– Что я думаю после этой поездки? Господь сказал: «Собирайте себе сокровища на Небе» (ср. Мф. 6: 19). И я думаю, что кладбище, которое я увидел, и есть это самое настоящее небесное сокровище.
Недавно отец Евгений, священник с новых территорий и мой большой друг, побывал со своими прихожанами в Луганске. По пути заехали они в многострадальный Николо-Васильевский монастырь, расположенный под Угледаром. Долгое время здесь находилась линия фронта, шли тяжелые бои, и война не оставила на обители живого места. И вот батюшка позвонил, чтобы рассказать об этой своей поездке.
«Овощи там никто сажать не будет»
Было слышно, что рассказ давался ему непросто. Он с трудом подбирал слова, делал большие паузы, думал о чем-то.
– Душа болит, – сказал он в какой-то момент. – Потому что, знаешь, о чем я после этой поездки больше всего думаю? О том, что у нас часто получается какое-то фальшивое христианство.
А поехали они потому, что один известный священник (назовем его отец N) передал для них посылку. Он сам не так давно узнал о небольшом приходе отца Евгения, когда был в тех местах. Заехал, пообщался.
– Это была для нас большая поддержка, – говорил мне потом отец Евгений. – Моральная, в первую очередь. О нас помнят, мы не чужие, мы нужны. Людям здесь, в наших условиях, это важно. А в этот раз нам передали памперсы, медикаменты для больных, для раненых. У нас же и мирные жители ранения получают. А в Луганск ехали пустыми. Я знал, что будем проезжать Никольский монастырь, который просто расстреливали. Танк поставили и – прямой наводкой. По крестам, по надгробиям, по храмам. Почему? Христоненавистники. Но если там язычники были, какой-нибудь «Азов», наемники, это не удивительно.
В общем, хотелось им что-то отвезти. Подумали с прихожанами, что если там рядом наши военные сейчас, то крупы, макароны у них, наверное, есть. А вот овощи никто сажать не будет и мало кто привезет. Люди в паломничества ездят, когда все хорошо. Там раньше столько людей было – целые потоки. Не выгонишь. Очень хорошо там было. А сейчас нет. Это понятно. Негде переночевать, холодно, света нет. Загрузили овощи в машину, копеечку собрали, какую смогли, поехали. Наверное, им помогают. Скорее всего. Но судя потому, как они были рады, для них и это важно – наша маленькая лепта.
Спасенные иконы
Может, это не к месту и не в тему, но когда отец Евгений рассказывал про то, как расстреливали монастырь, я вспомнила иконы, которые мне в Крыму передали наши военные, когда мы с младшей дочкой Машей были там в сентябре. Они вытащили их из горящего дома в зоне боевых действий – где-то на Херсонском направлении.
– Спасли иконы, хотел бы их вам отправить! – прислал мне сообщение один из бойцов.
Мы знакомы, потому что с подписчиками несколько раз поддерживали их гуманитаркой. А недавно их отряд отправили на задачу, и ребятам пришлось прятаться от обстрела в разрушенном доме. Но раз за разом прилетало и туда. Дом загорелся, нужно было уходить, но тут они увидели иконы:
– Подумал про вас и решил их вытащить, – писал мне один из бойцов. – Выбрались, ушли, а дом тот сгорел.
Иконы передали в Крым нашим общим знакомым. А они уже привезли их мне – на вокзал, когда встречали. А когда там у нас сбивали беспилотники и было страшно, я думала: «Ничего, обойдется. Если иконы вытащили из огня с переднего края, то не могут же по ним попасть здесь. Значит, все будет хорошо».
И еще мне подумалось, что святыни, спасенные вот так – с риском, обязательно должны теперь жить какой-то «насыщенной» жизнью. И самую большую, самую старую икону я решила отдать в маленький храм в нашей деревне под Оптиной пустынью. Чтобы перед ней точно молились – всегда. Для этого она и «выжила». Батюшка попросил имена бойцов, чтобы молиться за них. А сзади иконы наклеил лист бумаги с этой историей.
– Через сто лет кто-нибудь откроет киот и все узнает, – объяснил он.
Но что еще я хотела сказать. Тот военный, который мне писал и который передал иконы через знакомых, – украинец. Служил в армии в Крыму, когда это еще была Украина. Заключил контракт. Потом случилось присоединение к России. Решил парень остаться в нашей армии. Говорит – ни разу не пожалел. Воюет сейчас на нашей стороне. Вот такая жизнь. Так что украинцы украинцам рознь. Не все бьют по храмам прямой наводкой.
«Хоть перекопай снарядами, хоть вывези все кости»
А отец Евгений рассказывал о своей поездке:
– Тяжело. Там полностью все расстреляно, сожжено. Остался только небольшой храм под землей, где они служили, молились, грелись. Сюда бежали мирные жители, спасаясь от обстрелов. Купола разбитые, вода попадает внутрь. И если не накрыть, не спрятать, все будет испорчено, уничтожено. А еще там на территории есть женское монашеское кладбище. Могил, наверное, тридцать. Отец Зосима благословил, чтобы там при храме была богадельня.
Кто такой схиархимандрит Зосима (Сокур) сейчас, в связи с военными событиями, наверное, знают все. Донбасский старец, наш современник, который и основать Свято-Успенскую Николо-Васильевскую обитель. Он отошел ко Господу сравнительно недавно – в 2002 году. Очень многие считали и считают его прозорливым. Известны слова его духовного завещания, в котором отец Зосима писал, обращаясь к украинцам: «Строго держитесь Русской Православной Церкви и Святейшего Патриарха Московского и всея Руси».
Те, кто его знал, говорят, что он предсказывал и Майдан, и войну, и поругание Киево-Печерской лавры. И что при жизни его считали за это блаженным чудаком. А сейчас его пророчества на слуху у всех и звучали даже с центральных каналов.
– И вот он основал эту богадельню, в которой жили бабушки, – продолжал отец Евгений. – Обычные сельские старушки. Брошенные, никому не нужные, которые сами за собой ухаживать уже не могли. Батюшка их забирал к себе в богадельню. Там они доживали свой век. Кто верующий – исповедовался, причащался. Кто-то принимал монашеский постриг. Какое-то правило монашеское у них было. Кто умирал – хоронили на том кладбище. Храм вон разрушен, это страшно. Но знаешь, как говорят: «Храм не в бревнах, а в ребрах». Это кладбище – это и есть храм в ребрах. Ты его хоть все перекопай артиллерийскими снарядами. Хоть вывези все кости. Ты не отымешь от этого ни-че-го.
«Многие хотят насытиться...»
Отец Евгений на какое-то время замолчал. Задумался. Мне даже кажется, я знаю о чем. С начала военных действий он много об этом думает. Иногда делится со мной. О том, с чем сам предстанет перед Господом, если вдруг сейчас умрет.
На днях вон двадцать прилетов было по селу, где батюшка служит. Новые дома разрушены.
– Знакомому осколком пробило крышу автомобиля, – рассказывал мне тогда батюшка. – Жив остался, но потрясение очень сильное.
А до этого тоже обстреливали. Попали в машину, где были дети, старший ребенок – в реанимации. И когда ты каждый день можешь предстать перед Господом, действительно задумаешься – а с чем?
– Да. «Собирайте себе сокровища на Небе», – написано в Евангелии. Вот это кладбище и есть небесное сокровище, – опять заговорил отец Евгений. – Когда человек оказывает милость тому, кто ничем не может ему вернуть. Да, храм – это важно. Я сам священник и сам строю храм. Но в храм люди приходят по разным причинам. Куличи освятить, свечку поставить, записку подать, помолиться. Но из тех ста человек, которые не просто заходят, а даже стоят на службе, может быть, только пять способны к духовному поступку. Многие приходят что-то попросить, что-то увидеть, чем-то насытиться, утешиться. Но мало кто способен сам поддержать и утешить. И получается, что этот храм, который в бревнах, важен, но он человека может и не спасти. Если не будет храма в ребрах, потому что храм можно разрушить, стереть с лица земли, как там вон, в Никольском, и если человек ограничился бревнами, у него ничего и не останется. А вот этих людей, которых батюшка приютил, вскормил, поддержал, в вере направил, вот этого ты никак не вычеркнешь и не отымешь. Из меня, конечно, философ никудышный, но знаешь, какие ассоциации у меня сейчас возникают? Все рады при пяти хлебах быть свидетелями большого насыщения и сами насытиться, но мало кто из нас хочет быть при Кресте, на котором распинают Христа. И понести его вместе с Ним. Как же в Евангелии все точно о нас написано. А любой больной человек, лежачий, ходящий под себя, считай, что распятый Христос. Возле него, как возле Креста, получается. Конечно, при правильном подходе и благодать чувствуется. Но и тяжесть креста на грани отчаяния чувствуется, и мало кто это хочет чувствовать и знать. От них же первый есмь аз.
«Мы бы помогли, да у нас у самих проблем много»
Я знаю, почему отца Евгения клонит в эту тему – уход за бабушками, да я и много раз об этом писала. В начале СВО он взял к себе домой двух тяжелых больных. Старенькую лежачую прихожанку после инсульта и ее взрослую дочь – сложного ментального инвалида. Бабушка уже умерла, а дочь живет в батюшкиной семье. Это, конечно, все звучит красиво и благородно. Но это очень сложно, не без больших подводных камней и непонимания окружающих.
– Мне бывает тяжело со всем этим, – делился батюшка. – У нас же кроме этой болящей дома еще и другие больные по селам в домах одни лежат. Надо и за ними ухаживать. Но вот я приезжаю в паломничество, а мне говорят: «А вот богадельня. Тут старец Зосима бабушек брошенных собирал». И сразу утешение. Раз отец Зосима такое делал, значит – правильно. Значит, и я в правильном направлении мыслю. Это приободряет. А дальше смотришь уже на все немного другими глазами. Вот ты приходишь, ставишь свечку, причащаешься, но не меняешься. Или я – священник – служу, но не меняюсь. И ты отчаиваешься. Но Бог дает возможность человеку сделать что-то такое, кроме Исповеди, свечки и так далее, чтобы привлечь на него Божественную благодать. Чтобы исключить лицемерие из жизни человека и подвигнуть его на труд, поступок. На этот небольшой уход за ближним.
У нас здесь всегда есть один-два человека, которые требуют пристального внимания. Другим можно что-то привозить, уезжать. А тут всегда кто-то должен быть рядом. И очень мало людей, готовых отозваться, чтобы поучаствовать в помощи таким больным. А нужно минимум четыре человека, которые по очереди были бы рядом. У нас сейчас один выпал из обоймы. И на троих ложится нагрузка непосильная, потому что, как правило, если человек в этом вопросе отзывчивый, он и в других не бездельник. Отдается всему полностью. А больше никто не хочет. Вообще, знаешь, Евангелие – такая глубокая вещь, настолько там все прописано. Один талант. Три таланта. Пять талантов. Один говорит: «Батюшка, я утром не могу, а вечером могу. Давайте я вечером приду помогу». Другой целый день может. Третий – один раз. Четвертый помочь может памперсами, пятый – деньгами. А шестой – ни утром, ни в обед, ни вечером, никогда и ничем. Даже не задумается. Предпочитает ничего не видеть. Просто зароет талант и всё. И, к сожалению, большинство такие.
Но вот у нас в наших краях ситуация сложная. Ты представь – двадцать прилетов в один сектор, двадцать прилетов в другой. А потом нам возьмут и скажут, например: «Будем вас отсюда переселять». И ты уезжаешь с насиженного места и едешь непонятно куда. И у тебя там нет ничего, что есть здесь. И отношение к тебе будет, как у тебя к другим: «Мы бы помогли, да у нас у самих проблем много». Вот и как самому это ощутить, подумай. Но эти мысли смиряют. Вообще, много чего в жизни смиряет.
«Хоть на кого-то надо обратить внимание»
О смирении. Отец Евгений вспомнил одного человека. Я знаю, о ком идет речь. Когда-то это был очень деловой, хваткий мужчина. Зажиточный для сельской местности – техника, трактора, машины. И на многих смотрел свысока. На Церковь в том числе. На Святках как-то давно еще отец Евгений ходил святить дома (традиция там такая), так этот мужчина даже не пустил. А сейчас он тяжело заболел. Отрезали ногу, на другой – ступню. Лежит, ходит под себя.
– Это тяжело, – говорил отец Евгений. – Родственники не выдерживают. Чтобы не писался, попросили врача поставить катетер. А это же больно, неудобно. Его и чистить надо. Но вот сил у них нет уже менять все. Запах и так далее. И они своему отцу родному и мужу – катетер. Он мучается, похудел сильно. Но, знаешь – так смирился человек. И с родными ласков, и меня даже позвали. Я приехал, рады были, как родному. Сегодня тоже хотел заехать, но не успел. Вот такая жизнь.
Я вспоминаю те слова отца Евгения о «сокровище на Небе». И спрашиваю: когда он ухаживает за своими больными, за бабушками-прихожанками (при помощи людей, конечно), чувствует ли он, что собирает это настоящее сокровище? Что строит настоящий храм – в ребрах.
– Знаешь, Лен, когда я это делаю, у меня нет чувства, что я строю настоящий храм, правда. У меня есть чувство полного своего недостоинства. И как священника, в том числе. Есть такое выражение у Христа: «Враги человеку домашние его» (Мф. 10: 36). Через домашних враг начинает на нас действовать. И если люди ходят в храм, а их домашние – нет, то домашние могут их не поддерживать в каких-то моментах. В помощи нуждающимся, например. Пусть один день в неделю, но это может отражаться на удобстве ближних.
Может быть ропот, возмущение. А я все это переживаю, потому что я людей нагрузил какой-то ношей, от которой у них могут быть проблемы в семье. И ты живешь все время с каким-то внутренним напряжением. Переживаешь, как на них это отразится. И у тебя нет такого ощущения, что ты прямо молодец. Но бывают светлые моменты, конечно. Посидят люди с какой-нибудь лежачей бабушкой и говорят потом, что чувствуют благодать. Кому-то даже прилечь рядом хочется, чтобы погреться этой благодатью, потому что лежачий – это как Христос.
Но искушений во всем этом много. Я это все очень остро переживаю. И боюсь даже об этом говорить. И видишь, конечно, все свое недостоинство. Всё обостряется. Очень обнажаются человеческие немощи. Мои – в первую очередь. А тут и так напряжение – обстрелы. Но знаешь, как владыка Тихон (Шевкунов) делился: «Мне один старый монах сказал слова: "Запомни! В этом мире человек никому не нужен, кроме Бога и самого себя"». Но если мы Божии, то хоть на кого-то надо обратить внимание. Да, когда ты в этом находишься, понимаешь, что ты не святой. Все нутро выворачивается. Но это душеспасительное дело – уход за ближним. И хоть немного надо быть к нему причастным.
Подать записку о здравии и об упокоении
ВКонтакте / YouTube / Телеграм