Сергей поставил на стол последнюю тарелку, взглянул на часы: 20:47. Ольга обещала быть к восьми, максимум к половине девятого. Он знал, что её корпоратив мог затянуться, но она всегда предупреждала. Сегодня — тишина.
Он налил себе вина, сделал глоток, потом ещё один. Телефон лежал рядом, экран не загорался. Позвонил раз, второй, третий — «Абонент временно недоступен». Сергей усмехнулся: наверное, села батарея. Ольга вечно забывала зарядить телефон, когда волновалась перед важными встречами.
В 23:14 он уже не улыбался. Суп остыл, свечи догорели до половины, воск стекал по бутылке из-под «Киндзмараули» красивыми бордовыми слезами. Сергей вышел на балкон, закурил. Город шумел внизу, но в их квартире стояла такая тишина, что слышно было, как капает кран на кухне. Один раз. Второй. Третий.
В 02:03 он лёг в постель, не раздеваясь. Телефон положил под подушку, как в детстве кладут зуб под подушку для феи. Только вместо феи ждал жену.
В 06:42 ключ повернулся в замке.
Ольга вошла тихо, на цыпочках, хотя знала, что Сергей спит чутко. Он не спал. Лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Она прошла в ванную, включила воду. Сергей слышал, как она чистит зубы, как долго, тщательно, будто пытается стереть не только вкус, но и запах чужих губ.
Потом она зашла в спальню. В полумраке он видел её силуэт: платье то самое, чёрное, с открытой спиной, которое она надевала только «по особым случаям». Волосы растрёпаны, макияж размазан, но не полностью — кто-то аккуратно стёр помаду с нижней губы, оставив верхнюю яркой.
— Прости, — прошептала она, не подходя близко. — Телефон сел. Потом... потом такси не ловилось. Я осталась у Ленки.
Сергей молчал. Он знал, что Ленка вчера улетела в Прагу с мужем. Знал, потому что сам покупал им бутылку шампанского в дьюти-фри.
Ольга села на край кровати, спиной к нему.
— Серёж... ты спишь?
— Нет.
Она вздрогнула. Повернулась. Глаза красные, но не от слёз — от недосыпа и, возможно, от чего-то ещё.
— Я всё испортила, да?
— Ты просто не приехала к ужину, — сказал он спокойно. Слишком спокойно. — И телефон был выключен десять часов.
— Я... — она запнулась. — У меня был тяжёлый вечер.
— Я вижу.
Ольга встала, подошла к зеркалу, начала снимать серьги. Руки дрожали. Одна серёжка упала на пол, покатилась под шкаф.
— Я могу объяснить.
— Не надо, — сказал Сергей. — Я уже всё понял.
Она замерла.
— Что ты понял?
Он сел в кровати, включил ночник. Свет упал на её шею — там, чуть ниже уха, багровело пятно. Не большое. Аккуратное. Такое оставляют, когда целуют осторожно, чтобы не оставить следов. Но оставили.
— Это от пряжки ремня, — быстро сказала Ольга. — Я споткнулась в метро, упала.
— В метро ты вчера не была. Ты поехала на корпоратив на такси. Я сам вызывал.
Ольга отвернулась к окну. Утро было серым, грязным, типично московским декабрём.
— Сергей, пожалуйста...
— Кто он?
Тишина была такой густой, что можно было резать ножом.
— Это не то, что ты думаешь.
— А что я думаю?
— Ты думаешь, что я... что мы... — она заплакала. Тихо, без всхлипов. Просто слёзы катились по щекам, смывая остатки туши.
Сергей встал, подошёл к ней сзади. Не обнял. Просто стоял рядом.
— Сколько раз?
— Второй.
— Первый был когда?
— В августе. На той командировке в Питер.
Он кивнул. Всё сходилось. Тогда она тоже вернулась утром, тоже «телефон сел», тоже пахла чужим одеколоном, но он не придал значения. Думал — усталость.
— Ты любишь его?
Ольга долго молчала.
— Не знаю. Может быть. Наверное. Я не хотела, чтобы так вышло.
— А как ты хотела?
— Я хотела... чтобы всё осталось как раньше. Чтобы ты ничего не знал. Чтобы я могла и тебя, и... это.
— И его.
— Да.
Сергей прошёл на кухню, налил себе воды. Руки не дрожали. Он удивился этому. Должен был кричать, бить посуду, выгонять её. А вместо этого — просто вода из-под крана.
Ольга пошла за ним.
— Серёж, я уйду, если ты скажешь. Сейчас соберу вещи и уйду. Только скажи.
Он посмотрел на неё долго. В глаза.
— А ты хочешь уйти?
— Нет. Я хочу, чтобы ты меня простил. Чтобы мы сделали вид, что ничего не было. Я больше не буду. Клянусь.
— Ты уже клялась. Когда мы женились.
— Я помню.
— И что изменилось?
— Ничего. Всё изменилось. Я не знаю.
Сергей поставил стакан. Подошёл к ней вплотную.
— У тебя на блузке пятно. Губная помада. Не твоего цвета.
Ольга посмотрела вниз — на воротнике действительно алело маленькое пятнышко. Она попыталась стереть его пальцем. Не получилось.
— Это я... я сама...
— Хватит врать, Оля.
Она подняла на него глаза. В них было что-то новое. Не стыд. Не страх. Усталость. Как у человека, который долго бежал и наконец остановился.
— Хорошо, — сказала она. — Не сама. Это он (он мазал губы чтобы не сохли). В машине. Мы... мы поцеловались. Только поцеловались. Больше ничего. Я не спала с ним вчера. Клянусь.
— А в августе?
— Спала.
Сергей кивнул. Опять кивнул. Как будто это было ожидаемо.
— Он женат?
— Да.
— Дети есть?
— Двое.
— И что он тебе обещал?
— Ничего. Говорит, что любит. Что уйдёт от жены. Но я ему не верю.
— А мне ты верила?
— Верю. Всегда верила.
— Тогда почему?
Ольга пожала плечами. По-детски.
— Потому что захотелось. Потому что он смотрит на меня так, как ты давно не смотришь. Потому что говорит вещи, от которых внутри всё замирает. Потому что я дура.
Сергей сел за стол. Тот самый, на котором вчера стояли свечи и остыл ужин.
— Садись.
Она села напротив.
— Ты хочешь развода?
— Не знаю.
— А что ты знаешь?
— Что я тебя люблю. И ненавижу сейчас. И хочу, чтобы ты осталась. И хочу, чтобы ты ушла. И хочу его убить. И хочу забыть всё это, как страшный сон.
Ольга протянула руку через стол. Он не взял.
— Сергей... я сделаю всё, что скажешь. Хочешь — уеду на месяц к маме. Хочешь — будем ходить к психологу. Хочешь — разведёмся. Только не молчи. Пожалуйста.
Он посмотрел на её руку. Тонкие пальцы, обручальное кольцо, которое он надевал ей пять лет назад в ЗАГСе на Грибоедова.
— Я приготовил твоё любимое. Семгу в сливочном соусе. И клубнику купил. Ту, крупную, которую ты любишь.
— Я помню.
— Я ждал тебя до трёх ночи. Потом выкинул всё в мусорку. Семга протухла.
— Прости.
— Не надо больше этого слова. Оно уже ничего не значит.
Они сидели молча. За окном начинался день. Люди спешили на работу, машины сигналили, где-то далеко выла собака.
— Я пойду приму душ, — сказала Ольга наконец.
— Иди.
Она встала, дошла до двери, обернулась.
— Сергей...
— Что?
— Спасибо, что не кричишь.
— Я ещё покричу. Позже. Когда пойму, что чувствую.
Она кивнула и ушла в ванную. Вода зашумела. Сергей остался сидеть за столом. Потом встал, открыл холодильник, достал бутылку водки, которую хранил «на случай». Открыл. Налил полстакана. Выпил залпом.
Вода в ванной всё ещё шумела. Он знал, что она стоит там под душем и плачет. Знал, что сейчас выйдет в халате, с мокрыми волосами, и будет смотреть на него умоляюще. Знал, что, скорее всего, простит. Потому что любит. Потому что пять лет — это не просто так. Потому что без неё квартира станет пустой, как вчера вечером.
Он налил ещё полстакана. Не выпил. Поставил на стол.
Вода перестала шуметь.
Ольга вышла. В старом махровом халате, который он подарил ей на первую годовщину. Волосы мокрые, лицо чистое, без макияжа. Красивая. Его.
Она подошла, села рядом. Не на стул напротив, а на табуретку рядом с ним. Положила голову ему на плечо.
— Можно я просто посижу так?
Сергей не ответил. Но и не отодвинулся.
Так они сидели. Молча. Долго.
За окном полностью рассвело. Москва просыпалась, ничего не зная о том, что в одной из квартир на Профсоюзной только что закончилась одна жизнь и, возможно, начиналась другая.
Водка в стакане так и осталась нетронутой.