«Не наше. Было бы… Так вот и в чашке бы чашки не мылила», — бурча себе под нос, боковым зрением смотрю, все ли унесла со стола. Не забыла ли масло? Кхе…
В воде из-под крана так тщательно посуду отмыть не получается, она после тазика даже светится, красивая.
Ну, это кому как, на вкус и цвет…
И вдруг в мыслях возникла моя знакомая, кареглазая, белозубая пожилая хонгодорка — тетя Алина.
— Кто сейчас на том берегу живет? — кивая в сторону неравномерно устеленного елками Красного острова, спрашивает она меня однажды во время совместной прогулки вдоль по берегу с нашими «жучками».
Правда, у нее-то и в самом деле — чихуахуа.
У меня же — кот на поводке.
Шлейка, скользя по его шелковистой шерсти, периодически снимается.
Беру кота на руки, подтягиваю ремешки, вновь опускаю Серафимку на травянистый берег, пусть порадуется.
— А как туда добираться? На лодке не наездишься, паром два раза в неделю, и то - только летом. Я знаю, что раньше деревня была, но судя по всему, заброшена она. Если только какие-нибудь бродяги прижились, но это временное явление... - в ответ рассуждаю я:
— Да никто, скорей всего. Откуда там электричество?!
— Живут, — уверенно и четко парировала она, тоном давая понять, чтобы я даже не пыталась с ней спорить, — Мой туда на охоту ездит.
— Ну... мужу виднее, может быть, старики остались? — осторожно и тихо спрашиваю ее в ответ, в сердцах пожалев, что согласилась пройтись с ней по берегу: на Красном острове можно лишь побывать, всего один раз в жизни позволив себе такую роскошь - посмотреть на противоположную "сторону Луны", добравшись туда вплавь, либо чудом попав на паром, или на лодке, как чаще всего и поступают местные рыболовы-любители, а вот жить там на постоянной основе, вдали от цивилизации, зуб даю, не отважится никто.
Собеседница посмотрела на меня в упор, словно бы окатила ковшом ледяной воды:
— Разные живут, — сказала она, — и старики, и семьи с детьми, супруг их видел, издали смотрел, со своим хозяйством, дома у них деревенские, скотина. А может быть, община, кто знает, старообрядцы?!
Во время нашего разговора собака тети Алины радостно носилась вокруг нас, разевая пасть в ошарашивающей добротой улыбке, то убегая вперед, то возвращаясь и обивая своим тугим пушистым хвостиком ноги хозяйки. Она же, нехотя отставая от меня, уделяла внимание своей крохотной охраннице и, дав команду "Гуляй", проворно догоняла, чтобы продолжить беседу.
- Вот здесь, в полкилометра от нас?! Реку пересеки… Да не бывает такого! — не могла я поверить в предположения своей собеседницы: сколько мы с семьей не бывали на пристани, почти никогда не замечали признаков жизни за чертой противоположного берега речки.
- И-иногда, конечно, дымок в темноте разглядеть можно, будто бы кто-то печку растопил, - вдруг припомнила я, - но это, видимо, зимовье: охотники, рыболовы…
— Мо-ожет быть, а-а-а, видишь, ты уже и согла-а-сна со мной, — растягивая слова последней фразы, вкрадчиво и по-детски радостно заговорила тетя Алина, приблизив ко мне свое лицо и глядя прямо в глаза, — в том, что люди там е-есть, раз дымок-то идет, не медведь же печку топит.
— Ага, — ответила я беспомощно-послушно, сделав вывод про себя, что с этой женщиной не все в порядке и пора бы с ней распрощаться, найдя для этого удобный момент.
К тому времени полосатый Серафимка, с пушистым жабо и стоячими ушами, давно восседал в переноске с сетчатыми оконцами, гордо взирая наружу, как египетский сфинкс.
Отпустив собаку гулять в очередной раз, тетя Алина сравнялась со мной в шаге.
Стоял приятный теплый, а не жаркий июльский день. От реки веяло прохладой.
Я чувствовала, что она хочет продолжить разговор, это и случилось:
— Да не перебивай, — вырвалось из нее озлобленно жестко, как бывает, когда человек, давно понимая, что к нему не очень правильно относятся, больше не может терпеть и прекращает не замечать это внезапно:— Раньше на ту сторону прямо с этого берега мост шел. Вон там, где пристань парома сейчас, находилось его основание, оттуда и… прямо на Красный остров.
— Ни разу не слышала, — себе под нос пробормотала я, уже ничему не удивляясь.
— Ты не знаешь просто. Я сама его не видела, мне рассказывали старожилы, провизию по нему людям возили, река была мельче. Еще, так думаю, до строительства ГЭС по нижнему склону.
— Давно? Ну, может быть... Но сейчас и столбы из реки не торчат, — без жалости, смотря то на реку, то на кота и словно бы не замечая "ненормальную" Алину, сделала я замечание.
И вдруг мою прекрасную фею, в интеллигентного вида платье и шляпке, в которой и так были замечены ведьминские повадки, окончательно понесло:
- Думаешь я такая старая, выжила из ума?! Да? Ничего не понимаю?! - заорала она, - все я вижу и понимаю. Но, может, мне надо было это рассказать, не о том, кто живет на острове, нет, - моя собеседница, расскрасневшись, сняла шляпку и принялась ею обмахиваться, постепенно успокаиваясь, - а о том, кого мой брат встретил там лет пятьдесят тому назад.
"Вот это поворот", - подумала я, не на шутку испугавшись в очередной раз, и с опаской посмотрела на оставшуюся позади набережную, от которой мы незаметно за разговором далеко ушли, бредя по безлюдному дикому берегу.
- Мы маленькие еще были, мой брат Петр, лет десяти, с пацанами соседскими - Димкой да Сашкой, часто туда наведывался. Лодочники отправлялись на остров рыбу ловить. Их с собой прихватывали. Сами там сети расставляли, ухи наваривали. А они - купаться. Там берег хороший, камней мало. Песчаный бриз, называется, ну ты понимаешь.
— Ага… — отвечаю почти автоматически, намеренно замедляя шаг, и мельком, вдруг, взглянув на нее, отметив, как проникновенно заискивающе смотрит она на меня, делаю широкий жест - заставляю себя вникнуть в то, о чем она мне рассказывает.
— Ну вот, однажды отдыхают они, как обычно, и мой Петя как бы отстал от своей ватаги немножко. Те-то вглубь острова побежали, туда, где черемуха росла, которую они с ребятней часто домой привозили, в виде ягоды, а порой вперемешку с отломанными ветками... А он решил не ходить и остался на берегу.
- Говорит, жаркое солнце разморило его. Еще костерок соорудили, надо было палочки подкладывать, а ребят все нет и нет. Петя устал ждать и пошел вглубь острова, думая, мол, сейчас за поворот завернет, туда, где черемуха-то растет, вот и увидит их, - продолжает рассказывать тетя Алина:
Идет, а впереди заросли кустарника, за ним самокрытый шалашик высотой в неполный метр. Не знаю уж из чего он сделан был, но точно, как сейчас помню его слова: "Смотрю, шалашик не просто стоит без движения, а будто бы дрожит, внутри него что-то шевелится. Подумал, пацаны туда забрались и трясут его изнутри, подхожу ближе и вижу - из открытой дверцы этого шалаша торчат ноги, которые вылазят из него наружу и лежат прямо на голой траве. Да не просто ноги — ножища!"
- Пятки, он говорил, голые. Голени — все, как шерстью покрытые. Стопа того человека размером не меньше пятидесяти сантиметров. Вот как он объяснял, когда домой добрался: "Если взять самый большой размер ноги взрослого мужика и прибавить к нему еще половину, вот и получится стопа того человека, которого я увидел".
- Вы только представьте, каков рост у него, если такие ноги?! Они же из шалаша торчали! - эмоционально выразительно добавила тетя Алина, - а трясся он потому, что хозяин этого туловища, видимо, спал и храпел: по приближении к нему Петру моему послышались, как он рассказывал, страшные рычащие звуки, из-за чего малец испугался и побежал в обратном направлении.
Рассказчица на полминуты замолчала, стало понятно, что ее повествование подходило к завершению.
А мне уже не то, что не хотелось стремглав возвращаться к набережной, а нетерпелось узнать, чем же закончилась история, в которую, к сожалению, я никак не могла поверить.
- Как он домой вернулся, ваш брат? - спросила ее.
Вдохнув побольше воздуха, тетя Алина продолжила:
- Когда к месту отдыха-то прибежал, смотрит, а на пристани уже паром стоит и ребята его с черемухой-то в направлении этого парома бегут. До отчаливания от берега остались считанные минуты. Заскочили на него и - прощай, Красный остров. Пока на пароме -то находились, да и потом по пути домой, он все молчал, очень испугался от увиденного, слушал их рассказы о том, как они нашли новое черемуховое место и как один из них, Сашка или Димка, на дерево-то впервые в жизни залазил, как он рясных веток черемухи каждому наломал.
Говорили еще, что в силках у рыбаков, с которыми на остров-то добирались, похоже, на этот раз добычи не было, будто бы кто-то рыбу в реке заранее выловил. Так он им и не рассказал про великана. А дома нам во всех подробностях. "Нога, - говорит, - вот такого размера". Берет отцов туфель — "И еще половина ноги", - добавляет. Но… и лодыжка волосатая, да не волос, будто бы, а словно шерсть.
— Удивительно… - словно бы выдохнув после прочтения приключенческого романа, прокомментировала я.
— Все было на самом деле, и видели еще его потом не раз.
— Кого? - не сразу сообразив, спрашиваю у нее.
— Ну, человека того.
— Вот этого, с ногами? - уточняю я искренне заинтересованно.
— Да, с волосами по ногам. Как шерсть, а не волос. - поясняет Алина.
— Слушай, страшно как... - продолжаю поддерживать беседу.
— Не говори, снежный…
— Ну, я поняла… А сейчас?
— Да кто знает… - тетя Алина, смотря на меня заговорчески, по-детски-доверчиво, с удовольствием отвечала на мои вопросы.
— А муж ваш?! — спросила я и, не в силах больше сдерживаться, растянула рот в предательской улыбке.
У тети Алины сразу изменилось выражение лица. Глаза, недавно такие ясные и почти прозрачные, наполнились ядовитым огоньком подозрения:
— Ах, что-то мне подсказывает, ты мне не веришь, - снова слишком громко и внятно произнесла она. - Но я тебе говорю. Эмоции, все такое… Ребенок, конечно, но как сегодня помню, как он мне рассказывал, все детали, так точно, сдержано, правильно - не придумаешь, не сочинишь… Если бы обманул, все равно потом сознался бы...
— Кто знает, брошенный остров. Мало ли что там могло завестись, — уже бурча себе под нос, заключила она.
— Ну, это-то точно, брошенный и загадочный. Когда смотришь на него с другого берега…— тут же согласилась с ней я, стараясь как можно быстрее уйти от нового зарождающегося конфликта, и, махнув рукой в сторону почти потерявшейся из вида набережной, предложила попутчице вернуться обратно.
— А почему бы не освоить его? Я не знаю, паром запустить, чтобы не два раза в неделю, как мёртвому припарка, а ежедневно. — Продолжаю поддерживать разговор. - Там, для людей базу отдыха открыть, парк, аттракционы, дороги построить, зАмки на берегу реки. Представляешь, приходим мы сюда, а там такая красота, а туда и без парома можно добраться — по мосту!
— Согласна, и еще по какому мосту(!), с лавочками, фонариками, чтобы и ночью прогуляться, и посидеть. Посередине речки постоять. Ишь она какая быстрая, — размечталась тетя Алина, в очередной раз доверившись мне. — Голова закружится, если посреди русла-то на нее смотреть. Почему бы им не сделать-а?
— Кому им-то? — спрашиваю теперь уже сердито и сухо, словно очнувшись, прекрасно понимая, насколько пусты наши с ней разговоры.
— Им-то, — отвечает тетя Алина, показывая пальцем в небо.
— Не сделают они, - выученно-беспомощно отрезаю я.
— То-то и оно… — соглашается со мной собеседница.
— Не сделают, — говорю ей, быстро и неожиданно меняя выражение своего лица с грустного на ехидное, едва сдерживая смех, — потому что боятся.
— Да кого боятся-то? Нас, что ли?! — вскрикнула тетя Алина, по-деревенски разводя руками.
— Нет, нас-то, понятно, что не боятся. Но его — боятся, — ответила я. И добавила:
- Снежного человека, того самого… с большими ногами, которого твой брат на острове встречал. Они же точно знают, что он там есть, иначе, почему не строят мост, тетя Алина?!
Пожилая женщина замерла на секундочку, теперь окончательно удостоверевшись в наличии иронии в свой адрес. Свернула губы в трубочку от неловкости, и раз — два… мы с ней прыснули от смеха.
В чашке на дне остались мокрые и неприятные на вид остатки еды, которые я быстренько вылила вместе с мутной жижей в унитаз, убирая на задний план своей памяти, как лопатой по снегу, на долгое время воспоминания о нашем беззаветно канувшем лете, с мечтами, прогулками - с котами и собаками, паромами и чистой прозрачной водой, на которую можно смотреть часами, а вот купаться нельзя.
За окном давно глубокие сугробы.
А она еще не застыла, паразитка.
Вода, правда, густая, склизкая стала, словно лед топором порубили, но все движется, упрямится, характерная, уж у кого - кого... У нее-то - да.
