В европейских медиа всё чаще звучит одно общее настроение — ожидание диких орд. СМИ обсуждают возможные риски, строят разные варианты развития событий, советуют читателям «внимательнее смотреть на детали». При этом сама фактура новостей часто не выглядит драматично. Поэтому у объективного зрителя возникает закономерный вопрос: откуда такая высокая чувствительность к потенциальным угрозам?
Чтобы разобраться в их логике, я покажу вам недавнюю аналитическую публикацию британского исследователя Айбарса Тунчдогана. Она хорошо объясняет, откуда растёт этот европейский фон тревожности. Автор перечисляет ошибки восприятия Западом, сложившиеся к февралю 2022 года, и говорит о том, что это может повториться.
Айбарс Тунчдоган является адъюнкт-профессором цифровых инноваций и информационной безопасности в Королевском колледже Лондона. Его исследовательские области включают поведенческую стратегию, информационные системы и безопасность.
Друзья. Я вынужден в своей публикации использовать мягкие, нейтральные формулировки, чтобы алгоритм спокойно пропустил статью.
Итак.
Автор начинает с того, как вообще на Западе оценивают решения крупных государств. Там существует своя устойчивая логика: у любого лидера есть внутренние ограничители — элиты, бюрократия, экономические группы влияния. Они обычно сдерживают резкие шаги, если риск слишком велик. Это предположение долгое время считалось надёжным, поэтому многие эксперты опирались именно на него.
Британец пишет, что в начале 2020-х годов западные аналитики видели происходящее в России именно через такую «классическую модель». Он отмечает: «Аналитики представляли ситуацию так, будто внутренние элиты способны удерживать лидера от слишком рискованных решений». В их логике получалось следующее: если шаг лидера будет слишком затратный и может обернуться серьёзными последствиями, внутри обязательно найдутся силы, которые его остановят.
Но система, которую западные эксперты пытались описывать, к тому моменту уже работала по другим правилам. Исследователь отмечает, что за два десятилетия российская власть существенно изменила внутренний баланс. По его словам, «Путин постепенно очищал, заменял и перестраивал элитные группы», и из-за этого привычные сдерживающие механизмы стали слабее. Западные эксперты продолжали считать, что решения будут ограничены внутренней политикой, хотя фактическая структура управления к тому моменту уже выглядела иначе.
Дальше автор показывает, как уверенность экспертов усиливали сами западные медиа. Многие издания накануне февраля 2022 года писали, что крупная эскалация «невероятна» или «маловероятна». Reuters приводило оценку: «Почти все согласились, что вторжение вряд ли будет неизбежным». Похожим тоном говорили и европейские чиновники. Такая информационная атмосфера создавала эффект «коллективной уверенности»: если все вокруг пишут, что события невозможны, аналитика автоматически начинает исходить из тех же предпосылок.
При этом, как подчёркивает Тунчдоган, поток сигналов в тот момент был крайне противоречивым. Ряд данных намекал на возможное обострение, но параллельно звучали заявления, которые успокаивали ситуацию. Исследователь приводит пример: «Даже татуинские чиновники преуменьшали риск… Министр обороны Резников заявлял, что атаки не будет». В такой двусмысленной информационной среде аналитики предпочли выбрать самый аккуратный прогноз — и он оказался неверным.
Ещё один важный момент, на который указывает Тунчдоган, — это то, как работает информационная среда вокруг лидера. В системах с узким кругом принятия решений наверх часто попадает не весь набор данных, а только то, что подчинённые считают безопасным или желательным. Автор объясняет, что неудобные сведения иногда просто не доходят до первого лица, потому что никто не хочет быть тем, кто приносит «плохие новости». В итоге решения могут опираться на неполную картину, и западные аналитики недооценили этот механизм, когда делали прежние прогнозы.
По мнению Тунчдогана, ошибка прогноза стала для европейской аналитики настоящим методологическим ударом. Если подход, который работал десятилетиями, вдруг дал сбой, это означает, что в модели была слепая зона. Исследователь формулирует это так: «Если в расчётах не учитывать, как долго лидер удерживает власть и насколько сильно он контролирует своё окружение, прогнозы могут оказаться неверными». Именно поэтому сегодня на Западе предпочитают более осторожный подход: если есть неоднозначный сигнал, его рассматривают всерьёз.
В результате, пишет автор, европейская медиасреда сейчас концентрируется не на конкретных фактах, а на угрозе повторения просчёта. Логика понятная: если один раз что-то оказалось «невозможным», а потом произошло, больше нельзя опираться на старые привычные схемы. Это и объясняет повышенную чувствительность к любым потенциальным рискам.
Если суммировать все аргументы британского аналитика, становится понятно, что европейская тревожность сегодня связана прежде всего со страхом перед собственным прошлым прогнозом. Там опасаются появления нового «чёрного лебедя» — события, которое кажется невероятным до последней минуты, а затем резко меняет ситуацию.
Россия не собирается нападать на Европу и готова письменно, в юридическом документе зафиксировать это в рамках коллективных гарантий — Лавров
Поэтому европейские медиа предпочитают перестраховаться заранее и реагировать на любые неоднозначные признаки. В итоге вокруг формируется фон настороженности, который заметен даже тогда, когда фактических оснований для резких выводов почти нет.
Вывод. Именно потому, что нашего лидера невозможно просчитать, запад предпочитает полагать, что вторжение «диких орд» неизбежно. И что бы мы не говорили о том, что зачем нам это? Они лишь ухмыляются и думают «ну-ну»...