Когда моешь посуду — чашки, ложки, масло масляное — понимаю. Но речь не об этом. О том, что когда ты, едрит мадрид, моешь ее в тазике, то сразу психологически, корешками своих мельчайших волос на закаленной коже рук, ощущаешь, что это лучше, чем мыть под краном. Я не знаю, что включается. Возможно, простое человеческое желание быть хорошей. Вот это женское. Да? Я вам всем сейчас смогу угодить. Всем. Напеку, блин, булок. На целую улицу.
Да нет же... В этом случае никто и не узнает. Потаенное желание — быть правильной женщиной. Быть экономной. И доброй, что ли. Естественной, природной такой. И тогда, глядишь, к весне мы сможем снять показания с наших счетчиков. Чтобы потом, как все нормальные люди, никого не обманывая, и даже того дядю, которому, ой, наши реки принадлежат.
Наши, да не наши. Одна единственная.
Но есть еще и вторая. И озеро — море. Есть. Оно тоже, вроде, наше.
Только чем чаще ездишь туда, тем все более и более ощущаешь, другими волосками на энной точке, что этого пациента мы теряем. Я теряю, природная женщина, муж, дети, лето, наша жизнь... теряет его. То, без чего, если честно, мы не сможем прожить.
И не потому, что на его вроде бы таких отдаленных и незначительных по площади участках дна появляются мутные водоросли, не из-за того, что туристы теперь едут туда из Перми. Езжайте, люди, дорогие.
А из-за того, что ты добираешься к нему по избитой ямообразной дороге, все ей прощая, в предвкушении встречи и (шлеп по мягкому месту) при въезде на берег — забор, металлический, с табличкой: "No entry — частная территория". И все. Ищи-свищи...
Вода из крана с ним, нашим озером, совсем никак не связана. Но мысли такие и еще не такие приходят. Да. Ого-го какие мыслища залазят в голову правильной женщины.
Например, о том, я вам сейчас скажу, что... Спокойно, ребятушки, есть на памяти один разговор. Подслушала его однажды.
Стоят у берега отец и сын — подросток. И первый говорит второму, глядя на нашу красавицу-реку: «Твое, сынок». А он его переспрашивает, не понимая, словно бы, шутит или серьезно втирает: «Че? Папа?» Отец его, конечно, из разряда тех людей, кто сказанного не повторяет. На местной ТЭЦ работает. Солидный мужик: «Говорю, пользуйся, пока молодой... Плавать пойдем?» «Пошли, па, а че ты там щас загонял про "твое", я че-то не понял?!» «Да ниче, пошутил, кому?... Тебе? Если бы... да кабы... Дяде, вон, принадлежит. (Смеясь) Начальству нашему вышестоящему»...
За разговорами они заходили в реку, которая в середине июля кусалась, как злая собака, своим природным, радостным холодком. Только у нас, только наши, местные, коренные. Да и то не все, а смельчаки, настоящие герои, могли не замечать его, ступая чуть онемевшими ногами по неприятно режущему пятки, пальцы, мягкие подушечки стопы, каменистому дну.
Какой еще дурак пойдет купаться с сыном в эту вечную мерзлоту... среди лета?
Вы из Перми? Вы точно нет.
И никакая прозрачность вод вас не заманит.
«А если честно, знаешь, сынка, все равно твое...» — отец, растянув губы в улыбке, а глаза прищурив под потоком солнечного света, на последних своих словах, эхом разлетающихся в обе стороны реки — оттуда сюда и обратно, ребром ладони зачерпнул самую что ни на есть прозрачность, теплую кромку водяной поверхности и неожиданно резко метнул ее, попав прямо на макушку худенького подростка, трясущегося от холода, но все равно шагающего в водяной омут.
Вскрикнув от холодного и неожиданного удара по голове, замерев на пару секунд, мальчишка, машинально принимая условия отцовской игры, черпанул своей еще ребяческой, но уже широкой ладонью воды, опустив руку гораздо глубже верхнего прогретого слоя и в тот же миг отправил ее в сторону уворачивающегося от сыновьей сдачи отца.
А тот, в свою очередь, теперь уже совсем не церемонясь, рукой, как черпаком подъемного крана, достал и кинул в спину сыну прозрачность еще более холодную.
И снова получил от него ледяной ответ, умноженный трижды, оказавшись мокрым с головы до солнечного сплетения грудной клетки, возвышающейся над гладью реки.
Они поваляют дурака еще немного и, как будто заранее договорившись, поплывут в унисон, на самую глубину, туда, где течение будет то и дело относить их вдаль от берега, из-за чего им придется быстро возвращаться обратно.
Покрякивая, гордо вылезет на берег из реки отец, а следом его сын с загадочной улыбкой на лице, означающей только одно — понимание, что он тоже может, он теперь нисколько не слабее.
И тот незатейливый, невнятный разговор о том, кому принадлежит река, в которой они купались, точно-точно, останется там навсегда.
