— Слушай, чего ты привязалась? Не видел я тостер и блендер твой. Не брал я их, ясно?! Может, ты сама это барахло переложила и забыла, куда? Валь, отцепись ты от меня! И вообще, ухожу я. Надоела! Имущество все делить будем. Я еще в суд пойду, компенсацию с тебя стребую за то, что в ремонт твой вкладывался. Все вернешь!
***
Персик, старый рыжий кот с облезлым ухом, сидел на столе и смотрел на хозяйку мутными, слезящимися глазами. Ему было плохо. Вале тоже.
— Ну что ты смотришь? — тихо спросила она, поглаживая кота по свалявшейся шерсти. — Думаешь, я знаю, что делать?
Персик хрипло мяукнул. Ему снова нужно было делать укол. Валя вздохнула, достала шприц и ампулу. Руки дрожали. Двенадцать лет. Дюжина лет, прожитых бок о бок, рассыпались в прах, как сухой песок сквозь пальцы.
Иван был младше. На одиннадцать лет. Когда они познакомились, подруги крутили пальцем у виска:
— Валька, ты с ума сошла? Он же мальчишка! Поматросит и бросит.
Она тогда только отмахнулась. Первый муж ушел из жизни рано, оставив в душе выжженную пустыню. Валя долго привыкала к тишине в квартире, к тому, что не для кого готовить ужин, не с кем перекинуться словом о погоде. А потом появился Ваня. Веселый, рукастый, с ямочками на щеках.
Она сразу сказала:
— Детей не будет. Здоровье не то.
Он кивнул, обнял ее крепко:
— Мне ты нужна, а не дети. Я готов и с этим смириться.
И она поверила. Жили хорошо, не богато, но и не бедствовали. У Вали — своя двушка, доставшаяся от родителей, у Ивана — однушка на окраине. Жили у нее, его квартиру сдавали, деньги откладывали. Потом купили дачу. Не дворец, конечно, но крепкий дом с верандой, шесть соток, яблони. Там Валя отдыхала душой.
Коты появились сами собой. Сначала Персик, потом Мурка. Мурка была здорова, как бык, и гуляла сама по себе, а вот Персик как-то неожиданно сдал — почки. Нужен был уход, диета, уколы по часам.
— Вань, как мы с дачей-то будем? — спросила Валя прошлым летом, когда ветеринар выписал целую простыню назначений. — Персика одного оставлять нельзя, а таскать его туда-сюда — стресс, доктор сказал, может не выдержать.
Иван тогда сидел на диване, листал ленту в телефоне.
— Ну давай по очереди, — предложил он, не отрываясь от экрана. — Неделю я там, неделю ты. Или выходные делить.
— Разумно, — согласилась Валя.
Так и повелось. График висел на холодильнике, прижатый цветными магнитами. И все было хорошо…
***
Гром грянул в октябре. В обычный вторник, серый и неприветливый, Валя пришла с работы. В сумке лежало любимое «пенное» для мужа и рыба — он хотел футбол посмотреть. А в прихожей стояли сумки.
Иван сидел на пуфике, завязывая шнурки. Лицо у него было такое, будто он съел лимон за секунду до ее возвращения.
— Ты куда собрался? — спросила Валя, прижимая пакет к груди.
Он поднял глаза.
— Ухожу я, Валь. К маме.
— В смысле... в гости?
— Насовсем. Или на время. Не знаю.
Пакет выскользнул из рук. Стеклянный звон показался оглушительным. Лужа с запахом солода быстро поползла к ботинкам Ивана.
— Почему? — только и смогла выдавить она.
— Пустота у меня внутри, — сказал он, старательно обходя лужу. — Депрессия. Понимаешь? Мне нужно разобраться в себе. Подумать. Я задыхаюсь здесь.
Он ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. А Валя осталась стоять посреди коридора, в луже, глядя на закрытый замок. Персик вышел в коридор, понюхал лужу, фыркнул и ушел обратно в комнату.
Три месяца она жила как в тумане. Ходила на работу, лечила кота, ездила на дачу проверить, не замерзли ли трубы. Иван не звонил. Свекровь, Тамара Петровна, трубку не брала. Валя плакала в подушку, ругала себя, его, весь белый свет. А потом, под Новый год, он вернулся.
Звонок в дверь раздался поздно вечером. Валя посмотрела в глазок и обмерла — Иван стоял на площадке. Она открыла.
— Прости, — сказал он с порога. — Дурак я был. Все осознал. Не могу без тебя.
И она простила. Женское сердце отходчиво, особенно когда любишь. Да и одиночество давило бетонной плитой.
Первые недели все было как в сказке. Иван супругу купал в заботе: прибил полку, которая шаталась год, починил кран. Валя летала на крыльях. А потом начали пропадать вещи…
Сначала она не придала значения. Искала блендер, чтобы сделать паштет для Персика.
— Вань, ты блендер не видел?
— Нет, — буркнул он из комнаты. — Может, на дачу увезла?
— Да нет же, тут стоял...
Потом исчез новый шуруповерт, который она дарила ему на день рождения. Потом — тостер.
— Вань, это уже не смешно, — сказала она однажды за ужином. — Вещи сами по себе не ходят.
Иван отложил вилку.
— А что ты меня допрашиваешь? Может, ты сама забываешь, куда кладешь. Возраст, знаешь ли.
Это кольнуло больнее всего. Но самое страшное началось позже.
— Нам надо поговорить, — заявил Иван неделю назад. Он сидел за кухонным столом, барабаня пальцами по столешнице. Перед ним лежал какой-то листок.
— О чем?
— О квартире.
— О какой квартире? — не поняла Валя.
— Об этой. Я тут ремонт делал? Делал. Плитку клал? Клал. Обои клеили вместе. Я вложил сюда свой труд и деньги.
— Вань, ты бредишь? — Валя опустилась на стул. Ноги вдруг стали ватными. — Это квартира моих родителей.
— По закону, если произведены существенные улучшения, я имею право на долю, — отчеканил он. — Так что давай решать. Или ты мне выплачиваешь компенсацию, или размениваемся.
Валя смотрела на него и не узнавала. Где тот веселый парень с ямочками? Перед ней сидел чужой, жадный мужик с бегающими глазами.
— Ты что, «беленькой» перебрал? — спросила она тихо. — Какая компенсация? Ты жил здесь двенадцать лет, за коммуналку платила я...
— Неважно! — он стукнул кулаком по столу. Персик испуганно метнулся под диван. — Я проконсультировался. У меня есть права.
В тот вечер они страшно поругались. Иван ушел, хлопнув дверью, прихватив с собой ноутбук.
— Мой, я на него тоже добавлял, — бросил он на ходу.
А сегодня Валя обнаружила, что папки с документами на дачу нет. И ключей от дачи нет. Запасной комплект висел в прихожей — гвоздик был пуст. Валя оделась, сделала Персику укол, сунула кота в переноску — оставлять его одного в таком состоянии было нельзя — и поехала на вокзал.
Электричка тащилась медленно. Валя смотрела в окно на пролетающие серые столбы и думала: за что? От станции до дачного кооператива шла грунтовка, размытая дождями. Валя шла, с трудом вытаскивая ноги из грязи. Переноска оттягивала руку. Вот и их забор. Зеленый профнастил, который они выбирали вместе. Калитка была заперта.
— Вань! — крикнула Валя, дергая ручку. — Ваня, открой!
Из-за забора донесся лай соседской собаки, а потом — шаркающие шаги. Но к калитке подошел не Иван.
— Чего шумишь? — раздался скрипучий голос Тамары Петровны.
— Откройте, это моя дача! — Валя почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Была твоя, стала общая, — заявила свекровь через забор. — Ванечка здесь отдыхает. Ему покой нужен после твоих истерик. Не пущу.
— Тамара Петровна, у меня документы! Я полицию вызову!
— Вызывай кого хочешь. Документы у Вани. А ты иди отсюда, подобру-поздорову. И кота своего блохастого забирай.
Валя стояла под дождем, прижимая к себе переноску. Вода текла за шиворот. Это был конец. Она поняла, что у нее просто нет сил бороться. Нет сил идти в полицию, судиться, доказывать, что она не верблюд. Она села на мокрую скамейку у ворот, поставила переноску на колени и заплакала. Персик внутри завозился и жалобно мяукнул.
— Прости, малыш, — шептала Валя. — Некуда нам идти. Домой вернемся, а там…
Прошло минут двадцать. Дождь усилился, превратившись в ливень. Валя промокла до нитки. Ей стало все равно. Пусть хоть воспаление легких, хоть что. Укокошит ее эта жизнь, и ладно.
Вдруг за забором послышался шум. Голоса.
— Мама, ты что творишь?! — заорал Иван.
— Ванечка, не ходи туда, она тебя облапошит, она хитрая...
— Отойди! Дай ключи!
Лязгнул засов. Калитка распахнулась так резко, что ударилась о забор. Иван был в одной футболке, босиком в галошах на босу ногу. Лицо у него было белое, как полотно.
Он увидел Валю — ссутулившуюся, мокрую, жалкую, прижимающую к груди переноску с больным котом.
— Валь... — выдохнул он.
Тамара Петровна выскочила следом, на ходу накидывая шаль.
— Сынок, зайди в дом, простудишься! Гони ее!
— Заткнись! — рявкнул Иван так, что мать поперхнулась и отшатнулась. — Просто заткнись, мама!
Он подбежал к Вале, упал перед ней на колени прямо в грязь.
— Валюша... Господи, Валя... Что же я наделал?
Он схватил ее ледяные руки, начал дышать на них, пытаясь согреть.
— Вань, ты чего? — Валя смотрела на него и не понимала.
— Прости меня, дурака, — его трясло. Слезы смешивались с дождем на его лице. — Я не знаю, что на меня нашло. Наслушался... Мама все уши прожужжала: «Она старая, останешься ни с чем, надо брать свое». Кредитов я набрал, Валь. На ставках проигрался, когда уходил от тебя. Думал, отсужу часть, долги закрою...
Валя слушала этот сбивчивый бред, и внутри у нее что-то оттаивало.
— Вань, встань, — тихо сказала она. — Простудишься.
— Не встану! — он уткнулся лбом ей в колени, рядом с переноской. — Я документы вернул, они в доме на столе лежат. Технику всю верну. Я работать пойду на две смены, все отдам. Только не гони. Или гони, я заслужил. Но я так больше не могу. Я смотрел в окно, как ты сидишь... И меня будто током ударило. Я же люблю тебя, Валь. Зачем мне эти стены, если я человеком быть перестал?
Из переноски донесся громкий, протяжный стон. Персику стало хуже. Валя встрепенулась.
— Ваня, кот! Ему плохо!
Иван вскочил, мгновенно преобразившись.
— Быстро в дом! Там тепло, я печку натопил.
Он подхватил Валю под руку, второй рукой схватил переноску.
— Мама! — крикнул он, не оборачиваясь. — Собирайся. Я тебе такси вызвал. Чтобы через полчаса духу твоего здесь не было.
— Да как же так, сынок... — запричитала Тамара Петровна, но, увидев взгляд сына, попятилась к дому собирать вещи.
В доме и правда было тепло. Иван суетился вокруг Вали, стаскивал с нее мокрую куртку, кутал в плед.
— Сейчас, сейчас чайник поставлю. Где лекарства для Персика? Давай сюда.
Они вместе склонились над котом. Иван ловко держал исхудавшее тельце, пока Валя делала укол. Руки у нее больше не дрожали — муж был рядом. Когда с процедурами было покончено, и Персик, успокоившись, задремал у печки, Иван сел на пол у ног Вали. Тамара Петровна уже уехала, обиженно поджав губы и не попрощавшись.
В доме стало тихо. Только трещали дрова в печи да дождь все так же стучал по крыше, но теперь этот звук был уютным, отгораживающим их от всего мира.
Иван достал из кармана джинсов пачку бумаг.
— Вот, — он положил их Вале на колени. — Документы на дачу. И ключи.
Валя даже не взглянула на бумаги. Она смотрела на мужа.
— Много проиграл? — спросила она.
— Много, — он опустил голову. — Тысяч триста. Валь, я правда идиот. Я хотел... хотел казаться самостоятельным. А оказался тряпкой. Мать давила, долги давили... Я думал, если буду жестким, все наладится.
— Дурак ты, Ваня, — вздохнула Валя, запуская руку в его волосы. — Какой же ты дурак.
Он прижался щекой к ее ладони.
— Простишь? Я не прошу сейчас. Я докажу. Я все исправлю. Инструменты... я их в ломбард сдал. Я выкуплю. С зарплаты сразу.
— Выкупишь, куда денешься, — усмехнулась Валя. — А ремонт в квартире мы и правда вместе делали. Помнишь, как ты обои клеил и ведро с клеем на себя опрокинул?
Иван поднял голову.
— Помню. Ты тогда смеялась так, что икать начала.
— А ты злился и кричал, что уйдешь жить в гараж.
— Не ушел же.
— Не ушел…
Валя наклонилась и поцеловала его в макушку.
— Ладно. Будем считать, что это был кризис среднего возраста. Ранний. Но, Ваня, — ее голос стал тверже. — Если еще раз...
— Никогда, — он перебил ее, глядя прямо в глаза. — Клянусь. Я чуть не помер без тебя тогда, за три месяца. А сейчас... когда увидел тебя там, под дождем... Я понял, что если не выйду сейчас, то навсегда тебя потеряю…
Персик во сне дернул лапой и глубоко вздохнул. Ему было тепло.
— Чайник закипел, — сказала Валя. — Иди, наливай. И достань там в рюкзаке бутерброды. Есть хочется — жуть.
Иван вскочил и бросился к плите. Валя смотрела на его широкую спину, на суетливые движения, и понимала: жизнь продолжается. Сложная, корявая, с ошибками и падениями. Она такой и должна быть...
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.