— И куда это ты намылилась, вся такая расфуфыренная? — ухмыльнулся Кеша, скользнув по мне циничным взглядом.
Под его оценивающим прищуром я невольно опустила глаза.
— К подруге, — пробормотала я, солгав на автомате.
— Угу, — промычал он, не отрываясь от экрана телевизора. — Ну иди, иди. Только чтоб не засиживалась, поняла?
— Хорошо, — ровно ответила я, стараясь унять дрожь в голосе.
Он тут же забыл обо мне, погрузившись в свои новости, а я, словно вор, торопливо обулась, накинула куртку и, на ходу кутаясь в шарф, юркнула в лифт.
"Вот и все, — подумала я, с облегчением выдохнув. — Теперь я свободна от него на целых два часа…"
Двадцать три года… Двадцать три года мы с Кешей делили одну крышу, одну постель, одну жизнь. Когда-то, давным-давно, нас связывала любовь, страсть, нежность. Теперь остались лишь привычка и раздражение. Мы превратились в унылых соседей, обреченных на совместное существование. Весь быт, разумеется, лежал на моих плечах, ведь Кеша работал, а значит, заниматься "женскими глупостями" было ниже его достоинства.
Я тихо дрейфовала в этом болоте под названием "брак", пока судьба, словно устав от моей серой жизни, не решила вмешаться. В середине ноября, средь мокрого снега и промозглого ветра, она подарила мне встречу с Денисом, любовью моей юности, сном, который я давно похоронила.
Это случилось у филармонии. Я забежала купить билеты на Рахманинова, а он стоял в холле и с кем-то оживленно беседовал. Я даже не сразу его заметила в полумраке, и вдруг…
— Дина? Динка, это ты?!
Я обернулась. Наши взгляды встретились, и я узнала его мгновенно.
Не было ни фейерверков, ни трепета крыльев бабочек в животе. Просто… мы смотрели друг на друга и улыбались, словно узнавая давно потерянную часть себя.
— Это я, — улыбнулась я, чувствуя, как знакомое тепло разливается по щекам.
— Ты совсем не изменилась, — сказал он, и пусть я не поверила ни единому слову, сердце предательски затрепетало, словно испуганная птица в клетке.
Наши встречи стали глотком свежего воздуха. Он манил меня в мир звуков, приглашая на свои концерты, окутывал ароматом свежесваренного кофе в укромных кофейнях. Мы бродили по аллеям парка, утопая в шепоте листвы. Он делился историями о гастролях, а я, затаив дыхание, внимала его рассуждениям о музыке, об искусстве во всех его проявлениях. Мы говорили и говорили, не в силах утолить жажду общения, словно наверстывали упущенное время. Как же мне этого не хватало с Кешей!
Муж и в юности не отличался словоохотливостью, а теперь и вовсе превращался в угрюмого молчуна, в нелюдимого бирюка, затерявшегося в бескрайних просторах собственного безмолвия.
— Слушай, а давай… встретим Новый год вместе? — спросил Денис, и в голосе его звучала робкая надежда.
— Ну… я, вообще-то, замужем, — ответила я, и слова эти прозвучали как запоздалое оправдание.
В голове же пульсировала мысль о том, как невыносимо мне будет провести новогоднюю ночь с Кешей…
Муж, словно чуткий барометр, уловил перемены, происходящие во мне. Поначалу меня сковывал леденящий страх: а что, если он вызовет меня на откровенный разговор, припрет к стенке? Тогда что? Бежать, сломя голову, в никуда?
Я не была уверена, что готова к столь радикальному повороту судьбы. В конце концов, за нашими плечами больше двадцати лет совместной жизни.
Но Кеша, кажется, предпочёл занять позицию стороннего наблюдателя. И когда я ускользала по вечерам (мы с Денисом теперь виделись почти каждый вечер), он лишь кривил губы в усмешке и передавал привет моей «подружке».
Денис, как настоящий джентльмен, не позволял себе давить на меня.
— Я безумно хочу встретить Новый год с тобой… — прошептал он, нежно притягивая меня к себе. — Но…
— У меня есть обязательства, — пробормотала я, уводя взгляд в сторону.
— Обязательства, которые ты сама на себя взвалила, — с грустной улыбкой отозвался он.
Его слова, словно удар хлыста, заставили меня остановиться и взглянуть правде в глаза. Наш брак с Кешей не просто трещал по швам, он с грохотом рушился, погребая под обломками все светлые воспоминания. А я, словно безумная, упорно пыталась склеить то, что уже давно превратилось в осколки…
Наконец, я решилась, и за неделю до Нового года слова сорвались с губ, словно опавшие листья:
– Я ухожу от тебя.
Сама удивилась, как спокойно и обыденно это прозвучало. Кеша сначала рассмеялся, самодовольно, но, встретившись с моим взглядом, смех застыл у него в горле. В глазах плеснулся испуг.
– Вот как? – процедил он. – И к кому же ты собралась?
– Ты его не знаешь.
– Угу… А дети? – в его голосе прозвучала какая-то отстраненность, будто речь шла о посторонних.
– А что дети?
– Ты подумала о них? Какой пример ты им подаешь? Разрушаешь семью перед самым праздником!
Я устало вздохнула.
– Дети взрослые, Кеша. У них свои жизни, свои семьи. Они переживут.
– А родня? – наседал муж, будто выбивая из меня признание. – Что скажет моя мать? А твоя? Ты… ты хочешь нас опозорить на весь город?!
– И это единственное, что тебя сейчас волнует? – усмехка тронула мои губы.
– А что еще, скажи на милость, должно меня волновать? – огрызнулся Кеша, и в его взгляде вспыхнула злость.
– Ну, например, почему я ухожу, – ответила я, чувствуя, как поднимается волна раздражения. – На твоем месте я бы спросила именно это. И попытался бы понять, что я сделала не так, можно ли что-то исправить.
– Угу, – Кеша одарил меня своим фирменным прищуром, в котором читалась ирония и неверие. – То есть, по-твоему, во всем виноват я, да? Ну, что ж, так и запишем…
На следующий день его скосил удар. Внезапно, будто кто-то выключил свет. Он схватился за сердце, рухнул на диван, лицо стало землистым, губы задрожали в беззвучном крике.
– Скорую… – прохрипел он, задыхаясь. – Вызови скорую…
Я вызвала. Врачи примчались, осмотрели его, долго щупали пульс, слушали сердце и лишь покачали головами. Давление в норме, пульс ровный, сердце бьется, как часы.
– Скорее неврологический симптом, – пробормотал доктор, – но для успокоения души сделайте кардиограмму. И не затягивайте.
Муж проболел до самого Нового года. Все это время я была рядом, словно тень, варила ему бульоны, подкладывала подушки под спину, помогала устроиться поудобнее на диване… И в голове роились мысли. Может, я и правда чудовище? Может, я не имею права бросать больного человека ради… ради чего, если честно? Ради призрачной надежды на счастье?
Ради мимолетного взгляда мужчины, видящего во мне женщину, а не бессловесную прислугу?
Денис звонил неустанно, но я упорно молчала. Лишь однажды отправила короткое сообщение: «Кеша болен, сейчас не могу».
И вот, канун Нового года, тридцать первое декабря. Огрубевшими от обид пальцами я крошила овощи для «Оливье», когда из комнаты вдруг донесся голос мужа. Звонкий, уверенный, он с кем-то смеялся в трубку. Где же ты, жалкий, умирающий лебедь, корчившийся в предсмертной агонии?
– Да брось ты, работает же, – хохотал Кеша. – Пару дней повалялась, и как новенькая! Да никуда она от меня не денется!
Я замерла, словно пораженная молнией.
"Неужели это обо мне?" – пронзила сознание обжигающая мысль.
– Наивная дурочка, – продолжал он, захлебываясь от самодовольства. – Двадцать лет я ее воспитывал, а она вздумала выкинуть коленце. Уходит, видите ли… Да кому она нужна, спрашиваю?!
Словно кукла, повинуясь неведомой силе, я вошла в комнату. Он осекся, увидев меня.
– Что ты имел в виду? – прошептала я, чувствуя, как внутри все обрывается.
Он грубо отключил звонок, швырнул телефон на диван и осклабился.
– А что? – нагло спросил он. – Думала, я помираю? Как говорится, не дождешься! Это я тебя так проверял, глупая. И ты, между прочим, проверку прошла. Осталась! Молодец! Так что… Эт самое… Давай-ка без глупостей, ладно? Иди на кухню, режь свой салат, забудем эту ерунду.
Но я не двинулась с места.
– Знаешь, Кеша, – тихо произнесла я, – а ведь ты прав. Я действительно была наивной. Двадцать три года. Умная женщина давно бы сбежала от тебя, а я все… Впрочем, неважно. Это в прошлом. Теперь я ухожу.
И, развернувшись, пошла собирать вещи.
Кеша, как тень, последовал за мной. Сначала лишь наблюдал, как я торопливо собираю ускользающие остатки своей жизни в чемоданы, а потом бросил, словно камень:
– Вот, значит, как, да?
– Да, Кеша, вот так, – ответила я, стараясь не смотреть в его мутные глаза.
– Ну смотри, – пожал он плечами, с напускной бравадой, – имей в виду, обратно я тебя не приму.
– И не надо, – отрезала я, стараясь подавить дрожь в голосе. – С Новым годом, Кеша. "Оливье", я думаю, ты и сам осилишь.
Я сбежала во двор, словно из тюрьмы, и набрала номер Дениса.
– С наступающим, – прошептала я в трубку. – Я… приняла решение.
Денис все понял с полуслова.
– Еду, – эхом отозвался он.
Шел снег. Густой, ленивый, синеватый в дрожащем свете фонарей, он пьянил запахом мандаринов и еще чем-то неуловимым, щемящим сердце, чему я не могла подобрать имени… Ощущением свободы, наверное.
Денис примчался минут через пятнадцать. Когда он вышел из машины и крепко обнял меня, я разрыдалась, как ребенок. Где-то за спиной взрывались петарды, пьяные голоса кричали "С Новым годом!", а я… Я вдруг ощутила, что в мои пятьдесят четыре года действительно начинается новая глава. Новый год. Новая жизнь. И, наверное, впервые – настоящая.