Есть в человеческой природе какая-то необъяснимая тяга к созданию себе подобных, пусть и из весьма сомнительных материалов. Поэтому, как только выпадает первый липкий снег многие взрослые не отказывают себе в удовольствии слепить снеговика.
Художники-карикатуристы не могли пройти мимо наших увлечений и нарисовали множество карикатур про снеговиков и их альтернативную жизнь. Описывать что из них кто нарисовал не стану, выц и сами всё видите. А лучше расскажу вам откда вообще повелась традиция лепить снеговиков.
Вообще, если оглянуться назад, то история снежных фигур оказывается куда более захватывающей и даже хулиганской, чем принято думать. Мы привыкли считать снеговиков милым детским развлечением, но наши предки смотрели на это иначе.
В Средневековье, когда у людей не было соцсетей и телевизора, лепка из снега была способом высказаться. Знаменитое «Чудо 1511 года» в Брюсселе — ярчайший тому пример. Город завалило снегом, и жители высыпали на улицы, чтобы налепить сотни фигур.
И это были не милые толстячки с метелками. Люди лепили карикатуры на известных прохиндеев, непристойные сценки, сатиру и даже изображали соседей. То был настоящий фестиваль народного гнева и юмора, застывший в ледяных скульптурах.
Снег давал анонимность и свободу, ведь к весне «компромат» таял сам собой. Так что, когда вы видите очередную смешную картинку про снеговика, знайте — у неё глубокие корни, уходящие в средневековье.
Был в истории снеговиков и эпизод, связанный с высоким искусством, правда, довольно грустный. Представьте себе Микеланджело, великого творца, автора Давида и росписей Сикстинской капеллы.
Однажды правитель Флоренции Пьеро де Медичи, видимо, желая развлечься, приказал мастеру слепить снеговика во внутреннем дворе палаццо. И гений подчинился.
Мы никогда не узнаем, как выглядел этот снежный шедевр, но современники писали, что он был прекрасен. В этом есть злая ирония судьбы, произведение искусства, созданное руками величайшего скульптора эпохи, было обречено исчезнуть через несколько дней.
Такие истории напомина.т нам о том, что даже самое великое мастерство бессильно перед законами физики. Возможно, именно тогда Микеланджело понял про тщетность бытия больше, чем за годы работы с мрамором. Ведь мрамор вечен, а снег учит нас отпускать.
Интересно наблюдать, как меняется анатомия снеговика в зависимости от географии и менталитета. Мы привыкли к классической схеме из трёх шаров: ноги, туловище, голова. Такая конструкция кажется нам единственно верным инженерным решением.
Однако, если вы посмотрите на японских снеговиков, то с удивлением обнаружите, что они состоят всего из двух частей. У них это связано с традиционными куклами Дарума, приносящими удачу. Японский «Юки-дарума» более устойчив, приземист и, честно говоря, выглядит надежнее нашей шаткой конструкции.
А в Европе долгое время вообще не было стандарта, лепили кто во что горазд, пытаясь изобразить человеческую фигуру целиком, с руками и ногами.
Наша «трёхшаровая» модель победила, скорее всего, из-за банальной лени и физики, ведь катать шары проще, чем высекать анатомические подробности из сугроба. К тому же, три шара идеально вписываются в концепцию «голова, пузо и основание», что весьма точно описывает фигуру типичного любителя плотно поесть зимой.
Любопытно проследить и гендерный вопрос в снежном мире. В русском языке у нас есть четкое разделение: есть «снеговик» — мужской род, и есть «снежная баба».
Историки фольклора считают, что «снежная баба» — это отголосок древних языческих верований, своеобразный идол женского духа зимы, повелительницы метелей. Ей оказывали уважение, её задабривали, вставляя в руки метлу — символ, с помощью которого можно было как намести снега, так и разогнать тучи.
Снеговик же в нашем сознании — персонаж более утилитарный, часто комичный, этакий дворовый мужичок, сторож и почтальон. В английском языке всё проще — там только «snowman», без вариантов.
Это лингвистическое различие создает целый пласт смыслов, который мы считываем подсознательно. Для нас «баба» — это что-то монументальное и грозное, а «снеговик» — свой парень.
А вы лепите снеговиков? Лично я — да!