Начало:
Предыдущая :
https://dzen.ru/a/aThqLliJ0SSKB4H1
Колокольный звон
Настоящее время. Огни вечернего города, в котором сейчас жила Анна, мерцали, отражаясь в лужах ранней осени. Она шла по знакомой улице, сжимая в кармане пальца ключи от съемной квартиры. В голове крутился разговор с отцом, только что закончившийся по телефону.
«Анечка, я буду в твоем городе в пятницу. По делам. Может, встретимся? Маму… маме тоже передавай привет. Если захочет — тоже милости просим. В тот ресторанчик, помнишь?»
Она передала приглашение матери вчера, когда звонила в Валдай. Долгая пауза, потом тихий, спокойный голос Любы:
–Ты иди, доченька. Тебе с отцом общаться надо. Это правильно. А я… я, пожалуй, останусь. Грише огород к зиме готовить надо, помогу.
–Но папа спрашивал…
–Я знаю. Мы с ним, наверное, всё, что могли, уже сказали.
И правда, эти странные, ежегодные встречи Любы и Аркадия уже стали ритуалом. Он приезжал в город, где училась, а теперь работала Анна, всегда «по делам». И всегда находил час-другой, чтобы позвать Любу. Они не ходили в рестораны. Они шли в маленький, почти заброшенный храм на окраине, тот самый, куда Анна начала ходить в юности. Садились на лавочку во дворе, под старой липой. И говорили. Часами.
Первая такая встреча случилась через пять лет после развода. Аркадий нашел Любу через Анну. Выглядел постаревшим, разбитым. Блеск в глазах померк, сменившись усталой тоской. Его брак с Лилей не сложился почти сразу. Молодая жена хотела развлечений, денег, внимания, а он хотел тишины и привычного комфорта. Они жили в одной квартире, как соседи по несчастью. Лиля, по словам Аркадия, была несчастна, пила, тратила его деньги впустую. Он был несчастен, чувствуя себя в золотой клетке собственного изготовления.
– Не сложилось, – сказал он тогда Любе, глядя на землю. – Жизнь пролетела одним мгновением. Я… я не оценил. Захотел нового. А нового-то и не было. Одно и то же, только обертка другой.
Люба молчала. Не упрекала. Не жаловалась. Просто слушала. И в этой её тишине, лишенной былой боли, была странная, исцеляющая сила.
С тех пор они виделись раз в год. Как старые, очень далекие друг от друга друзья, которые связаны лишь общей памятью о катастрофе, которую пережили. Он рассказывал о своих бедах, о тоске, о пустоте. Она иногда, скупо, делилась новостями: Анна получила диплом, устроилась в архив, Григорий вышел на пенсию, посадил новую яблоню.
Он никогда не пытался её вернуть. Не говорил о любви. Он, казалось, искал в ней не бывшую жену, а живое свидетельство той, другой, настоящей жизни, которую он променял на мираж. Он каялся. Без надежды на прощение, просто чтобы выговориться. А она… она его простила. Давно. Не для него, а для себя. Чтобы не нести в своем новом мире груз старой ненависти.
И вот сейчас, в это хмурое воскресенье, Люба снова сидела с ним на лавочке. Колокол к вечерней службе отзвонил, и тишина после него была особенно густой.
–Лиля ушла, – вдруг сказал Аркадий, не глядя на нее. – Собиралась год, а ушла вчера. К какому-то музыканту. Квартиру, конечно, отжала половину. Справедливо, наверное.
–Тебе тяжело? – спросила Люба по-человечески.
–Пусто. Как в большом, красивом, вымершем доме. Анна заходит редко. Ты… ты далеко.
Он посмотрел на нее, и в его взгляде было что-то почти детское, беспомощное.
–А у тебя, Люба… хорошо?
–Хорошо, – искренне ответила она. – Тихо. Прочно.
–Он… он хороший человек?
–Да. Очень.
Аркадий кивнул, глотнул воздух, словно ему не хватало дыхания.
–Я рад. Честно. Ты заслужила. А я… я все гонялся. За богатством, за статусом, за молодостью. А счастье, оно… оно тихое, да? Как у вас. Его не купишь и не завоевать громкостью нельзя.
Люба ничего не ответила. Просто смотрела на золотые купола, окрашенные последним лучом солнца. Она думала о Григории, который сейчас, наверное, колет дрова у сарая, или читает газету, поджидая ее к ужину.
– Знаешь, – сказал Аркадий, словно решившись на что-то. – Иногда мне кажется, что если бы тогда, у той речки в детстве твоем… я бы был другим… – он запнулся.
Люба мягко, но твердо перебила, впервые за все эти годы говоря не как слушатель, а как человек, давно сделавший свой выбор:
–Не надо, Аркадий. Не надо. У каждой реки свои берега. Наши с тобой — разные. Давно и навсегда.
Он замер, потом медленно кивнул. Не с обидой, а с горьким, окончательным пониманием.
–Да. Понятно. Прости, что отнимаю время.
–Ничего. Иди в церковь, свечку поставь. Тебе полегчает.
Он покорно встал и побрел к храму, согбенная, одинокая фигура в дорогом, но как-то нелепо сидящем пальто.
Люба посидела еще немного, потом встала и пошла к автобусной остановке. Она ехала на вокзал, а оттуда — на электричке домой, к Григорию, к своей тихой речке, к своему берегу. Она не чувствовала ни триумфа, ни жалости. Только легкую, светлую грусть за человека, который так и не научился жить на твердой земле.
Анна же в это время сидела в уютной кофейне напротив своего архива. Напротив нее, размешивая ложечкой в капучино, сидела Лиля. Бывшая жена отца выглядела помятой и старше своих лет. От дорогой одежды, сумки и духов веяло отчаянием.
–Он просто зомби, твой отец, – говорила Лиля, и голос ее дрожал. – Ни тебе в кино, ни в клуб. Сидит, в телевизор смотрит, либо про старые времена бубнит. А деньги… деньги он теперь считает еще пуще! Я с ума сходила там! А ты знаешь, что он до сих пор твоей маме звонит? Раз в год, как по расписанию! Это же ненормально!
Анна слушала, и ей было тяжело. Она жалела эту глупую, несчастную женщину, которая искала папин кошелек, а нашла лишь скуку и тоску. Она жалела отца, который, казалось, наказал сам себя пожизненным одиночеством. И она безумно жалела мать, которую эти двое, каждый по-своему, снова и снова втягивали в свой водоворот несчастий, пусть даже на расстоянии.
– Лиля, – тихо сказала Анна. – Вы оба несчастны. И я не знаю, как это исправить. Я не могу сделать счастливым папу. Не могу сделать счастливой вас. И даже маму… она счастлива, но это её счастье, я не могу его ей дать, она его сама нашла.
– Но ты же добрая! Ты верующая! – всхлипнула Лиля. – Ты должна как-то помочь! Помирить их, что ли? Чтобы он отстал и от тебя, и от меня, и от всех!
Анна вздохнула. Она действительно часто молилась о них всех. Об отце, о матери, о Григории, даже о Лиле. Просила мира их душам. Но как «сделать» их счастливыми? Силой заставить отца перестать быть жадным и одиноким? Уговорить маму вернуться? Это было бы новым насилием.
– Я могу только любить их, – сказала Анна, глядя в окно, где спешили люди. – И молиться. А остальное… это их путь. Их берега. И я не могу строить мосты там, где река уже всё снесла.
Она допила свой чай, чувствуя знакомую, щемящую растерянность. Она была связующим звеном. Но звено это иногда тянуло в разные стороны, угрожая разорваться. Она любила отца, несмотря ни на что. Безгранично любила мать и уважала Григория. Как соединить эти миры, не предав никого?
Ответа у нее не было. Только тихая молитва в сердце и надежда, что когда-нибудь и на душе у отца, и в жизни Лили наступит такая же тишина и покой, какие нашла ее мама. Даже если для этого им придется пройти долгий и одинокий путь к своему, пусть и другому, берегу.
Продолжение: