В собес Клавдия Ивановна пришла спозаранку. Не то чтобы в государственное заведение была очередь — нет, ей просто не спалось. Она переживала, думала, что будет говорить, как будет просить помощи. Ведь она никогда ни у кого не просила, старалась жить по своим средствам.
Но пока была молодой, были силы — она и справлялась. А как старость наступила, как перестала спина гнуться, как окостенели пальцы рук, как белая пелена легла на глаза — так и веру в себя, в свои силы потеряла.
В долг Клавдия Ивановна не брала — боялась не вернуть. Маленькая пенсия, которая уходила на лекарства и еду, не позволяла обременять чужого человека. В собес она никогда не ходила за помощью — боялась людей: что скажут, что подумают про неё.
Но у старушки случилась беда. На прошлом месяце разбушевалась непогода. Старый клён, который рос во дворе Клавдии Ивановны уж сколько она себя помнит, под натиском ветра накренился, нехотя потрескивая сучьями, пытаясь побороться с молодым ветром, и упал ровнёхонько на крышу дома.
Когда затихли последние раскаты грома, Клавдия Ивановна выскочила из дома. В нескольких местах кровля обвалилась, разбросанные куски шифера лежали в капусте.
— Горе мне! — заохала старушка, схватившись за голову. Слёзы потекли по сухим щекам старушки.
Весь вечер и ночь пенсионерка не сомкнула глаз. Какие только фантастические идеи она ни придумывала, чтобы отремонтировать крышу! Даже подумала, что и ремонт потерпит — как накопит денег, так и позовёт Ваську, соседского внука, который сейчас трудился на стройке в городе. Хоть и рукастый был парень, свой, деревенский, но всегда требовал оплаты работы заранее и никому не шёл на уступки.
Немного успокоившись, Клавдия Ивановна даже под утро немного задремала. Но сквозь сон почувствовала, что на лицо что‑то капнуло холодное. По потолку змейкой сочилась вода, превращаясь в крупные капли, которые под тяжестью срывались и падали прямехонько на кровать старушки.
— Ишь ты, опять дождь проливной, — горько промолвила старушка, глядя в окно. — Знать, ремонт крыши надо сейчас делать.
В выходной день, подкараулив Василия, баба Клава решила узнать, насколько выльется ей затея с ремонтом крыши. Но, услышав цену, Клавдия совсем приуныла — ей так и до зимы не собрать.
— Да что ж вы хотели, баба Клав? Нынче цены кусаются. Один шифер чего стоит, а работа специалиста и того подавно! — Васька ткнул в грудь палец и загоготал, обнажая ряд белоснежных зубов. — Ну, будь здорова! — Молодой парень, ещё раз окинув хозяйство старушки, прыгнул в машину.
Всё лето горевала Клавдия, но никак не могла собрать деньги. Как ни откладывала пенсию, но даже половины суммы, той, что озвучил Василий, она не набрала.
Слышала как‑то Клавдия в магазине, что можно обратиться в собес за помощью — рассмотрев документы, могут оказать помощь пенсионерам.
Клавдия Ивановна появилась на пороге учреждения с утра. На ней было старенькое, но опрятное платье, стоптанные домашние тапки, на голове — синий платок в белый горох, по случаю купленный на ярмарке. Старушка немного постояла на порожках, но испугалась служащих, спешащих на работу, и как могла быстро исчезла с глаз долой. В парке напротив стояла скамейка — такая же дряхлая и уставшая, как Клавдия. На неё же и присела с печальными думами пенсионерка. В этот день она так и не решилась зайти в собес с просьбой о помощи.
Уже дома, лежа в холодной постели, Клавдия посмеялась над своей трусостью и решила во что бы то ни стало завтра зайти в собес и подать заявление.
Была среда, когда старушка переступила порог собеса.
— Куда? В какой кабинет? — рявкнул мужчина на входе.
— Не знаю я, — страдальчески выдавила она из себя. — Просьбу подать надо. Крышу отремонтировать.
— Туда, — махнул в сторону охранник и потерял интерес к пенсионерке.
В очереди к 15‑му кабинету Клавдия Ивановна просидела до обеда, но решила домой не ходить, чтобы не терять очередь, и принялась считать мух, которые беспрестанно жужжали, попав между старыми рамами с улицы.
Почти к концу рабочего дня старушка попала в кабинет. Здесь сидела болезненного вида женщина, она громко разговаривала по телефону. Было понятно, что ей кто‑то перечит на той стороне провода, от чего сотрудница собеса перешла на визг. Бросив трубку телефона, она скользнула взглядом по старушке:
— Что вам?
Старушка не ожидала такого резкого приёма и от неожиданности заплакала.
— Ну говорите, говорите, — поторапливала её специалист.
Баба Клава смахнула с коротеньких ресниц слёзы и решилась:
— Внученька, вот помощи пришла попросить. Крышу непогода повредила. Дерево старое упало, а мне пенсии никак не собрать.
Вера Петровна работала в собесе уже много лет. Её раздражало практически всё и все: эти неугомонные, вечно чего‑то просящие пенсионеры, эта духота в кабинете, этот старый кабинет, мизерная зарплата.
Вера Петровна ехидно улыбнулась и поинтересовалась:
— Заявление, документы принесли?
Клавдия Ивановна нервно заёрзала на стуле, ладони её вспотели от духоты в кабинете. Она даже испугалась: как она будет писать, если ручку в руках уже столько лет не держала? Да и малограмотная она — о чём и стыдно сказать кому.
— Внучка, может, напишешь сама‑то заявление? Слепая я, не вижу ничего.
— Раз вы хотите получить денег, то и писать должны вы, — с полуслова сотрудница собеса оборвала жалобы пенсионерки. — Вот ручка и бумага.
— Так что писать‑то? — охнула Клава.
— В правом углу — название организации, от такой‑то, где проживаете, паспорт… А дальше — «заявление»… И суть вопроса: сколько вам надо и на что…
Клавдия Ивановна вспотела — то ли от непривычной писанины, то ли от строгого взгляда Веры Петровны. Несколько раз ручка пыталась выскользнуть из непослушных пальцев Клавдии, но она вновь сжимала её больными пальцами и продолжала писать. Буквы выходили разных размеров: то были очень маленькие, то просто огромные.
Когда наконец‑то бумажные мучения закончились, Вера Петровна, взяв листок, расхохоталась:
— Так кто так пишет? Это же заявление! Мало того что ничего непонятно, так и ошибка на ошибке. Пишется не «зоявление», а «заявление»! И что это за кровельный материал такой — «шихфер»? А серия паспорта где? Ладно, — смилостивилась Вера Петровна, — вот вам список документов, которые надо будет принести, чтобы рассмотреть ваше прошение. И заявление придётся переписать!
Сотрудница взяла карандаш и размашистым почерком исправила ошибки.
-А, может, вы аферистка? Просишь помощи, а сама в хоромах живёшь!- Вера Павловна засмеялась, ей очень понравилась ее шутка.
Клавдия Ивановна выскочила из кабинета с пунцовыми щеками. Ей было стыдно, что она неграмотная пришла отнимать время у занятых работников.
А самое странное , что не посчитали аферисткой. Какой стыд.....
Она шла домой и плакала, в руке сжимая листок с документами.
«Чёрт её дёрнул пойти просить денег! Писать не может, речь красивую тоже. Всю жизнь в колхозе проработала, мужа похоронила молодым — не привыкла она к этому, к красному словцу», — так ругала себя Клавдия, ёжась под двумя одеялами.
«Не пойду больше в собес, как‑нибудь зиму переживу».
Но Клавдия не пережила эту зиму.
Короткие зимние дни плавно переходили в ночи — очень холодные и снежные. Старый совсем дом у Клавдии, не помогала и жарко натопленная печь. Холод проникал сквозь щели в крыше и норовил посильнее укусить за тощее тело старушки.
Двадцатого января Клавдии Ивановны не стало — она тихо умерла на своей кровати. Нашла её соседка через несколько дней, увидев, что дыма из трубы уже давно нет.
Хоронил Клавдию собес. И по страшному стечению обстоятельств она просила помощь здесь — на земле, а получила вечное жильё на том свете.
И уже не волновало Клавдию Ивановну, когда опускали её гроб в землю, что стало с её заявлением о помощи.
Заявление лежало на столе в серой папке Веры Петровны. На нём стояла красная печать с ровными буквами, словно посмеиваясь над корявыми буквами старушки. Одно единственное слово — «ОТКАЗАНО», — которое может ещё сгубить так много жизней.
Уже прошло больше года со дня смерти пенсионерки, когда Вера Петровна пришла на могилку своей мамы. Она никогда не приносила искусственные цветы — в вазоне всегда красовались свежие розы. Убирая завядшие цветы, Вера ойкнула: шип розы больно уколол в палец. Кровь быстрыми каплями закапала на землю.
Когда она искала носовой платок в сумочке, то вдруг услышала голос матери:
— Бессердечная…
Вера оглянулась — ей на миг показалось, что сзади кто‑то стоял, но там никого не было…