Мы не одни в этом мире. Это не метафора, не суеверие и не романтика. Это техническое условие бытия, обязательное, как гравитация. Тайга, лес — это не скопление деревьев и животных. Это социум. Со своими древними законами, четкими границами и настоящими хозяевами. Предки это знали. Малые, коренные народы это помнят. А мы, горожане, лишь иногда натыкаемся на эту правду, как слепой щенок — на ножку стула.
Мы с мужем живём в Сибири. Я — с интуицией выше среднего. Он — с уверенностью, что знает тайгу, потому что бегал там пацаном. В этом и была наша первая ошибка: детские воспоминания являются плохим путеводителем по взрослому лесу.
Однажды поехали к его родне в таежную деревню. По дороге захотелось грибов, простой жарёхи с картошкой. Двигаясь по трассе, с обоих сторон видели леса, облепленные машинами, как мухами мёд. Муж фыркнул: «Вытоптано, выбито. Надо дикое место искать».
И свернул на грунтовку. И показал пальцем: «Вон, смотри».
Вижу в том направлении лесок за лугом. Небольшой, светлый, будто приглашающий. Идиллическая картинка. А у меня почему-то внутри всё сжалось в один холодный, плотный комок. Тревога. Беспричинная, животная. «Не надо туда, — сказала я. — Поедем дальше». Он засмеялся: «Трусиха. Лесок как лесок». Его смех был мостом, по которому мы перешли из своего мира в чужой.
Я всегда входя под деревья здороваюсь с Лесом. Всегда приношу подарочек: конфетку, печеньку, горсть семечек. Прошу разрешения. Это не ритуал. Это этикет. Как снять обувь, заходя в дом. А тут — как на зло, карманы пусты. Первая оплошность. Мы вошли непрошеными гостями.
И Лес нас увидел.
Это было физическое ощущение — множества взглядов. Не любопытных. Оценочных. Как будто нас взвешивали на невидимых весах. И весы колебались. «Держись рядом», — прошептала я мужу. Но он уже не слышал меня, ведь он был охотником, пришедшим брать своё. Он шагнул вглубь, и чаща поглотила его.
Я осталась, ходила вдоль опушки, пытаясь дышать сквозь давящее чувство чуждости. Грибы попадались — странные, незнакомые, с мякотью неестественного цвета. Лес предлагал, но не то, что можно взять. Это был тест.
Через десять минут тревога переросла в панику. Я сдалась, ушла в машину — свою единственную крепость из металла и бензина. И ждала. Больше часа. Переживала. Ведь за это время можно было этот лесок пройти на два раза. И тут он позвонил. Голос сдавленный: «Ты где?» — «В машине». — «Ладно, твоя взяла».
Он выбежал из-за деревьев бледный, с полной корзиной. Быстро закинул ее в багажник, заскочил за руль, и рванул машину с места. Молчал всю дорогу. И только по прибытии в деревню, глядя не на меня, а куда-то в пространство за моей спиной, выдавил из себя рассказ. Но рассказ был уже другим. Не испуганным, а хриплым, скупым на слова, как доклад о поломке в суровых условиях.
«Вошёл нормально, — начал он, и голос его был глухим. — Грибов — завались. Только… слишком уж завались. Ровно, будто по линеечке рассажены. Я думал, тебе сюрприз сделать. И вдруг — чувствую, ты за мной идёшь. Не слышу, а чувствую. Оборачиваюсь — пусто. Делаю шаг — и за спиной твой голос: «Хи-хи, а грибов тут видимо-невидимо». Чётко, как есть. Я имя твое крикнул — опять этот смешок. И тут… всё затихло. Не просто тихо стало. А ТИШИНА. Как перед выстрелом. Такой густой тишиной, что в ушах зазвенело. И в этой самой тишине — этот твой смех. Уже со всех сторон. Не громкий. А… отчётливый. Как гвоздём по стеклу. И лес вокруг поплыл, закачался. Деревья — березы, осины — куда-то провалились. Вместо их встали сосны, ели старые, корявые, каких я тут отродясь не видел. Небо сквозь ветви — серое, низкое. Компас в телефоне — стрелка как угорелая. До тебя не дозвониться. Иду к опушке, а выхожу опять на поляну с проклятым старым пнем. И тишина. И смех в тишине. Он не в ушах. Он… в голове. Понимаешь? В голове!»
Он помолчал, сгрёб ладонью пот со лба.
«Вспомнил тогда рассказ деда. Про вывернутую одежду. Думал — бред. А делать-то нечего. Сел на тот пень, стал раздеваться. Куртку вывернул — тишина не прошла, но смех… отодвинулся. Рубаху — ещё дальше. Когда футболку наизнанку надел — тут тишину как обрубило. Раз — и прежний березовый лес появился, зашумел, как положено: ветер, птицы. Телефон — сети ловит. И вижу — я в пятидесяти метрах от поляны, где начинал. А в корзине…»
Он махнул рукой в сторону кухни, где лежала его «добыча». Не боровики, не обабки с подосиновиками. А какая-то липкая, цветная дрянь, на грибы лишь отдалённо похожая. Он, таёжник. Он, с детства знающий каждую поганку в лицо.
Он махнул рукой в сторону кухни, где лежала его «добыча». Не боровики. А какая-то липкая, цветная дрянь, на грибы лишь отдалённо похожая. Он, таёжник. Он, с детства знающий каждую поганку в лицо, набрал именно поганок.
Лес не стал его убивать или пугать до смерти. Он его проучил. Как старший хулигана во дворе — без злобы, с холодным презрением. Показал, где его место. А место гостя, который забыл правила, — у порога. С корзиной вранья вместо улова.
Теперь муж молчит, когда я оставляю у придорожной сосны конфету. Он больше не называет меня трусихой. Он иногда, особенно в сумерки, резко оборачивается, будто ловит краем уха чей-то знакомый, тихий смешок. Но вокруг — обычная, шумная, живая тайга. Или не совсем обычная. Потому что мы-то теперь знаем: под этим шумом есть и другая грань. Безмолвная. И в той, безмолвной, за тобой только и ждут, чтобы ты снова возомнил себя хозяином.
Предлагаю по этой теме прочитать рассказы: 1) «Ночь дикого страха или То, что пугает в таёжной глуши», 2) «Загадочный случай в уссурийской тайге (мистическая история)»
Написал Евгений Павлов-Сибиряк, автор книг - Преодолевая страх, Невероятная мистика. Приобрести книги со скидкой 10 % вы можете ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ.