Ольга держала на руках внучку и улыбалась. Сегодня у её сына Максима был День рождения, бабушка приехала издалека, чтобы поздравить сына и познакомиться с внучкой, которой было уже полгода. Все гости восхищались малышкой, делали комплименты, фотографировались. Маша смотрела на бабушку огромными карими глазами с длинными ресницами.
— Какая красавица, — говорила соседка по столу. — И глазки какие выразительные.
— Вылитая мать, — добавил отец невестки.
Ольга молчала. Внутри у неё похолодело. Маша действительно была хорошенькая. Но кареглазая. Тёмные, почти чёрные глаза с густыми ресницами.
Максим, сын Ольги, стоял рядом с женой Анной. Оба голубоглазые блондины. У Максима глаза светло-голубые, почти серые. У Ани — васильковые.
Женщина вспомнила школьный курс биологии. Рецессивные и доминантные гены. Карие глаза — доминантный признак. Голубые — рецессивный. Два голубоглазых родителя не могут родить кареглазого ребёнка. Это невозможно генетически.
— Мам, всё нормально? — спросил Максим.
— Да, конечно. Устала немного.
Ольга отдала малышку Ане и вышла на кухню. Руки дрожали. Она налила себе воды, выпила залпом.
Вечер тянулся бесконечно. Гости разъехались поздно. Ольга попрощалась первой, сославшись на головную боль, отправилась в гостиницу, где остановилась.
В ту ночь она долго не могла уснуть. Лежала, смотрела в потолок и думала. Год назад Аня ездила на стажировку. Работала дизайнером в крупной компании, получила предложение поучиться в филиале в другом городе. Уехала на два месяца. Максим остался в Москве.
Вернулась Аня радостная, полная впечатлений. Через три месяца объявила о беременности.
Ольга встала, взяла планшет. Полночь, но она не могла ждать до утра. Начала искать информацию о наследовании цвета глаз.
Статьи подтверждали её подозрения. Вероятность рождения кареглазого ребёнка у двух голубоглазых родителей практически нулевая. Исключения бывают, но крайне редко. И то связаны с мутациями или особыми генетическими комбинациями.
Женщина отложила планшет. Что делать? Сказать сыну? Разрушить его жизнь? А если она ошибается? Может, действительно редкое исключение? Нужно делать ДНК-тест.
Несколько дней Ольга ходила как в тумане. Максим звонил, спрашивал, как дела. Она отвечала односложно, боясь выдать свои мысли.
— Мам, ты странно себя ведёшь. Что случилось?
— Ничего. Просто устала.
— Может, к врачу нужно сходить?
— Схожу, когда вернусь домой.
Но к врачу она не пошла. Вместо этого позвонила невестке Ане.
— Аня, давай встретимся. Мне нужно с тобой поговорить.
— О чём?
— Лучше при встрече.
Невестка согласилась настороженно. Встретились в кафе на нейтральной территории. Аня пришла с коляской, Маша спала.
Ольга сидела напротив невестки и не знала, как начать. Наконец выдавила:
— Аня, у меня к тебе вопрос. Деликатный.
— Слушаю.
— Маша. У неё карие глаза.
— И что?
— У вас с Максимом голубые. У обоих.
Аня побледнела. Молчала долго. Потом заговорила тихо:
— Я знала, что вы рано или поздно спросите.
— Так объясни.
— Маша приёмная.
Ольга замерла. Это был не тот ответ, который она ожидала услышать. Она готовилась к скандалу, к требованию провести ДНК-тест, к слезам, к признанию измены. Но не к этому.
— Приёмная?
— Да. Мы с Максимом не могли иметь детей. Пытались три года. Врачи, клиники, анализы. Ничего не помогло. Максим предложил усыновить ребёнка.
— И вы решили скрыть это от семьи?
— Мы не хотели, чтобы кто-то жалел Машу. Или относился к ней по-другому. Она наша дочь. Полноправная.
Ольга смотрела на невестку и чувствовала, как гнев закипает внутри. Не жалость, не понимание. Гнев.
— То есть вы собирались врать мне всю жизнь? Тайком подсунуть чужого ребёнка?
— Не чужого. Нашего.
— Она не моя кровь.
— Но она дочь вашего сына.
— Она приёмная. Это не то же самое.
Аня вскочила. Лицо у неё покраснело.
— Вы серьёзно сейчас это говорите? Она наш ребёнок. Мы её любим. Максим обожает её.
— Максим согласился отказаться от продолжения рода? От собственных детей?
— У него не было выбора.
Ольга замолчала. Информация укладывалась медленно. Значит, не измена. Не предательство. Просто медицинская проблема и решение усыновить. Но почему так втихую? Почему не сказали?
— Почему вы молчали?
— Потому что боялись такой реакции. И оказались правы.
— Я имею право знать, что внучка мне не родная.
— Она родная. Для нас. А для вас, видимо, нет.
Аня встала, взялась за коляску.
— Знаете что, Ольга Викторовна? Максим был прав. Он говорил, что вы не поймёте. А я надеялась, что он ошибается. Но нет.
— Подожди.
— Не хочу ждать. Мне нужно домой.
Невестка ушла. Ольга сидела одна в кафе. Официантка принесла счёт, она машинально расплатилась.
Через час позвонил Максим. Голос был холодный, жёсткий.
— Мама, Аня мне всё рассказала.
— Максим, я не хотела.
— Ты обвинила мою жену в измене. Из-за цвета глаз ребёнка.
— Я просто спросила.
— Ты не просто спросила. Ты высказала подозрения. При этом даже не подумала поговорить со мной. Своим сыном.
— Я боялась тебя ранить.
— А Аню ранить не боялась?
Ольга молчала. Мужчина продолжал:
— Мама, я знаю, что ты хотела внуков. Родных внуков. Но жизнь не всегда идёт по плану. Мы с Аней три года пытались завести ребёнка.
— Почему вы не сказали мне?
— Потому что это наше дело. Мы не хотели, чтобы кто-то жалел нас. Тем более, что у нас появился выход. Маша стала нашим спасением. Мы любим её так же сильно, как любили бы родную дочь.
— Но она не родная.
— Для меня родная. Она моя дочь. И если ты не можешь это принять, то мы с Аней будем растить её без тебя.
— Ты угрожаешь мне?
— Я ставлю условие. Либо ты принимаешь Машу как свою внучку. Полноценную внучку. Либо мы прекращаем общение.
Ольга почувствовала панику.
— Максим, не надо.
— Я серьёзно. Аня без конца плачет из-за твоих слов. Она чувствует себя виноватой в том, что не может родить. А ты добавила масла в огонь.
— Я не хотела её обидеть.
— Но обидела. И теперь решай, что для тебя важнее. Кровное родство или семья.
Сын повесил трубку. Ольга сидела с телефоном в руках. Слёзы текли по щекам.
Она вспоминала Машу. Большие карие глаза. Улыбку. Как девочка тянулась к ней ручками на юбилее. Как смеялась, когда Ольга корчила рожицы.
Но это была не её внучка. Чужой ребёнок из детского дома. Без роду, без племени.
Ольга достала из шкафа чемодан. Начала складывать вещи. Завтра она уедет домой. В свой город. Подальше от этого позора.
Максим позвонил вечером.
— Мама, ты подумала?
— Подумала. Завтра уезжаю.
— Куда?
— Домой. К себе.
— Но ты же собиралась пробыть две недели.
— Я передумала. Мне нужно уехать.
— Из-за Маши?
— Из-за всей ситуации.
Сын помолчал. Потом заговорил устало:
— Понятно. Значит, ты не приняла.
— Я не могу принять. Прости.
— Не за что прощать. Это твой выбор.
— И твой выбор тоже. Ты выбрал чужого ребёнка вместо продолжения рода.
— Я выбрал дочь. Мою дочь.
— Она не твоя. И не моя внучка.
Максим повесил трубку. Больше не перезванивал.
Ольга уехала утром. В поезде смотрела в окно и думала, как объяснит соседкам. Они всегда спрашивали про внучку. Поздравляли, радовались.
Что ей теперь говорить? Что внучка приёмная? Что сын усыновил чужого ребёнка? Соседки засудачат. Будут жалеть или осуждать. А может, и то и другое.
Женщина представила разговор на лавочке у подъезда.
— Ну что, Ольга, покажешь фотографии внучки?
— Нет фотографий.
— Как нет? Родилась же девочка?
— Родилась. Но не у моей невестки. Они удочерили.
— Ой, бедненькие. Значит, не могут своих?
— Не могут.
— Ну ничего, главное, что ребёнок в семье. Покажешь хоть фотографию приёмной?
И тут Ольга понимала, что не покажет. Потому что стыдно. Стыдно за сына, который согласился на это. Стыдно за невестку, которая не смогла родить. Стыдно за себя, что у неё не будет настоящих внуков.
Максим не звонил. Неделя прошла в тишине. Потом две. Потом месяц.
Ольга позвонила сама.
— Максим, как вы?
— Нормально, — голос был холодный, отстранённый.
— Как Маша?
— Растёт. Уже сидит сама.
— Хорошо.
— Что-то ещё?
— Нет. Просто хотела узнать.
— Узнала. До свидания.
Он повесил трубку. Ольга сидела с телефоном и понимала, что потеряла сына.
Соседки спрашивали про внучку редко. Ольга отвечала уклончиво. Говорила, что девочка растёт, всё хорошо. Фотографии не показывала. Говорила, что Максим редко присылает.
На самом деле он не присылал совсем.
Прошёл год. Ольга видела внучку один раз — тогда на дне рождении Максима. Больше её не приглашали на семейные праздники. Максим звонил раз в месяц, разговоры были формальными и короткими.
— Как здоровье?
— Нормально.
— Хорошо. Берегите себя.
— И вы тоже.
Всё. Никаких подробностей про жизнь, про Машу, про планы.
Ольга жила одна в своей квартире. Иногда смотрела на фотографии Максима и думала, что всё могло быть иначе. Она могла принять девочку. Могла стать бабушкой. Настоящей, любящей бабушкой.
Но не смогла переступить через себя. Не смогла забыть про кровное родство. Для неё это было важно. Женщина понимала, что выбор сделан. И вернуть ничего нельзя.
Соседка как-то спросила:
— Ольга, а когда внучку в гости привезёшь?
— Не знаю. Они заняты.
— Да ладно, всегда время найдётся. Ты же бабушка, имеешь право видеть ребёнка.
— Имею, — согласилась Ольга.
Но права и возможности — разные вещи. У неё было право. Но не было возможности. Потому что сын не хотел с ней общаться. А невестка и подавно.
Женщина жила с этим грузом. С пониманием, что разрушила отношения с единственным сыном. Из-за принципов. Из-за убеждения, что кровь важнее любви.
Может, она была права. Может, нет. Но выбор сделан. И жить с ним придётся до конца. Одной. Без внучки, без сына, без семьи.