Крепостное право Руси дало возможность полностью раскрыть свои низменные наклонности помещикам-садистам. При этом женщины оказались значительно более изощренными изуверами.
САЛТЫЧИХА
Дарья Салтыкова, родившаяся в 1730 году, в девичестве носила фамилию Иванова, происходя из семьи столбовых дворян. С 1667 года реестры дворян вели в книгах, а до этого – в свитках, называемых Столбцами, поэтому внесенные туда именовались столбовыми и гордились древностью рода. Не исключено, что именно ощущение принадлежности к правящей элите, которой позволено все, и способствовало превращению ее в чудовище по имени Салтычиха.
Овдовев в 26 лет, Салтыкова оказалась владелицей 600 крепостных в Московской, Вологодской и Костромской губерниях и дома в Москве на Лубянке. Уже через полгода Дарья начала избивать прислуживавших ей девушек – то скалкой, то поленом – придираясь то к якобы плохо вымытым полам, то к не так выстиранному белью. Войдя во вкус, помещица начала обливать крепостных кипятком, оставлять на морозе, требовала запороть насмерть. Особенно она любила мучить невест и только что вышедших замуж, голыми руками вырывая волосы с клочьями кожи и мяса. Тех же, кого ей не удавалось прикончить самостоятельно, добивали слуги. Они же избавлялись от трупов.
Слугам деваться было некуда – они смертельно боялись хозяйку с ее неистощимыми садистскими фантазиями. Так, убивая крестьянку Ларионову, Салтычиха свечой сожгла ей волосы на голове. Потом гроб выставили на мороз и на мертвое тело молодой матери положили ее грудного ребенка, который умер от холода. Крестьянку Петрову по ее приказу палками загнали в пруд, где она и стояла по горло в воде, пока не захлебнулась. Молодой слуга Хрисанф Андреев погиб после пыток, длившихся более суток, а мальчика Лукьяна Андреева она лично забила поленом. Молодую девушку Феклу Герасимову после жестоких избиений живой закопали в землю…
Конечно, наивные крестьяне пытались жаловаться, но в царской России «подлым людишкам» жаловаться на дворян было не только бесполезно, но и смертельно опасно. Разумеется, жалобщики моментально оказывались в руках Салтычихи и почитали за счастье, если мучительную смерть им заменяли ссылкой в Сибирь.
Конец карьеры наступил неожиданно и отнюдь не по соображениям справедливости и гуманизма, а исключительно ради политической целесообразности. Просто Екатерине II, пришедшей к власти в результате убийства мужа и переворота, нужно было продемонстрировать благородство своих устремлений. И тогда жалобам от крестьян, у одного из которых Салтычиха забила насмерть жену, а у другого – последовательно одну за другой трех жен, наконец-то дали ход. Из свидетельских показаний следовало, что на счету Салтычихи не менее 138 жертв, но судебные чиновники согласились только на 38. Хотя этого более чем хватало для смертного приговора, императрица не решилась его утвердить – по морали тех лет жизнь столбовой дворянки была однозначно ценнее любого количества замученных ею крепостных. В результате, час простояв у позорного столба, первая российская серийная убийца была сослана на пожизненное поселение в монастырь. Где, окончательно сойдя с ума, и умерла в 71 год. Ее могила до сих пор сохранилась на территории кладбища Донского монастыря.
БАРИНОВА БАРЫНЯ
Графу Аракчееву, всесильному фавориту двух царей – Павла I и Александра I – эмоции и романтизм были совсем несвойственны. Женщин он просто периодически пользовал, а в своем имении в Грузино собрал большую порноколлекцию из книг и «соблазнительных картин». Все изменилось, когда в новой партии купленных крестьян он обратил внимание на симпатичную девушку – Анастасию Минкину – и, как тогда куртуазно выражались, «приблизил ее к себе». Оставшись в восторге, граф произвел новую пассию в экономки – и не прогадал. Минкина привела имение в образцовый порядок. Страстная любовница и талантливый менеджер в одном лице – это именно то, что и было нужно Аракчееву. Но при существовавших тогда сословных ограничениях о женитьбе и речи идти не могло. Тогда в порядке компенсации Аракчеев предоставил ей неограниченную власть в своих владениях. Для «бариновой барыни», как ее теперь именовали крестьяне, даже выстроили роскошный флигель. Новообретенная власть и психология «из грязи в князи» здорово усложнили жизнь крепостных, из которых Минкина безжалостно выжимала все соки.
Но время шло. Аракчееву уже было за сорок, он мечтал о наследнике, а Минкина была бесплодна, поэтому всерьез опасалась, что кто-то может родить ему сына и занять ее место. Поэтому была разыграна отлично нам знакомая по современным детективам интрига с суррогатным материнством: имитация беременности с подвязанными подушками, договоренность с находящейся на сносях солдаткой, взятки за фальсификацию документов – и вот, граф, ваш сыночек! Аракчеев был в восторге, но недолго – дворня Минкину за скотское обращение ненавидела, поэтому на подлог глаза графу кто- то раскрыл. Однако привязанность оказалась сильнее, и граф Минкину от себя не отдалил. А вот она с доносчиком расправилась жестоко.
С тех пор для дворни настал сущий ад. Особенно ненавидела Минкина хорошеньких горничных, опасаясь, как бы граф не поменял «одну за сорок на двух по двадцать». Больше всего доставалось приставленным к ней в услужение Татьяне Аникеевой, Прасковье Антоновой и Федосье Ивановой. Доведенные до крайности девушки даже попытались ее отравить – работавший на кухне брат Прасковьи Василий всыпал мышьяк, но для «бариновой барыни» доза оказалась маловата, она немного поболела и выжила. И с утроенной силой продолжила издевательства. 7 сентября 1825 года Минкина выхватила из рук Прасковьи раскаленные щипцы для завивки волос и стала жечь ей лицо, вырывая куски мяса. Прасковье удалось сбежать и в ужасе забиться на кухне в угол. Увидев это, брат Василий побелел, схватил мясницкий нож и вышел…
Умирала Анастасия Минкина долго и нехорошо. Нашли ее с почти отрезанной головой, а рот был располосован от уха до уха. Аракчеев обезумел – и жестокости его не было предела. Василий и Прасковья Антоновы, которым было отмерено по 175 и 125 ударов кнутом соответственно, умерли прямо на эшафоте. Татьяна Аникеева и Федосья Иванова, получившие по 75 ударов, тоже этого не пережили. А более двух десятков крестьян, объявленных соучастниками заговора с целью убийства, пошли этапом на каторгу…
САДИСТ-НАСИЛЬНИК
В 1845 году настоятель храма из села Мшанц Киевской губернии обратился к начальнику полиции с жалобой на помещика Виктора Страшинского. Из жалобы следовало, что помещик регулярно требует присылать к нему крепостных девок «для плотских утех», а то и сам ездит по окрестным селениям и насилует. Всего, со слов священника, на счету Страшинского более 500 жертв изнасилования, многие из которых вообще не являлись его крепостными. В ходе начатого следствия жертвы начали давать показания, но вскоре в результате запугивания и они, и священник начали все отрицать. А окрестные помещики в рамках сословной поруки вообще характеризовали Страшинского с самой лучшей стороны.
Но вскоре уже в другом уезде посыпались жалобы на Страшинского с теми же обвинениями. Однако опять все повторилось: давшие показания жертвы вскоре начали от них отказываться. И лишь новая следственная бригада, опрашивавшая потерпевших и свидетелей в отсутствии помещика, добилась правды. Все 99 крестьян села Тхоровка, где проживал Страшинский, подтвердили: «Жил блудно с женами их, лишал невинности девок, из числа которых две (Федосья и Василина) даже умерли от изнасилования». Вскрылись чудовищные подробности: оказывается, Страшинский растлил даже двух собственных дочерей, прижитых с одной из крепостных. Девушки показали: «Были растлены Страшинским насильно, одни на 14-летнем возрасте, а другие по достижении 13 и даже 12 лет». Заодно следователи раскопали в архивах первое дело об изнасиловании Страшинским крестьянки - оно было датировано 1832 годом.
Лишь через 25 лет – в 1857 году – дело, наконец-то, добралось до Сената. На рассмотрение императора представили три варианта приговора. По первому Страшинский лишался личных прав и ссылался в Тобольскую губернию, по второму – признавался виновным во всех преступлениях (изнасилования, жестокое обращение с крестьянами, выявили даже подлоги), лишался личных и имущественных прав и ссылался в Сибирь. Третий же вариант был неожиданно мягок: «по предмету растления оставить в подозрении» и изъять из владения крепостных. К изумлению и возмущению общества «царь-освободитель» выбрал третий вариант – классовая солидарность сработала и здесь. В последнее время развелось немало разнокалиберных «бесогонов», вещающих, что, дескать, проклятые большевики оболгали такое прекрасное крепостное право, а оно вообще было скрепой земли русской! Интересно, поменяли бы они свою точку зрения, если бы вдруг оказались имуществом Салтыковой или Минкиной, а их дочери – во владении Страшинского и ему подобных?
Отрывок из книги Алексея Третьякова "Все было совсем иначе. Часть 2"