Глава 14: «Узы и Клинки»
Лето в Вальмонде выдалось знойным и душным. Воздух в каретном сарае, обычно пропитанный запахами старого дерева и кожи, теперь напоминал густой, прогретый бульон. Пыль, поднятая ежедневными тренировками, медленно кружилась в столбах золотистого света, пробивавшихся сквозь щели в ставнях. Вольфгар стоял по стойке «смирно» с деревянным мечом в руке, чувствуя, как пот стекает по спине, щипля свежие ссадины.
Калеб казался невосприимчив к жаре. Он медленно обходил Вольфгара, его проницательные глаза отмечали малейшую дрожь в мышцах.
— Стойка — не застывшая поза, щенок. Это живое равновесие. Готовность. Ты — сжатая пружина. Сожмешься слишком сильно — сломаешься. Недостаточно — не хватит мощи.
Он внезапно сделал выпад. Деревянный клинок помчался к ребрам Вольфгара. Реакция была почти инстинктивной — месяцы муштры сделали свое дело. Вольфгар парировал удар, но Калеб не отступал. Его натиск был методичным, неумолимым.
— Ты предсказуем. Смотришь в глаза, пытаясь угадать намерение. Глаза лгут. Язык тела — нет. Смотри на плечи. На бедра.
Он снова атаковал. Клинок больно жалнул Вольфгара по бедру. Тот взвыл от боли, его меч рванулся в слепой атаке. Калеб легко уклонился.
— Вот он, зверь. Ярость. Полезная штука, но управляй ею, иначе она сожрет тебя изнутри.
Они снова сошлись. Дерево било о дерево. Вольфгар пытался применять уроки — следил за плечами Калеба, за его стойкой. Но старик был быстрее. Его меч ушел от блокировки и вонзился Вольфгару в предплечье. Боль заставила выронить оружие.
— Недостаточно думать. Нужно чувствовать. Чувствовать ритм боя. Мысль медленна. Инстинкт быстр, но глуп. Только слияние рождает воина. Снова.
Тренировка продолжалась еще час. К концу Вольфгар едва стоял на ногах. Калеб, слегка вспотевший, опустил меч.
— Довольно. Убери снаряжение. И себя. От тебя пахнет, как от падали.
Он направился к выходу, но остановился.
— И почини ту скрипучую половицу в углу. Мне надоел ее скрип.
Дверь закрылась. Вольфгар остался один. Он стоял, тяжело дыша, пытаясь загнать обратно ярость. «Щенок». «Пахнет, как от падали». Он был вещью. Инструментом.
Он медленно поднял меч и потащился к стойке. Мысль о починке половицы вызывала бессильную злобу. Но неповиновение было немыслимо. Не из-за страха наказания — он привык к боли. А потому, что в этих уроках он видел единственный путь перестать быть вещью.
Он отложил меч и подошел к указанному углу. Несколько досок проседали и скрипели. Присев на корточки, он потянулся к самой скрипучей доске — и заметил в щели что-то белеющее.
Любопытство пересилило усталость. Он поддел доску кончиками пальцев. В нише под полом лежал небольшой сверток в промасленной тряпице. Сердце Вольфгара забилось чаще. Осторожно, как дикий зверь, подозревающий ловушку, он развернул находку.
На его ладони лежал изящный кинжал. Настоящий. Клинок из чистой стали с аккуратно вырезанными рунами вдоль обуха — древними символами его народа. Рукоять из темного дерева идеально ложилась в руку.
Кто его спрятал? Не Калеб — старик не действовал в обход приказов. Не Грейман — тот не дал бы рабу стальное оружие. Значит, кто-то другой.
Он сжал рукоять. Кинжал был идеально сбалансирован. Это был не просто клинок. Это был символ. Символ того, что у него может быть своя воля. Своя тайна.
Он быстро спрятал кинжал обратно, вернул доску на место. Усталость словно испарилась. Теперь у него было не просто ключ. У него было острие.
Вечером, когда солнце клонилось к горизонту, знакомая щель в двери скрипнула. Вольфгар мгновенно насторожился. Он не видел Изабеллу с того дня, когда Грейман ударил ее хлыстом.
В проеме показалась она. Без плаща, в простом светлом платье. На щеке виднелся тонкий розовый шрам. Ее глаза с опаской смотрели на него.
Она вошла, держа деревянную миску. В воздухе поплыл густой мясной аромат — настоящий бульон с кусками мяса.
Она поставила миску на ящик и отступила.
— Я не могла прийти раньше. Отец велел служанкам следить за мной.
Вольфгар молчал. Он смотрел на шрам на ее лице, и ярость к Грейману поднималась в нем комом.
— Мне жаль, — хрипло выдохнул он.
Изабелла покачала головой.
— Нет. Это я должна извиниться. Я была глупа. Думала, что могу что-то изменить книгой.
— Ты изменила. Ты показала мне, что я не зверь. И за это тебя ударили.
Она сделала шаг вперед.
— Он может бить меня. Может запирать. Но не может заставить меня ненавидеть тебя.
Они смотрели друг на друга в сгущающихся сумерках. Звуки поместья доносились приглушенными, как из другого мира.
— Почему? — спросил Вольфгар. — Почему ты делаешь это? Ты знаешь, что будет, если тебя поймают.
Изабелла обняла себя руками.
— Потому что это неправильно. Когда я смотрю на тебя, я вижу человека. Боль. И силу. Такую силу, какой нет ни у кого в доме отца. Даже у него.
Она замолчала, подбирая слова.
— Он боится тебя, Вольфгар. Не как зверя. Как равного. И поэтому он так жесток. Страх делает людей жестокими.
Ее слова поразили его сильнее любого удара. Грейман боялся его? Эта мысль была чудовищной и освобождающей.
Он подошел к миске и стал жадно есть. Это был самый восхитительный вкус. Не только из-за еды. Из-за дара. Жертвы.
Когда он опустошил миску, то почувствовал себя сытым и опустошенным. Он посмотрел на Изабеллу. В ее глазах он увидел не жалость, а глубокую печаль и понимание.
— Он учит тебя сражаться? — спросила она.
Вольфгар кивнул.
— Чтобы я был его оружием.
— А ты хочешь быть оружием?
Он посмотрел на свои руки, потом на половицу со спрятанным клинком.
— Нет. Я хочу быть свободным.
Изабелла вздохнула.
— Свобода... Для тебя это — уйти отсюда. Для меня... я не знаю. Иногда мне кажется, что я такая же пленница. Просто моя клетка позолоченная.
Она сделала шаг ближе. Теперь их разделяло полметра. Он чувствовал исходящее от нее тепло.
— Когда-нибудь ты станешь свободным, Вольфгар. Я знаю. И когда это случится... пожалуйста, не забудь. Не забудь, что не все люди...
Она не закончила. Снаружи донеслись голоса и быстрые шаги.
Изабелла побледнела.
— Отец...
Паника ударила Вольфгару в голову. Он схватил ее за руку и потянул в темный угол, за груду ящиков.
— Тише, — прошипел он, прижимая ее к стене.
Дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Грейман. Его лицо было темным от гнева.
— Изабелла! Выходи немедленно!
Вольфгар чувствовал, как дрожит ее рука. Он сжал ее пальцы, готовый броситься на защиту.
Но Изабелла вырвала руку. Она вышла из укрытия.
— Я здесь, отец.
Грейман медленно повернулся к ней. Его глаза скользнули по ней, потом устремились в темноту.
— Я предупреждал тебя. Ты позоришь нашу семью.
— Он не существо! — выкрикнула Изабелла. — Он человек!
— Молчать! — рявкнул Грейман. Он схватил ее за руку так сильно, что она вскрикнула. — Отвести леди Изабеллу в покои и запереть дверь.
Стражники взяли ее под руки. На пороге она обернулась. Ее взгляд встретился с взглядом Вольфгара. В нем была решимость. И обещание.
Грейман остался с Вольфгаром. Он подошел близко. Запах власти, исходивший от него, заставил Вольфгара ощетиниться.
— Ты думаешь, что что-то понимаешь? — прошипел лорд. — Она — мое будущее. А ты — пыль под моими сапогами. Если посмеешь еще раз прикоснуться к ней, я вырву тебе глаза.
Вольфгар стоял, сжимая кулаки. Каждая клетка тела требовала атаковать. Но он помнил уроки Калеба. Помнил кинжал. Помнил взгляд Изабеллы.
Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Грейману.
— Я понял. Я понял все.
Грейман замер, удивленный его тоном. Его губы искривились в холодной улыбке.
— Хорошо. По крайней мере, Калеб учит послушанию. Помни наш разговор.
Он вышел. Дверь захлопнулась.
Вольфгар стоял неподвижно. Потом подошел к тому месту, где они стояли с Изабеллой. Он поднял пустую миску — она все еще хранила тепло ее рук.
Он отодвинул скрипучую половицу и вытащил кинжал. Сталь холодно блестела в лунном свете.
Узы между ним и Изабеллой, хрупкие и запретные, стали крепче. Они были сплетены из сострадания, боли и общего плена. Держа в руке холодную сталь, Вольфгар поклялся, что однажды перережет эти узы. Не сталью, а силой. Силой, которую он обретет.
Он спрятал кинжал и лег на соломенную подстилку. Перед ним стоял образ Изабеллы — ее синие глаза, полные решимости, и розовый шрам на щеке. И еще одна клятва родилась в его сердце: никто и никогда больше не причинит ей боли. Никто.
Глава 15: «Язык Теней и Камней»
После визита Греймана сарай погрузился в гнетущую тишину. Воздух стал густым от невысказанных угроз. Для Вольфгара время разделилось на «до» и «после». До того, как он увидел шрам на щеке Изабеллы. До той клятвы, что он дал себе в темноте.
Калеб появился на следующее утро, как обычно. Его лицо было каменной маской. Он не упомянул произошедшего, просто принес два тренировочных меча и с безжалостной эффективностью принялся за работу.
— Быстрее! — его хриплый голос раздавался, как удар бича. Деревянный клинок со свистом рассекал воздух. — Ты думаешь, враг будет ждать, пока ты соберешься с мыслями?
Вольфгар отбивался, тело горело, разум затуманивался от усталости. Но ярость стала иной — холодной, сконцентрированной. Он изучал каждый прием, каждый обманный маневр. Видел в Калебе воплощение системы, которую предстояло сломать.
— Ожидай неожиданного! — Калеб внезапно изменил стойку, удар пришел снизу. Вольфгар едва успел отскочить. — На войне нет правил! Только победа или смерть!
— От кого? — выдохнул Вольфгар. — От тебя? Или от него?
Впервые Калеб позволил себе подобие улыбки.
— От жизни, щенок. Она не знает пощады. Враг использует против тебя все. Твою ярость. Твой страх. Твою привязанность.
Они снова сошлись. На этот раз Вольфгар атаковал первым. Короткая серия ударов, направленных на прорыв обороны. Он использовал то, чему научился — следил за бедрами Калеба, предугадывал движения. Его меч жалнул старика в бок.
Калеб не издал ни звука. В его глазах мелькнуло странное удовлетворение.
— Лучше. Боль, которую ты причиняешь, ценнее боли, которую терпишь. Запомни это.
После тренировки Вольфгар подошел к зарешеченному оконцу. Раньше этот вид был напоминанием о недосягаемом мире. Теперь стал символом чего-то хрупкого и личного.
Сад был в запустении. Кусты роз одичали, статуи покрылись мхом. Но именно здесь Изабелла находила отдушину. Мысль о ней, запертой в покоях, жгла изнутри.
Его взгляд упал на скрипучую половицу. Кинжал. Его тайна. Но даже он был бесполезен против каменных стен.
Вечером, когда сумерки сгустились, он услышал тихий шорох. Прильнув к решетке, увидел пожилую женщину в темном платье — Марту, одну из служанок.
Она оглянулась и быстро подошла к решетке.
— Не смотри на меня. Слушай. — Ее шепот был едва слышен. — Птица в золотой клетке жива. Но тоскует по звуку дождя. Просила передать: не забывай имя, которое носишь. Оно — твое право.
Сердце Вольфгара заколотилось. Это было послание от Изабеллы.
— Что ей? — прошептал он.
— Ей скучно. И одиноко. Но дух не сломлен. Она прочла твою книгу. Говорит, тираны всегда падают. — Марта снова оглянулась. — Я больше не приду. Слишком опасно. Но запомни: даже в камне есть трещины. Ищи их.
Она растворилась в темноте.
Вольфгар отшатнулся от окна. Изабелла не сдалась. Она боролась. И верила в него.
— Вольфгар... Копье Волка... — прошептал он свое имя. Оно больше не звучало как кличка. Оно звучало как клятва.
Он достал кинжал. «Ищи трещины в камне...»
Взгляд упал на решетку. Железные прутья, вмурованные в камень. Он начал изучать кладку. Несколько камней выглядели рыхлыми. Ткнул один кончиком кинжала — посыпалась крошка.
Это была микроскопическая брешь. Но для человека в темноте даже слабый лучик света казался солнцем.
Он начал работу той же ночью. Используя клинок как долото, методично расширял щель вокруг камня. Работал только в моменты шума — лай собак, крики, вой ветра. Мучительно медленно. Пальцы стирались в кровь. Но он не останавливался.
С каждым осколком камня его воля крепла. Он был семенем, прорастающим сквозь асфальт.
Прошло несколько дней. Калеб, казалось, ничего не замечал. Тренировки усложнялись. Теперь он учил тактике, чтению карт.
— Сила воина — в его руке, — говорил он, разворачивая пергамент. — Но сила командира — здесь. — Ткнул пальцем в висок. — Чтобы победить, знай врага лучше, чем он себя. Его слабости. Амбиции. Страхи.
Он показал на карту.
— Вот поместье Грейманов. Каждая точка — узел власти. Перережь один — ослабишь систему.
Вольфгар смотрел на карту и видел схему своего заточения. И схему освобождения. Калеб, сам того не желая, давал ему ключ.
— Почему ты учишь меня этому? — спросил он. — Лорд хочет мастифа. Мастифам не нужны карты.
Калеб медленно свернул пергамент.
— Мастифы стары и умирают. Их место занимают волки. А волкам нужно знать территорию. Чтобы выжить. И править.
В его словах была двусмысленность. Иногда казалось, что Калеб видит в нем нечто большее, чем инструмент.
Тем временем работа у окна продвигалась. Через неделю он смог расшатать один камень. Это был прогресс. Дыра в стене стала алтарем свободы.
Однажды ночью, при лунном свете, он снова услышал шорох. Из тени вышла Изабелла. Бледная, хрупкая, в простом темном платье. Она подошла к решетке. Их взгляды встретились.
— Ты здесь, — прошептала она.
— Я всегда здесь.
— Марта передала?
— Да. Спасибо.
— Не благодари. Это я должна благодарить тебя. — Она опустила глаза. — То, что ты сказал ему... дало мне силы.
Он сжал прутья решетки.
— Он причинил тебе боль. Из-за меня.
— Нет! Из-за него! Из-за его страха! Ты не виноват.
Они замолчали. Ветер шелестел листьями.
— Я работаю, — тихо сказал он, кивая на расшатанный камень. — Ищу трещины.
Она посмотрела на его израненные пальцы.
— Осторожно... пожалуйста.
— Страх — роскошь, которую я не могу себе позволить.
Она протянула руку, осторожно коснулась его костяшек. Искра пробежала по телу. Первое осознанное прикосновение.
— Ты не один, Вольфгар. Пока я дышу, ты не один.
В ее словах была такая вера, что перехватило дыхание.
— Я не знаю, что сказать.
— Ничего не говори. Просто помни. И борись. Ради себя. Ради нас.
Последнее слово прозвучало так тихо, что он едва расслышал. Но оно прозвучало громче любого боевого клича.
— Я буду.
Она смотрела на него, и в глазах читалась не только нежность, но и гордость.
— Мне нужно идти. Если меня найдут...
— Иди. И будь осторожна.
Она улыбнулась слабой, печальной улыбкой и исчезла в тени.
Вольфгар стоял у решетки, впитывая эхо ее присутствия. Все было по-прежнему. Но внутри все изменилось.
У него появилась причина. Причина стать сильным. Не как мастиф Греймана. А как вождь. Как человек, которого она видела в нем.
Он взял кинжал и с новой решимостью вернулся к работе. Каждый удар по камню был шагом. Шагом к ней. Шагом к свободе. Не только своей. Но и ее.
В тишине ночи рождался лидер. И его первой последовательницей была девушка по ту сторону стены, чья вера стала фундаментом его грядущего королевства.
Глава 16: «Нераскатанные Карты»
Пещера, отведенная беглецам, была сырым каменным мешком. Вода сочилась по стенам, собираясь в мутные лужи на полу. Пятнадцать оставшихся в живых ютились здесь, распространяя запах немытых тел, старых ран и страха, который не выветривался даже под землей.
Вольфгар стоял у входа, наблюдая за жизнью Логова Предков. Горные оборотни выделывали шкуры, точили наконечники, делили скудную пищу. У них были свои законы, своя правда. Они не были рабами. Он привел к их порогу смерть.
— Любуешься на дикарей?
Вольфгар не обернулся на язвительный голос Адальберта.
— Я смотрю на людей, которые выжили. Вопреки всему. Нам есть чему у них поучиться.
— Учиться? — Адальберт фыркнул, подходя вплотную. — Учиться прятаться? Питаться кореньями? Они выжили, потому что научились ползать! Мы пришли сюда, чтобы научиться стоять! А ты ведешь себя как попрошайка.
— Мы ими и являемся, — холодно отсек Вольфгар. — Просим кров, еду, знание троп. Без них мы — просто стая загнанных зверей.
— А с ними мы что? Прислуга? — голос Адальберта стал опасным шепотом. — Ты — сын Зигфрида! Они должны присягнуть тебе! А этот седой козел смотрит на нас свысока!
Вольфгар повернулся к нему. Адальберт горел. Глаза, всегда полные огня, теперь пылали безумием. Потери, голод и страх выжгли в нем осторожность, оставив голую ярость.
— Берофф — вождь. Он не отдаст власть из-за моего имени. Уважение нужно заслужить. Силу — доказать.
— Силу? — Адальберт усмехнулся, указав на своих людей. Эльза перевязывала раненого брата, старый Герман точил обломок сабли. — Наша сила — в ярости! В ненависти! Ты видел, что мы сделали на арене! Мы можем взорвать Вальмонд!
— И умереть героями? — спросил Вольфгар. — Оставив наших детей рабами? Нет. Вспышка и пепел — это не победа. Это самоубийство.
— Лучше смерть в бою, чем жизнь в норе!
Несколько горных оборотней перестали работать, с любопытством наблюдая за ссорой.
Вольфгар понял: они говорят на разных языках. Адальберт видел один яростный бросок. Вольфгар, благодаря урокам Калеба, начинал видеть шахматную доску.
— Нам нужен план, Адальберт. Не цель. Маршрут. Союзники. Ресурсы.
— План? — Адальберт с презрением выплюнул слово. — Мой план — найти людей Греймана в долине и вырезать! Забрать оружие, припасы! Узнать о других отрядах! И бить, пока от Вальмонда не останется пепел!
Из тени прохода вышел Горим. Он слышал последнюю реплику.
— Вырезать отряд Морвена — подписать нам смертный приговор. Это «Серебряные Шерифы». Лучшие следопыты. У них есть голуби. Если один не вернется, к утру сюда придет легион. Никакие пещеры не спасут.
Адальберт ощетинился на него.
— Значит, будете сидеть и ждать, пока они найдут ваши норы?
— Мы предпочитаем выживать, — парировал Горим. — А выживание требует ума. — Он посмотрел на Вольфгара. — Берофф зовет тебя. Наедине.
Сердце Вольфгара екнуло. Он кивнул и, бросив Адальберту предупреждающий взгляд, пошел за Горимом.
Берофф ждал его в боковой пещере. На грубом столе лежала оленья шкура с угольными схемами. Дымилась каменная чаша с травами.
— Садись, мальчишка.
Вольфгар сел на пень, служивший стулом.
— Твой горячий друг жаждет крови, — Берофф водил корявым пальцем по карте. — И, похоже, не разборчив, чьей.
— Адальберт видит мир просто: друг или враг.
— Глупец. Мир — это оттенки серого. Как эти горы. Одни скалы держат, другие — осыпаются. Мудрый вождь знает разницу. — Старый вождь поднял на него тяжелый взгляд. — А ты? Ты мудрый вождь? Или просто щенок с громким именем?
Вольфгар сжал кулаки под столом, вспомнив уроки Калеба. «Сила командира — здесь». Он заставил себя расслабиться.
— Мы принесли вам беду. Слова ничего не стоят. Я готов заплатить за доверие.
— Чем? — Берофф усмехнулся. — Ты — нищий принц без королевства.
— У меня есть мои люди. Их ярость. Их умение. И знание врага. Я знаю, как они думают. Знаю их слабые места.
Берофф внимательно посмотрел на него.
— Слабые места?
— Меня учили быть их оружием. Я знаю их тактику. Распорядок. Они боятся не нашей силы, а нашей организованности.
Старый вождь молча раздумывал. Потом ткнул пальцем в точку на карте.
— Каменоломни к востоку. Там три сотни твоих сородичей. Охрана — пятьдесят человек. Стены, подъемные мосты. Прорваться — самоубийство.
Память Вольфгара, вымуштрованная Калебом, тут же выдала план.
— Охрана меняется раз в две недели. Новый отряд приходит на рассвете, старый уходит. Ворота открыты на полчаса. Это — уязвимость.
Берофф нахмурился.
— Предлагаешь напасть? Это ловушка. Они специально создают такие щели, чтобы выманить дураков вроде твоего Адальберта.
— Нет. Я предлагаю поговорить.
В пещере повисла тишина.
— Поговорить? — Берофф произнес слово, будто впервые слышал его.
— Люди в каменоломнях не знают о восстании. Не знают, что есть те, кто сражается. Если до них донести весть... мы получим не триста бойцов. Мы получим триста сердец, готовых к борьбе. Искру, что подожжет степь.
Берофф смотрел на него с новым интересом.
— Рискованно. Один предатель — и все кончено.
— Риск — цена свободы. Безопасность — иллюзия, за которую мы платим рабством. — Вольфгар осознал, что цитирует не Калеба, а отголосок тех самых книг от Изабеллы.
— Поэтично. Но поэзия не остановит пулю. Как ты доберешься?
— Я не пойду. Я пошлю того, кого не заметят.
Взгляд Вольфгара был направлен в сторону грота, где сидел Адальберт. Горячий, яростный, безрассудный. Идеальный кандидат.
Берофф проследил за его взглядом и медленно кивнул.
— Попробуй. Но если твой план провалится и беда придет к нашим пещерам... я лично сверну тебе шею и скормлю твоих людей стервятникам. Договорились?
Вольфгар встретился с ним взглядом. В его глазах не было страха. Лишь холодная уверенность.
— Договорились.
Он вышел, ум занятый расчетами. План был авантюрным. Но это был план. Первый шаг к армии.
В гроте Адальберт немедленно подошел к нему.
— Ну? Что сказал старый козел? Гонит нас?
— Нет. Он дает шанс доказать, что мы не обуза.
Вольфгар обвел взглядом своих людей. Усталые, изможденные лица. Но в глазах — искра надежды. Искра, которую он должен был раздуть.
— У нас есть первая миссия. Опасная. Почти самоубийственная. Но если преуспеем... мы сделаем шаг к войне. Не к бунту. К войне за свободу.
Адальберт насторожился, глаза загорелись.
— Война? Наконец-то! Что делать?
— Нужно доставить послание. Туда, куда не ступала нога свободного оборотня много лет. В каменоломни Греймана.
В гроте повисла гробовая тишина. Даже Адальберт онемел. Каменоломни были символом безнадежного рабства.
— Это... безумие, — прошептал кто-то сзади.
— Да, — согласился Вольфгар. — Но это наше безумие. И наш шанс. Кто со мной?
Первым поднялся Адальберт. Его лицо исказила ухмылка, в которой было и безумие, и восхищение.
— Я всегда знал, что ты не такой, Вольфгар. Ты либо гений, либо сумасшедший. В любом случае, я с тобой. Покажи дорогу к их горлу.
Один за другим поднимались другие. Старый Герман. Эльза. Ее брат. Они были напуганы. Но они были с ним.
Вольфгар смотрел на них и чувствовал невыносимую тяжесть на своих плечах. Он разворачивал карту своей войны. И его первым ходом должно было стать не копье, а слово. Слово, которое, как он верил, могло оказаться сильнее любого клинка.
Глава 17: «Чернила из Ярости и Крови»
Решение было принято. Воздух в гроте, прежде спертый и тяжелый, теперь трепетал от напряжения. Пятнадцать пар глаз смотрели на Вольфгара. Страх и сомнение в них боролись с отчаянной готовностью. Само слово «каменоломни» вызывало священный ужас. Но Вольфгар предлагал не возвращаться туда пленником. Он предлагал нести весть. Это меняло все.
Адальберт был на взводе. Его энергия, прежде распыленная, теперь сфокусировалась. Он метался по гроту, пальцы сжимаясь в кулаки.
— Итак, оракул, каково твое послание обреченным? Сказки о свободе?
— Мы понесем им правду, — Вольфгар стоял неподвижно, его усталость уступила место холодной собранности. — Правду об арене. О том, что стражу можно убить. Цепь — разорвать. Мы понесем не надежду, Адальберт. Мы понесем огонь.
— Огонь? — робко спросил молодой Рорик. — Но как? Мы не можем просто подойти и кричать.
— Мы не будем кричать. — Вольфгар подошел к стене, коснувшись выбитого в камне силуэта оленя. — Слова на ветер уносит. Слова, оставленные на камне или коже... живут дольше. Их можно передать. Услышать, даже не будучи рядом.
В гроте повисло недоуменное молчание. Письмо? Для большинства грамота была магией.
— Ты хочешь... написать письмо? — изумление Адальберта прозвучало почти комично.
— Не письмо. Знак. — Вольфгар повернулся к ним. — На арене одного имени хватило, чтобы сорвать ошейники. Имя — сила. Символ — сила. Мы создадим свой. И доставим его в каменоломни.
Идея, казалось, обрела почву. Она была безумной, но уже не призрачной.
— И что это будет? — тихо спросила Эльза.
Вольфгар закрыл глаза, ища в памяти объединяющий образ. Оскал Германа. Рев толпы. Шепот Изабеллы: «Не забывай имя...»
— Волк, — сказал он, открывая глаза. — Профиль волка. Со сломанной цепью в зубах. Просто. Понятно. Наше.
Он посмотрел на Адальберта.
— Ты говорил о ярости. Вот ее образ. Не слепой, а сфокусированный. Цепь в зубах. Не в лапах. Потому что наша сила — в нашей природе. В том, от чего они нас отучали.
Адальберт смотрел на него, и в его глазах медленно вспыхивало понимание. Затем — кивок. Суровый, но честный.
— Хорошо. А как мы его нарисуем? Чернил у нас нет.
— Мы найдем свои чернила, — взгляд Вольфгара скользнул по их скудному скарбу. — И свою бумагу.
Следующие два дня прошли в лихорадочных сборах. Вольфгар выторговал у Горима старую оленью кожу — шкуру, негодную для одежды, но крепкую. В обмен — долю с будущей охоты. Риск, на который приходилось идти.
«Чернила» оказались проблемой. Сажа с водой была слишком жидкой. Вольфгар вспомнил о красной охре, которой горные кланы рисовали на скалах. Горим нехотя указал, где искать красящий камень.
Но Вольфгару нужно было нечто большее. Нечто, говорящее не только цветом, но и сутью. Вечером он нашел Бероффа у костра.
— Кровь. Мне нужна свежая кровь.
Берофф перестал жевать. Желтые глаза сузились.
— Для твоего рисунка?
— Да. Кровь не смывается. Кровь — это жизнь и смерть. Это правда. Ее мы и хотим передать.
Берофф долго смотрел на него, лицо непроницаемо. Потом кивнул.
— Завтра на рассвете идем на кабана. Присоединяйся. Заработаешь свою долю.
Охота стала для его людей новым испытанием. На этот раз они были частью группы. Адальберт с его яростью оказался отличным загонщиком. Когда секач вылетел из зарослей на Вольфгара, именно Адальберт бросился сбоку, отвлекая, пока Вольфгар не всадил копье в шею зверя.
Это была не тренировка Калеба. Это была первобытная схватка. Вольфгар чувствовал горячую кровь на руках, слышал хрип зверя. Его сородичи, объединенные инстинктом, работали как один. В этот миг не было горных и городских. Были охотники.
Когда кабан издох, Берофф перерезал ему горло, подставив берестяной туесок. Наполнив его до краев, протянул Вольфгару.
— Твоя доля. И твоя ответственность.
Возвращение в пещеры было иным. На них смотрели как на добытчиков. Они принесли мясо. Заработали место у костра. А Вольфгар нес в руках туесок, где алая кровь медленно остывала, становясь чернилами.
В гроте началась вторая часть работы. Обломком серебряной пуговицы с арены Вольфгар вырезал на сланце шаблон — профиль волка со сломанной цепью. Рисунок вышел грубым, угловатым, полным ярости. Он был идеальным.
Они растянули шкуру. Вольфгар обмакнул в кровь тряпицу и, используя сланец как трафарет, стал наносить отпечатки. Алые волки смотрели с кожи пустыми глазницами, их оскал был обещанием, сломанные цепи — приговором старой жизни.
Они сделали двадцать отпечатков. Двадцать алых знамен.
— И как мы доставим эту красоту? — спросил Адальберт, с восхищением глядя на кровавые символы. — Попросим почтальона?
— Мы используем их систему против них. — Вольфгар развернул перед ними карту. — Вот каменоломни. А вот река. Через нее сплавляют лес. Раз в неделю к причалу подходят баржи.
Он посмотрел на Адальберта.
— Ты пробрался сквозь охрану арены. Сможешь добраться до причала? Прикрепить эти шкуры к бревнам, что пойдут на стройку внутри? Чтобы когда их распиливали... наш знак явился им как видение.
Адальберт замер. Сложность и дерзость плана поразили его. Это был не наскок. Это был тонкий, точный удар.
— Один не справлюсь. Нужна группа. Тихая. Быстрая.
Вольфгар кивнул.
— Выбери двоих. Эльза — проворна. Рорик — зорок.
Адальберт не спорил.
— Хорошо. Когда?
— Баржи приходят послезавтра на рассвете. У вас день на дорогу и засаду.
Ночь перед вылазкой была самой тревожной. Адальберт, Эльза и Рорик проверяли снаряжение. Вольфгар наблюдал, чувствуя тяжесть груза на своих плечах. Он отправлял их на верную смерть в случае провала.
Перед рассветом он подошел к Адальберту.
— Цель — не убивать. Доставить послание и вернуться. Никакого героизма.
Адальберт усмехнулся, зубы белели в полумраке.
— Не учи меня, вождь. Я принесу тебе триумф. Или смерть. Третьего не дано.
Они ушли, растворившись в тумане. Вольфгар остался ждать. Час за часом. День прошел в мучительном бездействии. Берофф, видя его напряжение, пробормотал, проходя мимо:
— Первый поход вождя — самый тяжелый. Ты послал свою плоть и кровь на смерть. И теперь должен жить с этим, если они не вернутся.
Они вернулись на вторую ночь. Все трое. Грязные, изможденные, но целые. Адальберт вошел в грот с диким блеском в глазах.
— Сделано. Пять бревен. С твоими волками. Поплывут прямо в сердце их ада.
Эльза, перемазанная илом, молча кивнула. Рорик рухнул на подстилку и уснул.
Вольфгар посмотрел на Адальберта и впервые почувствовал не раздражение, а уважение. Этот яростный юнец был идеальным орудием для таких дел. Нужно было лишь верно его направить.
— Хорошая работа.
Адальберт кивнул, и в его кивке было уже не просто подчинение, а признание.
На следующее утро Вольфгар вышел из пещеры и смотрел на восток. Где-то там, в гуще страданий, пять алых волков начинали свое молчаливое шествие. Он не знал, даст ли его послание плоды. Но он стоял и смотрел на залитую солнцем долину и чувствовал — это не просто выживание. Это начало войны.
Он сделал свой первый ход. Ход, который враг даже не заметил. Искра была брошена в пороховую бочку. Оставалось ждеть взрыва.
Глава 18: «Бремя Клыка»
Три дня. Семьдесят два часа мучительного ожидания. Вольфгар стоял на скалистом выступе, вглядываясь в восточную дымку. Горизонт был спокоен. Слишком спокоен.
В пещерах атмосфера менялась. Горные оборотни смотрели на беглецов уже не с подозрением, а с любопытством. Эти городские не просто прятались. Они что-то затевали. А тихая готовность ценилась здесь выше громких слов.
Адальберт кипел от нетерпения.
— Сколько можно ждать? Может, они уже режут глотки надзирателям! А мы тут трем лапы!
— Мы ждем знака, — голос Вольфгара был ровным, но внутри все сжалось в комок. — Слепой бросок без разведки — смерть. Послание могли уничтожить. Мы должны быть уверены.
Он вспоминал Калеба: «Нетерпение — лучший друг твоего врага». Но и промедление могло стоить всего.
На четвертый день, на закате, Горим появился у их грота. Лицо его было напряженным.
— Берофф зовет. Вести с равнины.
Сердце Вольфгара дрогнуло. Он кивнул Адальберту следовать за ним.
Берофф сидел на своем троне. Перед ним стоял незнакомый оборотень. Тощий, с кожей в ожогах и кровоподтеках, в лохмотьях, пропахших каменной пылью и страхом. Каменоломни.
— Это Краг. Из каменоломен Греймана. Говори.
Краг нервно облизал пересохшие губы.
— Три дня назад... Распиливали бревно... а внутри... знак. Волк. Из крови. Со сломанной цепью.
В пещере воцарилась тишина. Адальберт замер, его взгляд, полный торжества, впился в Вольфгара.
— Дальше, — приказал Вольфгар.
— Сначала все молчали. Не понимали. Потом старик Ульрик... он сказал, что это знак. Что мы не забыты. Потом пришли надзиратели. Смеялись. Называли шуткой. — Краг сглотнул. — Они ошиблись.
— Что случилось? — голос Вольфгара был тихим, но твердым.
— Ночью... двоих надзирателей нашли мертвыми. Горла перегрызли. А на стене барака... тот же знак. Волк.
— Да! — вырвалось у Адальберта. — Я же говорил! Они слышат нас!
— Тише! — рявкнул Берофф. — Продолжай!
Краг вздрогнул.
— Утром подняли тревогу. Приехал сам лорд Морвен с «Серебряным легионом». Устроили показательную казнь. Каждого десятого... вытащили и... — он не договорил, по щекам потекли грязные слезы. — Повесили на стенах. Ульрик был среди них.
Торжество Адальберта погасло, сменившись яростью. Вольфгар почувствовал, как в груди у него медленно и тяжело застывает лед. Их послание сработало. Оно разожгло огонь. И этот огонь стали тушить кровью.
— Как ты сбежал?
— Во время хаоса... я был в дальнем карьере. Просто побежал. Слышал, как другие кричали... звали того, чей это знак. Кричали... «Вождь!». Они ждут вождя!
Последние слова повисли в воздухе, давящие и безмолвные. Все взгляды — Бероффа, Горима, его людей — устремились на Вольфгара. Надежда. Ожидание. Вызов.
— Ты слышишь, сын Зигфрида? — голос Бероффа был глух. — Твой знак стал знаменем. И за него умирают. Что ты ответишь?
Адальберт шагнул вперед.
— Мы должны идти! Сейчас! Пока они верят! Пока дерутся! Мы вырвем их оттуда!
— И попадем в ловушку Морвена! — парировал Горим. — Он этого и ждет! Выманивает нас на открытую местность!
— Значит, умрем как воины, а не как крысы!
Спор грозил перерасти в свалку. Голоса сливались в гул. В центре этого хаоса стоял Вольфгар. Он смотрел на Крага, на его изможденное лицо, и видел в его глазах тот же вопрос, что и в глазах Германа. Тот же приказ.
Время замедлилось. Шум отдалился. Перед ним проплыли образы.
Калеб. Холодные глаза. «Сила командира — здесь. Знай врага лучше, чем он сам».
Изабелла в лунном свете. «Ты не один».
Герман на песке. «Не забудь... чей ты сын».
Отец. Зигфрид. Вождь, ведущий свой народ в битву без возврата.
Голоса в пещере снова стали четкими. Адальберт и Горим стояли нос к носу.
— Довольно!
Голос Вольфгара прозвучал негромко, но с такой силой, что все замолчали. Он стоял, выпрямившись во весь рост. В его глазах горел холодный, сфокусированный огонь. Не ярость. Не осторожность. Решимость.
— Адальберт прав. Мы не можем больше ждать. Наше молчание убьет последнюю веру в тех, кто поверил в наш знак.
Адальберт торжествующе взглянул на Горима.
— Но Горим тоже прав. Лобовая атака — самоубийство. Морвен этого и ждет.
— Так что же? — вырвалось у Адальберта. — Снова ждать?
— Нет. Мы атакуем. Но не там, где нас ждут.
Все смотрели на него, затаив дыхание. Даже Берофф наклонился вперед.
— Каменоломни — символ рабства. Но есть нечто большее. Арена. Место, где нашу боль превращают в зрелище. Место, где умер Герман. Место, где началось наше восстание.
Он повернулся к Адальберту.
— Ты хочешь ярости? Я дам тебе ярость. Но не слепую. Сфокусированную. Как клинок.
Он посмотрел на Горима.
— Ты хочешь осторожности? Мы ударим из тени. Так, чтобы они не поняли, что происходит, пока не станет слишком поздно.
Его взгляд упал на Бероффа.
— Вам я предлагаю не просто союз. Я предлагаю место в истории. Не как клану, что прятался, а как клану, что помог свергнуть тиранов.
Он сделал паузу.
— Наше восстание начинается сейчас. Первая битва — за арену. Мы освободим тех, кто в ее клетках. Превратим символ нашего позора в символ нашей свободы. Покажем Вальмонду, что волк, сорвавший цепь, не вернется в неволю.
Тишину нарушал лишь треск факелов. Адальберт медленно опустился на одно колено.
— Прикажи, мой вождь. Моя ярость — твое оружие.
За ним, один за другим, опускались его люди. Эльза. Рорик. Старый Герман. Даже Краг, дрожа, преклонил колено.
Горим посмотрел на Бероффа. Старый вождь тяжело поднялся. Он не преклонил колено, но склонил голову.
— Клан Серых Скал будет сражаться с тобой. Мы дадим тебе охотников и знание теней.
Вольфгар смотрел на них. Он чувствовал невыносимую тяжесть на своих плечах. Страшнее, чем любая схватка с Калебом. Но в этой тяжести была и странная уверенность. Другого пути не было.
— Встаньте.
Его голос обрел новую, командную твердость.
— Адальберт, собери бойцов. Горим, мне нужны твои следопыты. Узнать все об арене: распорядок, охрану, расписание игр. Каждая мелочь важна.
Он вышел из пещеры, оставив за собой группу, внезапно обретшую цель. Снова вышел на выступ. Смотрел на восток, но уже не с надеждой, а с решимостью.
Он больше не был беглецом. Не гладиатором. Не учеником.
Он был Вольфгаром, сыном Зигфрида. Вождем.
И он объявлял войну.
Он сжал кулаки. Где-то там, за каменными стенами, была Изабелла. Он дал себе еще одну клятву. Он завоюет не просто свободу. Он завоюет мир, где ее доброта не будет слабостью, а его любовь — преступлением.
Путь был выбран. Обратной дороги не существовало.