Новокузнецкий театр драмы показал в Новосибирске постановку "Дяди Вани" Сойжин Жамбаловой, посвященную исследованию "чеховской боли".
В спектакле Сойжин объединяет героев Дяди Вани с героями других пьес Чехова, отталкивается от идентичности их жизненной тоски - кроме основных персонажей присутствует молодой человек с чайкой (Костя Треплев), Фирс в сюртуке, пронизанном ветвями Вишневого сада, Три сестры в темных очках, черных платьях с гнездом на голове, их брат - скрипач Андрей Прозоров и Иванов с пистолетом (а может, сам Чехов с "Чеховским ружьем"?).
Действие происходит в имении Войницких - некоем мифическое пространство-, устланном сеном, с покосившимся массивным каменным фасадом на заднике и с телегой, символизирующей в фабуле приезд профессорской четы Серебряковых в родовое имение первой профессорской жены. А в спектакле - застревание героев в "лимбе" между недостижимым счастливым будущим и упущенным прошлым.
Герои, одетые в стиле конца 19, блуждают как призраки в старом доме. В спектакле время от времени звучат попсовые хиты, но остальное звуковое пространство заполняет музыка Дахалэ Жамбалова, в которой неизменно присутствует что-то сакральное, мифическое и даже оплакивающее.
По Чеховскому сюжету с приездом четы жизнь в имении начинает "трещать по швам". Профессор (Александр Шрейтер) в прошлом избалован благоговением женщин-Войницких. В настоящем - мучаясь от подагрической боли и невозможности преодолеть старость, с упоением садиста изводит и себя, и окружающих. Его жена, Елена (Ксения Барнаева) в спектакле едва ли не младше Сони (Наталья Курлыкова), дочери профессора от первого брака. Серебряков жестоко вымещает всю свою злость на жене- то почти насилует, то пытается раздавить телегой, то поет ей "он не любит тебя нисколечко" под электрогитару. Она, увлекшаяся когда-то авторитетом профессора, будто чеховская версия Настасьи Филипповны- впервые появляется в черном пальто поверх белого брючного костюма наездницы (светлая душа в темном обличии?) и обдает домочадцев холодной надменностью.
Ее темная часть - циничная стерва, femme fatal, которая одинаково уверенно принимает жесточайшие выходки мужа и флиртует с мужчинами своей слабостью и напускной верностью под арию блудной Земфиры из оперы Алеко, звучащей из старого телевизора. На глазах влюбленного дяди Вани она отдается другу дома доктору Астрову (Александр Коробов). Астрову с рвением пионерки-отличницы пытается понравится Соня. Завязывается такой тугой узел, что от напряжения без того покосившийся фасад трескается пополам.
Светлая израненная часть Елены то требует уехать и умереть, то прорывается истошным криком. Она находит доверительный контакт с таким же потерянным, "лишним" человеком - дядей Ваней, но искренно ли?
Иван Войницкий, персонаж Андрея Ковзеля, симпатичен, но потрепан, бесхребетен и постоянно пьян. Он оплакивает свое упущенное время, отсутствие любви и беспросветность своей тоски. Его разъела эта тоска. Он моментально откликается на ранимость и красоту Елены влюбленностью. Он буквально готов искать в стогу сена нарочно уроненные ей шпильки из волос.
Почти весь спектакль он, в помятом пальто, шатается с букетом цветов, но спотыкается о свою "лишнесть" и в жизни Елены - та уже в связи с доктором, а развитие этих отношений режисер доводит до логического любовного конца.
В своих спектаклях Сойжин часто вводит вторую линию, где звучат монологи реальных людей. Герои читают их пронзительно, искренне как дети читают волнующие их стихи, усиливая эмоцию сюжета.
В "Дяде Ване" таким способом исполняются монологи главных героев и вплетаются монологи-арии (так называет их Сойжин) героев-гостей. Они, "замороженные" каждый в своей стадии безысходности (Треплев -перед самоубийством, три сестры - перед отъездом в Москву) их поют и протанцовывают. "Баю-баюшки-баю, потерял мужик душу", поют под ритмичный танец "арию Фирса" три сестры-мойры, предопределяя мытарства Войницкого.
Ключевым таким монологом становится текст научной статьи Натальи Федосеенко "Категория "Лишности" в творчестве Чехова". Текст протокольно зачитывается героиней Илоны Литвиненко (Войницкая-старшая) за импровизированным семейным обедом, как текст попавшейся под руку брошюры. "Лишний" - ненужный, неспособный быть и жить как все.
"У Чехова это не одна фигура героя в рамках одного произведения. Лишних людей много!", протяжно декламирует замершим в моменте персонажам актриса, словно вынося части из них приговор.
Все эти "арии" выкручивают чеховскую тоску на запредельный терпению уровень. От этого Сонино "Терпи, дядя Ваня, терпи" в финале спектакля пробивает не только окончательно подавленного главного героя, но и всех, кто в зале. Приумноженная "Чеховская боль" разрослась до объемов неимоверных, и как лечить ее - непонятно.
Чеховская формула, надменно провозглашенная Серебряковым "Надо, господа, дело делать" не работает.
Делом постоянно и упорно занята Соня - она, по сути, одна ведет большое хозяйство, таскает туда-сюда телегу, разгребает сено, пока остальные отдыхают. Но добиться счастья и любви доктора Астрова, она не может.
В финале мы понимаем, что и вечно пьяный дядя Ваня, не такая уж тряпка - всю жизнь он работал - честно трудился в имении, исправно перечислял Серебрякову доход, выплачивал долги. Серебряков по сюжету в финале авторитарно как "человек практический" решает продать имение своей дочери и убраться с женой в город. В этот момент гнойником прорывается ненависть к себе, к своему настоящему и невозможному будущему дяди Вани, а фоном и Сони, Елены. Он орет на Серебрякова до исступления.
"Чеховское ружье" оказывается - сначала в руках Треплева. Затем и у самого Войницкого. Второй - промахивается.
Финал спектакля тягуч, мучителен. Состоит из вырывающих сердце прощальных монологов героев, из попытки дяди Вани украсть с ясной целью морфий.
"Скоро заживем, как было, по-старому", говорит в одном из них старая служанка Марина, скорее имея в виду заживление травм, а не счастливую будущую жизнь. Но как?
В последней сцене обессиленные и обескровленные герои собираются возле старого телевизора, где разыгрывается финальная сцена Сони и дяди Вани из видео-спектакля Товстоногова 1986 года. "Дитя мое, как мне тяжело, о если б ты знала как мне тяжело" нарочито аристократично говорит экранный герой, мы слышим сдавленные всхлипы героя сценического и звук заколачиваемых окон покосившегося дома...
"Мы отдохнем..." произносит финальный монолог экранная Соня, свет гаснет, телевизор уходит в рябь. Мы понимаем, что нет у Чехова рецепта "заживления".
Что нет сил у героев это проговорить самим.
Эту нестерпимую, вселенскую боль можно теперь только как-то отгоревать... найти как-то почву под ногами..
И двигаться дальше...
Писчасова Татьяна