Как бы по Чехову? Сон в двух действиях
Автор — Семён Саксеев.
Режиссер — Петр Шерешевский.
Художник — Анвар Гумаров.
Художник — по костюмам Варвара Гурьева.
Художник по свету — Алексей Попов.
Видеохудожник — Вадим Кайгородов.
Спектакль поставлен по сценарию самого Петра Шерешевского, пишущего под псевдонимом Семён Саксеев, а в фокусе — проблемы современного общества.
На сцене декорации привычного нам современного мира: две комнаты (на самом деле — две квартиры, Серебрякова и Астрова), распахнутые в зал, с современной меблировкой. В правой — накрыт стол, стоит диван, над которым висит ружье. За диваном в углу — бюст Пушкина. В левой — большая кровать и рабочее место.
По сюжету все начинается с поминок Веры, первой жены киноведа Саши Серебрякова (Игорь Балалаев). Многое созвучно первоисточнику: все несчастны и недовольны своей жизнью. Действие балансирует на грани абсурда. Поминки сменяются свадьбой, а потом днем рождения, зазора почти нет, так что, накладываясь друг на друга, события производят впечатление странного калейдоскопа.
Сорокалетняя Елена (Полина Одинцова), помощница Саши, как он ее представляет, которую никто из сидящих за столом не знает, во время поминок обнажается до белья, а потом надевает свадебное платье. За этим следуют бесконечные поцелуи молодых, и даже с покусыванием. Маша и Иван (Виктория Верберг, Игорь Гордин), разнояйцевые близнецы, брат и сестра Веры, «бобыли», вырастившие ее дочь Соню, открыто враждебны к Елене, однако с аппетитом угощаются тем, что она наготовила. Немолодая Маша еще и безнадежно влюблена в Сашу, напоминая ему о большой любви к жене. Соня (Марина Гусинская/Евгения Михеева) тоже не смотрит в сторону Елены. Она безответно любит соседа — разведенного врача скорой помощи Мишу Астрова (Максим Виноградов).
Одна из главных тем «Дяди» — энтропия современной жизни, которая только нарастает в замкнутых системах, по законам термодинамики. Так характеризует ситуацию Иван Войницкий, в прошлом физик, а ныне — бизнесмен, торгующий помповыми насосами. Он, в свою очередь, безнадежно влюблен в Елену и завидует Саше.
Неожиданно только что обнимавший Елену киновед опять со слезами вспоминает жену и целует Машу, а сама Елена оказывается нелюбима и одинока в своей семье. Перепрыгивание из одного времени в другое происходит очень быстро, словно оно спрессовано в этих стенах в один бесконечный день. Однако неудовлетворенность жизнью не исчезает. Комната предстает неким микромиром — самозамкнутой системой, из которой сбежать невозможно. Все попытки эскапизма смешны, как в фильме Джармуша «Мертвые не умирают», эпизод из которого покажут на большом экране. Маша и Иван, охранители налаженной жизни, держат поляну крепко, словно мертвяки из фильма. Недвижимость, которой они владеют, — дача, родовое имение — оплот семьи. Финал возвращает к началу. В пьесе «Дядя Ваня» концовка не меняет ничего, но тогда, в начале XX века, процесс распада связей между людьми только начинался.
Персонажи Саксеева, в отличие от чеховских героев, живут в мире всеобщего хаоса, где игра в мордобой (и на компьютере, и в отношениях) с неприкрытой откровенностью стала нормой. Это ярко показано в сцене с раздеванием и переодеванием в платье невесты Елены Андреевны. Молодая женщина не смогла больше выносить того, что Маша все время забывает ее отчество и указывает ей при общем молчании на плохие манеры (укроп в зубах), и выставила напоказ свои отношения с Сашей. Удар одного провоцирует ответный. Боксируют все с наслаждением и с оттяжкой. Соня назовет Лену «сукой», а Войницкий Сашу Серебрякова — «мудаком».
Главным приемом становятся исповеди и словесные батлы. Герои делятся историями, в которых они застряли, как, например, рассказ Лены о том, что она в детстве села в не тот автобус и уехала не туда и так и едет по жизни. У Полины Одинцовой больше всего историй, и она самая живая и трогательная, до слез, в своем желании счастья.
Ее героиня транслирует свою безысходность крупным планом. Постельная сцена с Астровым происходит на просцениуме на фоне белого экрана и показана как большое кино, а муж одновременно продолжает развивать перед аудиторией сравнительный анализ фильмов об Апокалипсисе Джармуша и Триера.
Накопленная ярость зазвучит с особой силой в речи Ивана про «нашу дачу». Ссора окончательно обнажит скрепы — то, что осталось от семьи. Киновед патетично попросит продать дачу во имя высоких целей — своего фестиваля. Войницкий его в запале убьет.
Наша реальность не случайно показана на экране и через призму кино, словно мы живем в мире одних и тех же сценариев, в системе бесконечных отражений. Серебряков, пересказывая фабулу румынского фильма «Сьераневада» режиссера Пую, говорит ровно о том, что происходит в его собственном доме во время поминок, но параллели не замечает — или не хочет замечать.
В программке также подчеркнуто, что все, что зритель видит на сцене, — это сон. О своих снах рассказывают и Войницкий, и Елена, и Маша.
Посмотреть на происходящее как на катастрофу наяву, как на «пожар», никто не может. Это делает режиссер, который сидит в зале, а его помощники снимают происходящее на камеру и выводят на экраны. На неспособность взглянуть в лицо правде намекает и картина Уайета «Зима 1946 года», на которой мальчик бежит с холма, за которым — его умерший отец.
Постмодернист Петр Шерешевский с жесточайшей откровенностью не только ставит зеркало перед зрителем, но и показывает, чем стали жизнь и смерть человека в эпоху постмодерна. Убийство Серебрякова из-за дачи, кульминация абсурда и энтропии, — самый смешной момент в спектакле.
Саркастичная Маша низким тягучим голосом обращается к лежащему как к живому: «Ну в чем дело, Саша? Что, тебя убили, что ли?», а потом насмешливо замечает прибежавшему на выстрел доктору: «Ну пульс-то зачем? У него же башки нет». Слово «башка» героиня произнесет два раза. Зал хохочет, а сам «труп» через какое-то время поднимается и опять усаживается за стол на своих «поминках». Главное — «родовое имение есть и будет», подытоживает Маша и заводит рассказ про свой сон, в котором она целуется с Сашей на все той же даче. Современный человек выглядит странным и сам же себе удивляется.
У Войницкого только после убийства обнаруживаются проблески совести — зачем-де он убил шута горохового. В то же время его посещают мысли о том, что жизнь не бессмысленна. Воскресший Саша возлагает вопрос о счастье на будущие поколения, если они доживут. Последняя сцена — сбор всех за столом на поминках, с теми же репликами про укроп и шубу, — добавляет черной иронии в общую депрессивную картину. Бежать-то все равно некуда.
Читайте меня в Телеграмм . Будем ближе! https://t.me/theatre_ma