Нашёл ещё одни записанные от руки воспоминания свидетельницы страшной блокады Ленинграда (08.09.1941—27.01.1944) во время Великой Отечественной войны. Предлагаю всем с ними ознакомиться.
Уроженка Петрограда Элеонора Болеславовна Байкова 1915 г.р. провела все дни блокады внутри Ленинграда и всё это время работала — сначала почтовым агентом и потом заместителем начальника связи, была награждена медалью «За оборону Ленинграда».
Зимой из-за отсутствия отопления и разбитых осколками или выбитых взрывной волной от артобстрелов и авиабомбардировок оконных стёкол в домах стоял лютый и пронизывающий холод, поэтому горожане спали прямо в верхней одежде, а при выходе наружу поверх одного пальто надевали другое. Электричества в жилищах тоже не было, как и дров для печей.
Холодильником можно было назвать сами квартиры. Окна были выбиты, ветер гулял по комнатам. Ни света, ни тепла... Отполение не работало. Сожгли все книги, мебель.
Поскольку водопроводы не работали, то и никакой воды в домах и квартирах не было, из-за чего было невозможно смыть с себя грязь и пот и другие телесные жидкости — и это вкупе с полным отсутствием бытовой химии порождало не только проблемы с личной гигиеной, но и привело к повсеместному заражению нижнего белья, одежды и постелей кровососущими насекомыми:
Мыла не было, были грязными, вшивые. В белье белые гниды.
Гитлеровское наступление в первых числах сентября 1941 г. было столь стремительным, что фашистам достался весь урожай с пригородных полей к юго-западу, югу и востоку от города.
Элеонора Байкова жила рядом с Московским вокзалом и стала свидетелем того, как вся эта территория подвергалась яростным немецким авианалётам:
Видела, как бомбили комендатуру, госпиталь, люди горели заживо, очень много погибли. Бомбило 500 самолётов.
В ноябре 1941 г. максимальная ежедневная норма выдачи чёрного хлеба составляла 200 граммов, потом — 185 граммов, а потом вместо нормального хлеба людей стали кормить суррогатом:
Хлеб пекли из мелких опилок: трусили из мешков муку в опилки и пекли, хлеб плохо выпекался, был сырой.
Поскольку никакого другого продовольствия в городе не было, ленинградцы очень быстро перебили и съели всех домашних и бродячих животных в городе:
Кошек, собак съели. Голодовка уже началась с 1941 года.
Чтобы не умереть от голода, помимо работы на почте, Элеонора бралась за любые предлагаемые поручения по разнарядке — в госпиталях и на восстановительных работах. За это работавших дополнительно в столовой подкармливали дрожжевым супом, каким-то неизвестным мне суррогатом с матерным названием и горячим... машинным маслом!
За водой ходили на Неву, но это было опасно, т.к. можно было угодить под гитлеровскую бомбёжку, которая могла продолжаться целые сутки — и несчастные могли просто замёрзнуть на улице за это время. Кроме того, люди были настолько истощены, что после спуска с крутой набережной Невы на лёд к полынье или проруби не были в состоянии вылезти наверх на берег с водой обратно.
Два раза Элеонору осыпало градом осколков и только чудом она осталась невредимой. Один раз нацисты установили у осаждённого города огромные громкоговорители и непрерывно целую неделю призывали горожан сдаваться и переходить на их сторону.
По её воспоминаниям, во время блокады людей умирало столько, что их не успевали вывозить на кладбища для захоронения:
В некоторых местах города покойники лежали штабелями.
В ряде квартир и домов не оставалось в живых ни одного человека и все эти жилища превращались в морги или покойницкие, пока их не находили специальные похоронные команды:
Были семьи, где полностью все вымерли в квартире, выносить трупы было некому. Убирали их и НПВО, те, кто был посильнее, их просто выносили, но хоронили потом. Умирали мужчины, дети. Были специальные пункты — куда складывали покойников и развозили их по кладбищам.
В редкие праздничные дни блокадники получали дополнительно по 100 граммов муки на человека. Из неё варили горячую мучную болтушку — что-то вроде супа.
После частичного прорыва блокады Ленинграда 18.01.1943 все осаждённые горожане за счёт подвоза собранного жителями Сибири продовольствия с Большой Земли получили единоразово по 50 граммов сушёной моркови и сушёного картофеля, а также 50 граммов зелени и 150 граммов пшена.
Работающие горожане регулярно получали зарплату, но из-за закрытия всех торговых точек и магазинов тратить её было не на что — поэтому купюрами... топили печи.
Потом питание немного улучшилось — ежедневный хлебный паёк увеличился до 250 граммов и иногда выдавали соевые котлеты.
Старались контролировать, чтобы не съедали сразу все полученные скудные продукты, т.к. такие люди быстро умирали.
Элеонора работала и на рытье противотанковых рвов, и на восстановлении Гатчины. В одном месте она напилась заражённой бактериями воды и слегла в госпиталь в инфекционное отделение с брюшным тифом, от которого едва не скончалась. Здесь всех больных стригли налысо, но ей волосы сохранили, так как смогли вывести вшей специальной мазью.
После лечения Элеонора осталась одна дома, лишилась всех источников питания и снова чуть не умерла:
Была очень слаба, нечего было есть, лекарств для продолжения лечения не было, в основном лежала в постели.
Обычно такие горожане больше не могли встать с кровати и быстро угасали — но Элеоноре повезло: товарищи по работе пришли за ней, подняли её с постели и силой заставили вернуться к трудовой деятельности, из-за чего она потихоньку стала ходить и двигаться. Потом коллеги достали ей необходимые дополнительные лекарственные препараты, которые она принимала прямо на месте службы вместе с положенным за работу ежедневным питанием.
Поправившись, Элеонора присоединилась к движению так называемых синеблузников — молодых добровольцев-агитаторов, которые вызывались помогать собирать картофель с полей, разгружать, пилить и колоть дрова.
В одном месте они обнаружили несобранное поле капусты. Поскольку городской транспорт не функционировал, добираться туда пришлось пешком мимо немецких позиций под обстрелом. С другой стороны располагались советские пограничники, которые никого не пропускали на капустное поле и обещали начать по ним стрельбу. Но Элеонора и её товарищи были такими голодными, что проигнорировали их угрозы, заползали на поле с мёрзлой и грязной капустой и прямо там ели её остатки.
Мародёрство в городе жестоко и беспощадно пресекалось:
Хлеб давали без денег, если кто воровал хлеб — убивали за это.
За время блокады Элеонора была один раз ранена — ей раздробило кость руки. После залечивания раны у неё навсегда остался на этом месте шрам — памятный знак того, что она смогла пережить ужасную блокаду Ленинграда.