Найти в Дзене
Так бывает

Приобщение к искусству

*из ностальгического* Было это году в 89-90, точно не помню. Мама папе-офицеру поручила отвести меня, отпрыска лет 12-13, на концерт. У мамы был абонемент на двоих, но ни мама, ни ее подруга не смогли в тот день пойти, вот и было принято решение отправить меня под присмотром отца. Напутствием было сказано, что хватит ребенка водить в музей Артиллерии, пора и расширить его кругозор. Надо сказать, что я не увидел большого восторга в папиных глазах… После этого была утверждена мамой парадная форма одежды для нас с папой в виде пиджака на папе и чего-то наглаженного на мне. В Петербурге осенью, это когда дождей больше обычного, темнеет рано. После службы папа повел меня, как он выразился, на культурную программу. Путь наш лежал до Юсуповского дворца, того самого, где Распутина убивали. Настроение было хорошее, мы шли, о чем-то болтали под холодным питерским моросящим дождичком, под светом уличных фонарей. Сели в автобус. Это был новый, только с завода, автобус гармошка, в котором появи

*из ностальгического*
*из ностальгического*

Было это году в 89-90, точно не помню. Мама папе-офицеру поручила отвести меня, отпрыска лет 12-13, на концерт. У мамы был абонемент на двоих, но ни мама, ни ее подруга не смогли в тот день пойти, вот и было принято решение отправить меня под присмотром отца. Напутствием было сказано, что хватит ребенка водить в музей Артиллерии, пора и расширить его кругозор. Надо сказать, что я не увидел большого восторга в папиных глазах… После этого была утверждена мамой парадная форма одежды для нас с папой в виде пиджака на папе и чего-то наглаженного на мне.

В Петербурге осенью, это когда дождей больше обычного, темнеет рано. После службы папа повел меня, как он выразился, на культурную программу. Путь наш лежал до Юсуповского дворца, того самого, где Распутина убивали. Настроение было хорошее, мы шли, о чем-то болтали под холодным питерским моросящим дождичком, под светом уличных фонарей.

Сели в автобус. Это был новый, только с завода, автобус гармошка, в котором появились невиданные мной до этого ручки, висящие на верхних поручнях. Я до поручней еще не доставал, а до нее получалось, но при этом ноги не очень крепко стояли на полу. Ввиду этого при поворотах автобуса или разгоне-торможении я, как сосиска, болтался на этой ручке, что меня порядком веселило. Папа делал замечания, но больше для виду, народу было мало, я никому не мешал.

Так получилось, что папа решил, что мы опаздываем на выступление, это для моего военного родителя было крайне не свойственно. В общем, быстро пробежав мимо окон, где когда-то расправлялись с  Григорием Распутиным, мы вбежали во дворец. Быстро сдав куртки в гардероб, мы под строгим взглядом бабушек-работниц этого заведения надели на ноги огромные войлочные тапки на резинке. Это сейчас везде бахилы, тогда практически во всех музеях были такие смешные тапки. Они были размером на снежного человека, поэтому на обуви обычного человека они смотрелись весьма несуразно. Что-то среднее между лыжами охотника и караульными ботами немецких солдат. Этот чудный «шуз» изумительно дополнял выходные наряды дам и костюмы мужчин, посещавших музеи в те годы.

Мы торопились. От входа посетителей встречала великолепная мраморная лестница с двумя вазонами по бокам, мы пошли по ней наверх. Ну, как пошли… На этой лестнице была снята ковровая дорожка, отсутствие которой нас ничуть бы не смутило, если бы не войлочные чуни на ногах. Папа решительно пошел впереди, я проследовал за ним. Шаги давались нелегко, полированный мрамор не удерживал наши тапки и нас в них. Если я бы озвучивал это действо, то тут бы подошла песня Высоцкого «Вершина». Наши войлочные лыжи раза в полтора были шире ступенек, что сильно утруждало подъем, мы теряли равновесие и готовы были сорваться с мраморного «ледника». При этом мы пытались ускорится, чтоб не опоздать на концерт! Наши руки беспомощно цеплялись за холодные мраморные перила… Вдруг, восхождение было резко пресечено бдительными смотрительницами храма культуры - штатными работницами преклонного возраста, окликом «молодые люди, а вы куда это? Там прохода нет! Вы что, не видите, что ковер снят?»

В общем, наша альпинистская прыть была застигнута практически в самом дебюте нашего смелого восхождения. Слезли, чуть не убившись, сказали, что мы на концерт. Нам  показали дорогу, но, как позже выяснилось, не туда. Вышли в длинный коридор с приглушенным светом, людей нет. Мы торопились, скользя как на лыжах, по наборному паркету к заветной цели. Разогнался я на этих тапках по пустынному залу, лечу, папа отстал, зал проходной. Прокатываюсь по нему в свете канделябр …  Я был уверен, что инерцию моего стремительного заезда погасят красивые огромные резные двери с золоченым узором… как я ошибся! Двери мягко, бесшумно распахнулись под моими руками и, абсолютно не снизив мою скорость, впустили меня в проход между рядами кресел, в залитый светом колонный зал. В зале шел концерт народной музыки, а я, под аккомпанемент чего-то живенького типа «…светит месяц…» ехал им навстречу с сильно удивленным лицом щурясь от внезапного яркого света. Мое удивление, надо сказать, передалось и музыкантам, они как и зрители, сидящие в зале, также не ожидали такого перфоманса. Картинка вышла весьма живенькая: на невысокой сцене небольшой оркестр народных инструментов бренчит на балалайках, а им на встречу катится по центральному проходу мальчик с большими глазками,  не моргая. Заезд не длинный, но «с подачей». Как только мое движение, благодаря силе трения прекратилось, я резво сел рядом с какой-то очень строгого вида дамой и стал смотреть на происходящее на сцене с видом, что я тут с самого начала. Тетка смотрела на меня, я не шевелился и, буквально, ел глазами сцену. После окончания песни, освоился, прижился к месту, но решив высмотреть, где мой родитель, стал искать его глазами. Он стоял у тех самых предательски распахнутых дверей и всем видом призывал меня вернуться. Жаль, что я все это не могу представить со стороны исполнителей на сцене. 

Папа начал манить меня к выходу, видимо, он не был готов разделить со мной радость восприятия народной музыки, после моего эффектного появления. Я же не готов был покинуть своего кресла, ибо все было на виду и как, мне казалось, все, включая музыкантов, наблюдали, что же будет дальше. Дальше заиграли «Сени мои сени…». Папа зовет жестами, я стесняюсь, музыканты смотрят и играют.

Тетка эта еще рядом явно следит за мной, хоть и смотрит на сцену.

Надо решаться. Я уже понял, что это не наш концерт. Дождавшись перерыва в песнях, я начал мееедленно подниматься со стула, пытаюсь не привлекать внимания. Главное, не смотреть в глаза музыкантам. Переношу центр тяжести, поворачиваюсь… и… в этот самый момент… я цепляюсь тапком за что-то, беспомощный мах руками… и с грохотом падаю в проход! Дальше, как в тумане, быстро перебирая всеми конечностями, проскальзывая на месте на четырех опорах, я смылся пулей из зала под «Калинку-малинку». 

Отдышавшись только через несколько помещений, дождался отца.

Пройдя по ковровым дорожкам, выстилавшим путь к залу театра, дай Бог здоровья тем, кто их постелил, мы зашли в красивые миниатюрные интерьеры домашнего театра Юсуповых. Роскошное убранство, царская ложа, красный бархат, тяжелый занавес… блеск люстр. Как и сам дворец, очень красивый и торжественный. Обязательно посетите!

Итак, войдя в зал, мы узнали, что тут нет номеров мест, люди рассаживаются сами, как хотят. Народу было не очень много, зал постепенно наполнялся. Мы решили занять места на первом ряду. За нами сели две интеллигентные ленинградские пенсионерки с крашеными и завитыми прическами. Папа достал програмку, из которой мы узнали, что в первой части нас ждут арии, во второй — концерт старинной музыки. Вспоминая наше восхождение и мой залет на концерт народный музыки, хихикали глядя на тапки. Просвещая меня, папа сказал, что сейчас выйдет оперный певец и басом будет исполнять арию. Он еще что-то рассказывал и про театр и про арии, но это как-то не запомнилось. 

И вот, свет в зале приглушили, прожекторы осветили сцену. Вышла дородная конферансье и поставленным голосом объявила: «Ария Далилы из оперы «Самсон и Далила», исполняет Эрик Курмангалиев. Папа шепотом мне напомнил, что Самсон - это сильный, непобедимый герой, запечатленный в золоте в Петродворцовом фонтане. Короче, пасть льву разрывает! Про Далилу он не распространялся, так как мы решили, что петь будут за Самсона, ведь на сцене мужчина, видимо конферансье напутала . Крайне довольный проведенным ликбезом сыну, отец стал смотреть на сцену.

-2

На сцену в это время вышел небольшого роста, во фраке, стройный мужчина азиатской внешности. Поклонился под аплодисменты и замер в позе для исполнения. Я, тем временем, шепотом на ухо поделился с папой сомнениями на счет баса от такого негабаритного мужчины, в ответ папа однозначно заверил, что все будет как надо: «такие басом еще как поют!», для должного эффекта папа сделал лицо истинного знатока в этом вопросе. Словом, авторитетно подготовил меня к восприятию прекрасного.

Длинный проигрыш, мы сидим перед самой сценой, до которой легко дотронуться рукой, на сцене, не далее трех метров от нас сейчас запоет Эрик.

Друзья! Читайте, на что идете до посещения зрелища! Предварительно знакомьтесь с большим искусством в домашних условиях, а не лицом к лицу в общественном месте.

Он запел.

Эрик Курмангалиев обладает самым высоким мужским голосом - контратенором. Мы этого не знали. Для нас это было мягко скажу, неожиданностью. Слезы из глаз! Судороги истерики! И это на первом ряду! Он поет! Высокооо так! А мы у его ног корчимся. Я схватил папу за руку, она предательски дергалась в тех же конвульсиях. Взгляд вниз, чтоб спрятать глаза и смех, там огромные войлочные тапки! Вверх, там он высоко поет и смотрит на нас, одни словом Самсон! …Который пасть льву рвет!

-3

Это не прекратить, ржать нельзя, сбежать тоже! Вы пробовали когда-нибудь смеяться там, где нельзя? Пытка…

Не помню, как закончилось выступление Эрика, я к тому времени был уже почти без чувств. Вот она, высокая сила искусства!

В антракте над нами ржали сидящие на втором ряду бабки-интеллигентки. Они видели, как нас корячило все первое действие, и тут отвели душу уже они.

Фух, еще заходясь от смеха приступами, мы покинули первый ряд… спрятались в бельэтаже. Читаем програмку, как уже опытные: так, дальше нас ждут классические произведения на старинных инструментах.

Тем временем, на сцене появились музыканты, расселись. Я помню, что на сцене была арфа и какие-то еще инструменты, с которыми я уже был знаком. Меня смутил очень маленький «рояльчик», но я расспросить не успел, музыканты заиграли что-то мелодичное. «Рояльчик» долго не вступал… он ждал своей минуты, он дал мне подготовиться к восприятию. Этим украшенным резными узорами инструментом оказался звонкий клавесин! После знакомства с «басом» Курмангалиева клавесин заиграл добивающим аккордом и вызвал во мне повторную истерику, но этого уже, надеюсь, никто не увидел. Я просто тихо плакал, со стороны казавшись очень чувствительным, растроганным игрой музыкантов юношей.

Когда мы с папой пришли домой, то немало удивили маму тем, что на вопрос «как сходили?» дружно прыснули со смеху. Ей не сразу удалось нас остановить. Потом ей все рассказали.

Прошел год, мама, сидя на работе, услышала по радио выступление Эрика Курмангалиева. Пришлось объяснять коллегам причину своего внезапного хохота в этот момент.

Ссылка на арию для тех, кто дочитал

Яндекс — поиск по видео

другие рассказы автора

https://dzen.ru/takbuvaet

Подписывайтесь