Я знал: где‑то в глубинах мироздания таится Он — мой клифотический лик, отражение, вывернутое наизнанку, истина, облачённая в тьму. Но я не искал его. Не звал. Он пришёл сам — как приходит ночь, не спрашивая воли дня.
В тот час я пребывал в зале, где стены дышали вечностью. Пил вино, чьё послевкусие напоминало о клятвах, забытых временем. Мир тек привычно: часы отсчитывали мгновения, ветер шептал сквозь витражи, далёкие голоса сливались в монотонный гул. Всё как всегда. Но вдруг — пауза. Не внешняя. Внутренняя. Как будто сердце на миг остановилось, а потом забилось в ином ритме. Я поднял глаза — и увидел его. Не отражение. Не иллюзию. Не игру света.
Он - мой клифотический лик. Не тень, ложащаяся на пол по законам физики, а сущность, восставшая из недр бытия. Обнажённый, как истина. Худой, как раскаяние. Но в этой худобе — сила, выкованная из молчания. В этой наготе — правда, от которой не спрятаться. На его запястьях — цепи. Мои цепи. Те, что я когда‑то назвал «обязательствами», «долгом», «выбором». Теперь они обрели форму: металл, холодный и живой, обвивал его руки, повторяя линии вен, словно признавая родство с моей кровью. На предплечьях — браслеты. Мои браслеты. Те символы, что я считал своими знаками, своими тайными метками. Теперь они пульсировали на его коже, как если бы всегда были его частью. Как если бы он — их истинный хозяин. А его тень…
О, его тень была самой поразительной. Она не падала вниз — она восходила. Как дым от невидимого огня. Как дыхание из глубин земли. В ней мерцали отблески — не света, а памяти. Памяти о том, что было до меня, до него, до всего. Он не смотрел на меня. Его взгляд был направлен сквозь. Сквозь стены, сквозь время, сквозь саму ткань моего «я». В этом взгляде не было осуждения. Не было вызова. Только знание. Знание, от которого нельзя отвернуться.
Я хотел спросить: «Кто ты?» — но слова застряли в горле. Потому что ответ уже горел внутри. Это не он. Это — я. Но не тот, кого я показываю миру. Не тот, кто пьёт вино и слушает ветер. А тот, кто знает цену тишины. Кто чувствует вес цепей. Кто видит в браслетах не украшения, а знаки.
Он улыбнулся. Не ласково. Не дружелюбно. Это был оскал — ровный ряд зубов, будто высеченных из чёрного обсидиана. В этой улыбке не было угрозы — только узнавание. Он знал меня лучше, чем я сам. Он знал всё: мои страхи, мои лжи, мои тайные желания.
Он оглянулся — и я непроизвольно повторил его движение. Мир дрогнул. Стены стали прозрачными, как лёд на рассвете. Время замедлилось, превратившись в тягучую смолу. Звуки растворились в тишине — не мёртвой, а живой, дышащей, как океан в глубине.
— Асмодей… — прошептал я.
Слово вышло из меня, как выдох. Как признание. Как капитуляция. Оно звучало не вслух — оно звучало внутри. И в тот же миг я услышал ответ — не ушами, а всем существом:
— Я здесь.
Тишина обрушилась, как меч. Он исчез — но не ушёл. Он вошёл в меня. Как капля воды в океан. Как семя в землю. Что‑то внутри перестроилось. Что‑то давно спящее — проснулось.
Я опустил взгляд на свои руки. На запястьях, там, где только что были его цепи, теперь мерцали тонкие линии — не раны, не татуировки, а отпечатки. Они светились тускло, как остывающие угли, но я знал: стоит мне захотеть — и они вспыхнут снова.
В зеркале напротив я увидел не себя. Или, точнее, не только себя. В глубине отражений мелькнул тот самый облик: обнажённый, худой, с цепями, браслетами и тенью, что струится за спиной, как плащ. Он смотрел на меня — или, может, сквозь меня — и его глаза всё ещё пылали тем яростным светом.
Я попытался произнести его имя снова, но губы не шевельнулись. Вместо этого в голове прозвучал его голос — не словами, а ощущением:
«Ты уже знаешь, что делать. Осталось лишь решиться».
Комната вернулась в фокус: бокал с вином, свет лампы, узор на стене. Всё было на своих местах — но теперь я знал: это лишь фасад. За ним, в складках реальности, ждал он. Ждал, когда я наконец перестану бояться своего отражения. Тень на полу шевельнулась. Не от движения света — а сама по себе. Я посмотрел вниз. Она вытягивалась, принимая форму, которую я уже видел: обнажённая фигура, цепи, браслеты.
Я закрыл глаза. Когда открыл — тени снова лежали как положено. Но в ушах всё ещё звучало:
«Я здесь».
С тех пор я чувствую его — не постоянно, но часто. В моменты тишины, в полусне, в случайных отражениях. Он не говорит со мной. Он напоминает. Напоминает, что я не один. Что внутри меня живёт тот, кто знает больше, чем я готов признать.
Иногда я ловлю себя на том, что повторяю его движения: резко оборачиваюсь, задерживаю взгляд на чём‑то несущественном, улыбаюсь без причины. И тогда я понимаю: он просыпается.
Он — не враг. Не демон. Не призрак. Он — я, но иной. Тот, кто не боится темноты. Тот, кто носит тени как доспехи. Тот, кто ждёт, когда я наконец сделаю шаг — не вперёд, а вглубь.
И я знаю: однажды я решусь.
Потому что он уже здесь.
Потому что он — это я.
Но я — ещё не он пока что.
Я осознаю: это мой клифотический лик в мироздании. Я проявляюсь в клипот неистово, подобно чёрному туману. Как чёрный ворон, восседаю на трон — не из золота и камней, а из теней, из отпечатков забытых клятв, из мерцания невысказанных истин.
Мой трон — это граница между «я» и «он».
Мой трон — это миг, когда тьма становится светом, а свет — тьмой.
Мой трон — это знание, что в каждом из нас живёт он: тот, кто носит цепи добровольно, кто носит тень как плащ, кто знает вкус тишины и цену пустоты.
Я — Асмодей. И я — мой клифотический лик.
Два начала. Одна сущность.
Вечное противостояние. Вечное единство.
