно перестал быть вашим.
Где здесь ваша автономия? Где это «живу как хочу»?
Метафизика зависимости
Дело не в социальном устройстве. Можно представить себе отшельника на необитаемом острове — казалось бы, вот она, абсолютная свобода! Но и он служит: желудку, который требует пищи; инстинкту самосохранения, который диктует искать укрытие; памяти, которая возвращает его к прошлому; одиночеству, которое пожирает изнутри.
Человек устроен так, что не может не служить. Это не моральное требование, не культурная условность — это онтологический факт нашего бытия. Мы существуем в поле притяжений, в силовых линиях, которые пронизывают наше существование насквозь.
Античные философы это прекрасно понимали. Стоики говорили о логосе — разумном порядке, которому подчинено всё сущее. Эпикурейцы признавали власть удовольствия и страдания. Платон видел диктатуру идей. Даже самые радикальные материалисты признавали господство необходимости, законов природы.
Итак, вопрос не в том, служить или не служить. Вопрос — кому.
Можно служить удовольствию. Гедонист делает своим богом наслаждение. Он послушно бежит туда, куда манит его дофаминовая система. Казалось бы, свобода! Но посмотрите на наркомана — это портрет абсолютного раба. Его господин — вещество, молекула, химическая связь. И господин этот безжалостен.
Можно служить социальному одобрению. Конформист живёт взглядом другого. Он покупает правильные вещи, высказывает правильные мнения, чувствует правильные чувства. Его бог — общественное мнение, это капризное и переменчивое божество, которое сегодня благословляет, а завтра проклинает.
Можно служить идее. Идеолог отдаёт себя делу — революции, нации, прогрессу, справедливости. Это выглядит возвышенно, пока не обнаруживаешь, что идея может требовать жертв. И первая жертва — сам служитель, его живая неповторимость, размолотая жерновами абстракции.
Можно служить собственному «я». Эгоист думает, что он-то уж точно свободен: я делаю то, что хочу я. Но что это за «я»? Клубок желаний, страхов, амбиций, обид. Тиран внутренний порой страшнее внешнего. Спросите у любого невротика.
Можно служить смыслу. Экзистенциалист ищет достойную цель, проект, который придаст жизни направление. Но и здесь ловушка: смысл, который мы сами себе конструируем, оказывается хрупким, условным. Он рассыпается при столкновении с абсурдом, болью, смертью.
Выбор господина
Религиозный человек делает радикальный выбор: он признаёт господство Абсолюта. Не удовольствия, не социума, не идеи, не собственного эго — а Того, Кто больше всего этого. Это не отказ от свободы, как думают критики религии. Это признание иерархии служений.
Потому что служить всё равно придётся. Вопрос в том, служить ли множеству мелких богов, каждый из которых требует своего, разрывая человека на части, или Единому Богу, в котором — парадокс! — обретается подлинная свобода.
«Сыне мой, отдай мне сердце твоё», — говорится в Притчах. Не печень, не почку, не час в неделю — сердце. Центр. И странным образом, когда центр найден, всё остальное встаёт на свои места. Удовольствия перестают тиранить, потому что заняли подобающее им скромное место. Общественное мнение теряет абсолютную власть. Идеи остаются инструментами, а не идолами. Даже собственное «я» перестаёт быть тюрьмой.
Бегство от служения
Современность изобрела хитрый ход: она объявила служение устаревшим понятием. Мы больше не служим — мы «самореализуемся», «следуем за мечтой», «живём полной жизнью». Красивые слова, за которыми скрывается всё то же рабство, только не осознанное, а потому более глубокое.
Человек, который не выбрал господина сознательно, не становится свободным. Он просто служит бессознательно — моде, привычке, страху, инерции. Его ведут, а он думает, что идёт.
В этом смысле религиозное служение — акт предельной честности. Это признание: я не могу быть автономным атомом, я существую в сети отношений, в поле смыслов, которое меня превосходит. И я выбираю, кому отдать своё служение.
Парадокс свободы
Вот он, самый странный парадокс человеческого существования: свободным становишься не когда бежишь от всякого служения, а когда находишь господина, достойного служения.
Рабы греха думают, что свободны. Рабы страстей называют себя освобождёнными. Рабы комфорта верят, что достигли автономии. А тот, кто сказал «Да будет воля Твоя, а не моя», — парадоксальным образом обретает свободу от всех прочих господ.
Это не логическое доказательство существования Бога. Это размышление о структуре человеческого бытия. Мы устроены так, что нуждаемся в точке опоры вне себя. Вопрос лишь в том, будет ли эта точка опоры подлинной — или мы будем хвататься за очередной мираж, называя это свободным выбором.
Если для меня Господь не Бог, то я служу чему-то другому. Неизбежно. Неотвратимо. Онтологически необходимо. И единственная подлинная свобода, которая мне дана, — это свобода выбора господина.
Выбирайте мудро. От этого выбора зависит не загробная жизнь (хотя, возможно, и она), но то, кем вы станете здесь и сейчас, в этой единственной и невероятно короткой жизни, которая у вас есть.