Илья вырвался из Заовражья в восемнадцать лет, как выдёргивают гвоздь из прогнившей доски. Отец, проработавший тридцать лет на сгоревшем ещё в девяностые заводе, на прощание сказал: «Проваливай. И не возвращайся. Здесь нечем дышать».
Он выбился. Честно. Через колледж, где дрался за конфорку в общаге, через бесконечные смены прорабом в пыли и грохоте. В двадцать восемь купил «однушку» на окраине, в тридцать — подержанную иномарку. Для Заовражья он был королём. Отец молча трогал капот, будто проверяя, не мираж ли.
Но город каждый день тыкал его лицом в его нищету.
Его маршрут на объект лежал через центр. Он простаивал в пробках, глядя на витрины бутиков с названиями, похожими на симптомы редкой болезни. Он видел людей. Молодого человека, который в десять утра пил на террасе кофе «для пробуждения креативности». Девушку с сумкой размером с его походный рюкзак — два его месячных платежа за ипотеку. Его собственная жизнь, выстраданная и честная, рассыпалась в прах перед витриной часового магазина.
Он стал замечать машины. Не просто «мерседесы», а «Гелендвагены» — чтобы отвезти одного ребенка в школу через три лужи. Он складывал в уме: чтобы купить такой, ему нужно работать 200 лет. Не есть, не пить, только работать.
Соцсети добили его. Лента делилась на два мира. Одноклассники из Заовражье с банками огурцов, которые смотрели на него укоризненно. И «успешные» — яхты, Альпы, «простой бизнес-ланч», больше похожий на арт-инсталляцию. Его заработанные гастрит, больная спина и «однушка» казались убогой мышиной возней. А они заработали весь мир.
Апофеозом стал объект в элитном комплексе «Легенда». Мрамор, панорамные окна. Илья в заляпанных ботинках прошёл по будущей квартире в 150 квадратов. «Зона медитации», «винотека», «гардеробная жены». Он стоял под люстрой стоимостью с его машину и чувствовал себя призраком, случайно забредшим в чужую прекрасную жизнь. Воздух здесь пах не пылью, а деньгами. Деньгами, которых у него никогда не будет.
Вечером того дня он поехал в центр, сел на парапет набережной с банкой дешёвого кофе и смотрел на огни ресторанов, на тёплый свет из высоких окон.
Раньше он думал, что ненавидит их. Тех, кто живёт в «Легенде».
Но в тот вечер он понял страшную вещь. Он им завидовал. Молча, грызуще, до спазмов в желудке. Эта зависть пожирала изнутри всё, чего он достиг, превращала его квартиру в клетку, а его самого — обратно в того пацана из Заовражья, который вечно смотрит в запотевшее окно чужого пиршества.
Он допил холодный кофе. Завтра нужно сдать «Легенду», чтобы кто-то другой мог медитировать в «зоне медитации». Он включил в машине русский рок, заглушая тишину. Но чувство осталось. Он поймал себя на мысли, что весь этот театр абсурда, этот город-витрина, отапливается углем, который он, Илья, когда-то таскал в кочегарке своего колледжа. И без этого угля «зона медитации» просто вымерзла бы.
Но от этой мысли не стало теплее. Стало только горче. Тень чужого лимузина теперь была длиннее и чернее, и она накрывала его целиком, серого человека в серой машине, едущего в свою клетку на окраине.