Галина поняла, что всё кончено, не когда увидела счёт за коммуналку. Не когда в сотый раз вымыла за ним чашку. И даже не когда он попросил денег на подарок сыну. А когда рассказала ему про сокращения на работе — и он не оторвал глаз от телевизора.
Но это было потом. А началось всё год назад, в сентябре.
Познакомились они на дне рождения общей знакомой. Виктору было пятьдесят шесть, работал водителем на маршрутке, жил в съёмной комнате после развода. Галине — пятьдесят два, бухгалтер на заводе, своя двухкомнатная квартира в областном центре, взрослая дочь Наташа, которая давно живёт отдельно с мужем.
— Я человек простой, — говорил он в тот вечер. — Зарабатываю сорок пять тысяч, иногда подрабатываю на своей машине. Богатства не обещаю, но порядочность гарантирую.
Галине понравилась его прямота. После бывшего мужа, который десять лет врал про командировки, а сам бегал к любовнице, честность казалась главным качеством. Она и сама получала не миллионы — восемьдесят пять тысяч, но на жизнь хватало.
Но главное было другое.
В первый же вечер Галина разоткровенничалась — рассказала про развод, про одиночество, про страх остаться никому не нужной. Виктор слушал внимательно, не перебивал, не давал советов. Просто кивал и иногда говорил: «Понимаю тебя». А потом обнял — крепко, по-настоящему.
Галина тогда чуть не расплакалась. Её давно никто так не обнимал.
— Деньги — это не главное, — рассуждала она потом с подругой Светланой. — Главное, чтобы человек был рядом. Чтобы мог выслушать.
— Это да, — соглашалась подруга. — Только смотри, чтобы на шею не сел.
Галина отмахнулась.
Через четыре месяца Виктор предложил съехаться. У него заканчивался договор аренды.
— Давай попробуем жить вместе, — сказал он. — Расходы поделим пополам, конечно.
Первый месяц прошёл хорошо. Виктор починил протекающий кран, повесил карниз в спальне. А главное — каждый вечер они сидели на кухне, пили чай, и Галина рассказывала ему про работу, про коллег, про свои переживания. Он слушал, гладил её по руке, говорил: «Всё будет хорошо, ты справишься».
После стольких лет одиночества это было как глоток воздуха.
— Видишь, а ты боялась, — говорила она Светлане. — Нормальный мужчина.
— Месяц — ещё не показатель, — качала головой подруга.
Светлана оказалась права. На втором месяце Галина начала замечать странности. Когда приходили квитанции, Виктор делал вид, что не замечает их. Когда нужно было в магазин — вспоминал о срочных делах.
— Ты когда скинешь на общие расходы? — спросила она однажды.
— Сейчас небольшие проблемы с машиной, — ответил он. — В следующем месяце обязательно.
Следующий месяц наступил. Потом ещё один. Денег от Виктора Галина так и не увидела.
Быт тоже постепенно разладился. Грязные носки на полу, крошки на столе, немытые чашки в раковине.
— Неужели сложно посуду помыть? — спрашивала она.
— Сейчас, только матч досмотрю.
Матч заканчивался, начинался следующий. Галина шла мыть сама.
Но она терпела. Потому что вечерами он всё ещё садился рядом, слушал её, обнимал перед сном. Говорил: «Ты у меня умница». И этого хватало, чтобы простить грязную чашку и неоплаченную коммуналку.
«Идеальных людей не бывает, — думала Галина. — Зато он меня понимает».
Всё изменилось весной.
В апреле на заводе начались разговоры о сокращениях. Галина ходила сама не своя — двадцать лет отработала, а теперь непонятно, оставят или нет. Приходила домой и пыталась рассказать Виктору.
— Представляешь, говорят, бухгалтерию на аутсорс выведут, — начинала она.
— Угу, — отвечал он, не отрываясь от телефона.
— Я так переживаю. Вдруг сократят? Мне же пятьдесят два, кто меня возьмёт?
— Не сократят, не переживай.
И всё. Никакого «расскажи подробнее». Никакого «я рядом, мы справимся». Просто «не переживай» — и снова в телефон.
Галина замолчала. А через минуту Виктор оживился:
— О, смотри, «Зенит» сегодня играет!
Она ушла на кухню и долго стояла у окна. Что-то внутри надломилось.
С того дня она стала замечать то, чего раньше не видела. Или не хотела видеть. Виктор всё реже спрашивал, как её дела. Всё реже садился рядом вечерами. Всё чаще смотрел в телефон, когда она пыталась поговорить.
— Ты меня вообще слышишь? — спросила она однажды.
— Слышу, слышу, — буркнул он, не поднимая глаз.
Головные боли стали постоянными. Бессонница не давала покоя. Галина лежала ночами и думала: когда он успел стать таким чужим?
— Мама, ты какая-то измученная, — заметила Наташа при встрече. — Точно всё нормально?
— На работе сложности, — отвечала Галина.
Дочь смотрела недоверчиво, но не настаивала.
В мае, когда сокращения подтвердились и Галина узнала, что её оставляют, она пришла домой с этой новостью. Впервые за месяц ей хотелось поделиться радостью.
— Витя, представляешь, меня не сократили! Даже зарплату обещали поднять!
— Это хорошо, — сказал он, не отрываясь от телевизора. — Слушай, мне тут нужно тысяч пятнадцать занять. У сына день рождения на следующей неделе.
Галина замерла.
— Что?
— Ну, пятнадцать тысяч. На подарок. Я верну.
Она смотрела на него — здоровый мужчина, сидит на её диване, смотрит её телевизор, год не вложил ни копейки в их общую жизнь. И даже не спросил про сокращения. Даже не порадовался за неё.
— Когда ты вернёшь то, что за коммуналку задолжал? — спросила она тихо. — Я посчитала. Почти сто тысяч за год.
— Какие сто тысяч? Мы не договаривались конкретно.
— Договаривались. Пополам.
— Ну это условно было, — замялся он. — У меня зарплата меньше.
Галина села на табуретку напротив.
— Витя, — сказала она медленно, — я сейчас не про деньги. Я месяц ходила сама не своя из-за этих сокращений. Ты хоть раз спросил, как я себя чувствую?
— Ну ты же сама сказала — не сократили, — пожал он плечами. — Чего теперь переживать?
— А раньше? Когда я переживала?
Он помолчал.
— Ну, я думал, ты сама разберёшься. Ты же умная.
И вот тогда Галина поняла окончательно. Не деньги. Не грязные носки. Не немытые чашки. Он просто перестал быть рядом. Перестал слушать. Перестал её видеть.
А без этого всё остальное теряло смысл.
— Тебе нужно съехать, — сказала она.
— Что? — не понял он.
— Съехать. Собрать вещи и уйти.
— Из-за каких-то денег?!
— Не из-за денег. Из-за того, что я год говорила в пустоту. Из-за того, что ты перестал меня слышать.
— Ну ты преувеличиваешь! — возмутился он. — Я же здесь, рядом!
— Рядом — это не просто в одной квартире находиться, Витя.
Он смотрел на неё растерянно, и Галина вдруг увидела: он правда не понимает. Искренне не понимает, о чём она говорит.
— Я всё делал, — бубнил он. — Кран чинил. Карниз повесил.
— Год назад. Один раз.
— Ну и что теперь, из-за этого выгонять?
Галина покачала головой.
— Не из-за этого. Из-за того, что когда мне плохо — тебе всё равно. Из-за того, что когда мне хорошо — тебе тоже всё равно. Я могла бы жить с человеком, который мало зарабатывает. Но не могу жить с человеком, которому безразлично, что у меня внутри.
Виктор съехал через неделю. На прощание бросил:
— Пожалеешь ещё. Одна останешься.
— Я и с тобой была одна, — ответила Галина и закрыла дверь.
Вечером позвонила Наташа.
— Мама, я слышала. Ты как?
— Нормально. Даже хорошо.
— Правда?
— Правда. Знаешь, я только сейчас поняла, как устала. Не от быта даже. От того, что говоришь — и тебя не слышат. Целый год.
— Приезжай к нам на выходные, — предложила дочь.
— Приеду.
Прошло два месяца. Головные боли прошли, бессонница отступила. Галина снова научилась разговаривать сама с собой — и оказалось, что это не так уж плохо. По крайней мере, себя она точно слышит.
Виктор звонил пару раз, говорил, что всё понял. Галина слушала и не верила.
— Поздно, — сказала она в последнем разговоре. — Год назад ты умел меня слышать. А потом разучился. И я не хочу ждать, пока ты снова научишься.
Он обиделся и больше не звонил.
— Не жалеешь? — спросила как-то Светлана.
— Жалею о потраченном времени, — честно ответила Галина. — Но не о решении. Знаешь, я могла бы простить и деньги, и бардак. Но когда человек перестаёт тебя слышать — ты постепенно растворяешься. Превращаешься в обслугу. В мебель. А я не хочу быть мебелью.
— Правильно, — кивнула подруга.
Галина улыбнулась и подумала, что да, правильно. Пусть для этого понадобился год — урок она усвоила. Быть рядом — это не про квадратные метры. Это про то, слышит тебя человек или нет.
А если не слышит — пора собирать чемоданы.