В 19-20 я родила. Пока меня шили и дезинфицировали, я искала глазами своего ребенка. Маленькое серьезное существо лежало на соседнем столе справа на каком-то металлическом поддоне и сосредоточенно смотрело на меня. Казалось, моя уменьшенная копия внимательно за мной наблюдает. Потом люди в халатах окружили ее и стали что-то делать, отгораживая ее. Меня попросили перелечь с кресла на каталку и отвезли в палату.
Какое-то время я, видимо, спала. Проснулась в темноте с ощущением новой безотчетной тревогой. Захотела встать и пойти – куда, я не понимала. Но акушерка поняла мои чувства лучше меня. Она вошла в палату с тележкой, достала из нее сверток и положила ко мне.
Мы лежим и смотрим друг на друга. Впервые лицом к лицу. В полумраке палаты ее глаза кажутся такими яркими и живыми. Она серьезно всматривается в меня и в этот мир, и кажется, все про него понимает. Такая хорошенькая. Кряхтит, морщиться, зевает. Все с очень серьезным лицом. Похожа на меня. Моя дочь.
Яркими картинками в мозгу вспыхивают роды. Не тужься, не тужься, рано, дыши, вот так, – кричит на меня акушерка. Я больше не могу, не могу! – кричу я. Все ты можешь, – насмешливо говорит она. И потом, бесконечное время спустя: – Давай, давай, тебе говорят, рожай! Молодец! Головку родила. Еще разок и родишь тело.
Когда меня везли на каталке в палату, я спросила:
– Как я родила?
– Всем бы так рожать, – сказала акушерка, и я ощутила горячую волну признательности к ней.
В палате мы пока вдвоем, я и моя детка. Хорошо, что никто не мешает нам. Я лепечу нежные глупости, она в ответ пускает слюни.
***
Я запуталась во времени. Кажется, ночь подходит к концу. Или уже прошел день? Мы уже несколько раз мылись, пеленались, прикладывались к груди, писали, какали, плакали и махали руками. Вся я во власти нового состояние и больше не принадлежу себе. Мне больно ходить, но я встаю через каждый полчаса, иду ее мыть, менять пеленку. Перестилаю нам простыню. Новорожденной пока нельзя надевать памперс, чтобы кожа адаптировалась к окружающей среде. Из-за этого я сплю короткими промежутками, когда спит она.
Впрочем, она много спит. Устала рождаться. Лоб и щеки у нее в гематомах. Просыпаясь, она не плачет, а кряхтит и поскрипывает, будто что-то просит. Грудь моя набухает, но из сосков ничего не течет. Малышка пососет и снова плачет. Я терпеливо запихиваю сосок обратно в рот. Доктор на обходе сказала, что первое молоко – молозево, очень жирное и укрепляет иммунитет. Странное ощущение – из меня теперь вытекает еда.
Смотрю на малышку, нюхаю, что-то ей говорю, хотя не могу отделаться от глупого ощущения, она же меня не понимает, но, я чувствую, слышит голос – это занимает все мое свободное от кормления, мытья, пеленания и обходов время. Еле сдерживаюсь, чтобы не зарыдать от переполняющей меня материнской любви. Хочется рассматривать и снимать ее на телефон, который у меня снова разряжен, потому что не успеваю за ним следить.
У малышки смуглая кожа – это младенческая желтушка. Тонкие ручки и ножки измазаны йодом. Она не может поднять голову. А ее круглые глаза мутны и меня не видят (почему-то в день родов мне казалось, что она внимательно смотрит на меня). У нее точеный, изящный носик. Маленький рот. Выпуклый как у пупса живот с пережатой пластиковой прищепкой пуповиной. Она похожа на лягушонка, особенно когда тянет спросонья выпростанные из пеленки тонкие руки. Когда она плачет, у нее дрожит подборок, и я хочу накрыть ее собой, защищая от всякого зла.
Я смотрю, как она машет руками и вздрагивает, пугаясь их. Не понимаю, как она сделалась внутри меня? Из каких собралась деталей? Будто в моей матке есть маленький и точный конвейер, на котором без моего участия собирают таких вот милых существ. Самое чудесное происходит без усилий.
Кто бы мог подумать, что ребенок –такое счастье. Да – гормоны, да – материнский инстинкт. Но какая разница, если я впервые по-настоящему чувствую счастье любить? Помню, спорили с подружками, что лучше: любить или быть любимой. Я выбирала второе. Дура! Хорошо, что наконец поняла. Это оказалось так просто!
Ночью видела во сне роды. Снова ходила по безлюдному родильному отделению из угла в угол, не могла успокоиться между схватками. Снова смотрела, как в большом темном окне медленно падают крупные хлопья снега. Я уже знала, это не настоящий мир, только декорация, и сейчас мне приоткроется иное. Оно обдавало меня жаром предчувствия, прокатывалось мурашками по телу, и вслед на этим обнимало болью.
Боль походила на трехмерную волну, которая начиналась из живота, шла сквозь меня и несла, поднимая туда, где исчезали признаки этого мира. Там не было снега, не было комнаты, не было деревьев за окном, не было даже окна, только лиловые силовые линии, по которым катились сгустки энергии и крови, и весь ландшафт состоял и живой трепетной материй, которая напрягалась в общем для мироздания спазме, силясь преодолеть саму себя. Когда волна отступала, и снова проступало родильное отделение, окно и замершие, застывшие в воздухе снежинки, я понимала, что там, наверху, время останавливается. И только спустя пару несуществующих секунд снег снова начинал падать, а лампочки в комнате мигали. Где-то в коридоре перекрикивались акушерки. И я опускалась на дно реальности, и уже из глубины себя, с самого своего дна чувствовала, что меня вот-вот подхватит и поднимет новая волна.
Когда она пришла, я проснулась и с облегчением поняла, что это все сон, я не рожаю. Я уже родила. Какое счастье! Какое счастье, что вот она, ради кого я поднималась на волнах боли.
***
Дорогие читатели! Если хотите поддержать меня, можно лайкнуть мой текст или оставить комментарий — это помогает развитию канала.
Также можно купить мои уже опубликованные книги на Ridero:
Или подписаться на мой канал в Telegram
Спасибо, что читаете меня!