Зима, зима, зима… Впереди у нас еще много дней, когда кажется, что вокруг либо темно, либо серо, либо все и сразу. Что делать этими долгими вечерами? Вариантов (и не унылых) просто множество, но мы сохраняем верность и тому досугу, который всегда поощряли наши родители, то есть чтению.
В этом месяце решили сосредоточиться на мрачноватых, но таких захватывающих романах, добавив немного любви. Доверились профессионалам книжного дела, так что эту подборку для вас составила команда тех самых «Подписных изданий».
ФОЛКНЕР
Мэри Шелли
Последнее произведение писательницы, в первую очередь известной, разумеется, «Франкенштейном», — и, на первый взгляд, диаметрально противоположное устоявшемуся художественному миру, связанному с Шелли.
Здесь долгая (но отнюдь не нудная) история прощения и чувств из прошлого, достающих персонажей в настоящем. Хотя название привязано к конкретному герою Руперту Фолкнеру (который, желая совершить самоубийство, оказывается на кладбище, где встречает сироту Элизабет, что кардинально меняет жизнь обоих), особую теплоту — для холодных снаружи вечеров — испытываешь от описания клубка судеб, которые стягиваются и развязываются на страницах «Фолкнера», несмотря на количество пролетевших в книге лет.
УЧАСТЬ МЭРИ-РОУЗ
Кэролайн Блэквуд
Самые впечатляющие детективы начинаются с тишины уютных комнат. Обманчивой тишины. Что и говорить, «Участь Мэри-Роуз» активизирует читательскую интуицию с самых первых строк, описывая, казалось бы, излишне дотошно домашнюю обстановку и обиход Рована и Крессиды, а также их дочки Мэри-Роуз.
Дальше начинается психологический детектив — тихий уголок, в котором живет семья, сотрясается ужасающим преступлением, совершенным неподалеку. Пропажа 6-летней девочки запускает проявление оборотных сторон благочинного семейства: паника, родительская одержимость, недоверие к ближнему.
Кэролайн Блэквуд, сама прожившая довольно «художественную» жизнь (жена и муза Люсьена Фрейда, наследница пивной империи Guinness), переносит мистику внутрь человеческой души, участливо провожая до самых темных уголков людских характеров. Хорошо, что только на страницах книги.
БРИТАНСКАЯ ГОТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
Вторая половина XVIII — начало ХX века
«Сумерки сгущаются…» — с такой фразы начинаются перекатывающиеся от одного к другому ноябрьские дни и каноничные готические романы, под темными сюжетными сводами которых упрятаны мрачные тени и судьбы.
Сборник «Британская готическая повесть» охватывает несколько веков данного жанра, погружает в неповторимый вайб мистики и величественности. Среди авторов можно распознать Вальтера Скотта, упомянутую уже Мэри Шелли, Джозефа Ле Фаню и нескольких персон, чьи имена стерла история, но сохранила их произведения.
ИМЕНА ФЕЛИСЫ
Хуан Габриэль Васкес
Личность Фелисы Бурштын, художницы и скульптора родом из Колумбии, стала движущей силой литературно-документального эксперимента писателя Хуана Габриэля Васкеса по реконструкции творческой жизни.
Если уникальность литературы и состоит в возможности восстанавливать время и хотя бы на страницах давать голос безвременно ушедшим (Фелиса скончалась в 48 лет в одном из парижских ресторанов в окружении лишь 5 человек), то любое подобное произведение носит ценность одновременно и мемориальную, и художественную.
С одной стороны, тут чистая заинтересованность Васкеса в личности Фелисы, что позволяет ему добавлять авторский нарратив и с авторской же наглостью вторгаться в мысли других. А с другой — это прекрасный и комфортно для читателя составленный сказ об эпохе, искусстве и всех тех, кто Фелису окружал.
ИДЕАЛЬНЫЕ ДНИ
Хакобо Бергарече
Уставший от жизни и быта журналист встречает на очередном конгрессе ту, что может спасти из этого бесконечного лабиринта обыденности.
Дополнительным слоем повествования идут письма классика литературы Уильяма Фолкнера, который жаждет от жизни примерно того же. Незамысловатый месседж и понятный накал событий превращают «Идеальные дни» Хакобо Бергарече в столь нужное каждому хоть раз в месяц чтение без повода, просто так.
У МЕДУЗ НЕТ УШЕЙ
Адель Розенфельд
Никогда еще фраза «погрузиться в текст» не лишалась настолько своего превозмогающе-популистского флера и не приобретала формы насущной рекомендации, поскольку здесь написанное вмещает в себя не просто развертывание сюжета, представление персонажей и некий авторский посыл, но и проекцию утрачиваемого чувства.
Главная героиня Луиза стремительно теряет и так далеко не идеальный слух, и это заставляет текст звучать образами и ассоциациями, которые не могут найти путь к аудиальному воплощению, поэтому требуют читательского внимания и чуткости.
Где-то этот роман удивляет подобранностью этих самых образов, где-то может путать усиленной и ни к чему не ведущей детализацией (а почему бы и нет?), а где-то и позабавить грустной неловкостью происходящего с Луизой, привыкшей «бродить в тишине». Но то, что подобные романы (стоит отметить, что и сама Розенфельд слабослышащая) заставляют немного иначе увидеть и услышать окружающий нас мир, — факт.