Человеку сложно признаться даже себе, не говоря уж о других, что он несчастлив. Не повезло с работой, в семье нет гармонии, или дети не радуют, а наоборот огорчают. Ведь говорят же: каждый сам куёт своё счастье, сам выбирает свою судьбу, должен самостоятельно прикладывать усилия, чтобы обеспечить себе достойную и счастливую жизнь. А если нет никакого счастья и радости, значит плохой ты кузнец. И выборы не те делал, и шансы воспользоваться не сумел, и людей вокруг собрал не по сердцу, и детей неправильно воспитывал. Неудачник, одно слово.
Поэтому Лида усиленно делала вид, что всё в её жизни замечательно. Улыбалась безмятежно, если спрашивали, как она, отвечала: «Лучше всех». И никто не сомневался, что она вытянула счастливый билет.
Подруги отчаянно завидовали. «Чего в Лиде особенного, чтобы так повезло? Неписанная ведь красавица, сирота, отца никогда не знала, а мать умерла, когда ей двадцать исполнилось, спилась окончательно. Приехала из глухой провинции, училась правда хорошо, но тут, говорили в один голос, всё понятно, ума особого нет, зубрила просто». И при таких скромных данных она такого парня отхватила.
Муж Лиды, Эдуард. Упаси Бог не Эдик. Был всем на зависть. Во-первых, красавец, в духе Антонио Бандераса, в отличной физической форме, улыбка голливудская. Во-вторых, умный и образованный, престижный университет окончил, фирму открыл. В-третьих, богатый и щедрый. Квартира шикарная, машина, загородный дом, денег не считает, покупает Лиде что душе угодно, на работу не гонит, сидит дома, по салонам красоты ходи, да по магазинам.
Лида поддерживала иллюзию благополучия пять лет, с того самого дня, как вышла замуж. Рисовала вместе с мужем красивую картинку, поддерживала мифы, которые создавали люди.
В какой-то момент, когда Эдвард после очередного скандала ушёл на работу, назвав жену неблагодарной идиоткой, оставив на её щеке отпечаток своей ладони и распоряжение, что приготовит на ужин, она поняла, что не просто несчастна, но ещё и виновата в своём несчастье. «Потому что каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает. Каждая жена того мужа, которого получила в итоге. И каждый муж тоже, конечно». Эдвард заслужил покорную, бессловесную овцу, а она, Лида, — жестокого повелителя.
Начиналось всё, конечно, совсем не так. Красиво, изумительно, нежно.
Познакомились они в кафе, где Лида подрабатывала официанткой. Училась на последнем курсе, мечтала стать известной журналисткой, писала в интернет-издание, её хвалили. «Что бы ни говорили приятельницы, Лида была одарённой, преподаватели хвалили её не за усидчивость, а за бойкое перо». Эдуард учёбу давно завершил, проработал в строительном бизнесе несколько лет, а после ушёл в свободное плавание. Его фирме шёл третий год. Дело процветало, у Эдуарда была акулья хватка и острое деловое чутьё — залог успеха.
Лида была очарована. Эдвард красиво ухаживал: огромные букеты, ужины в ресторанах, поездки за город, походы в театр. Он целовал ей руку, говорил комплименты, подавал пальто, вёл себя совершенно не так, как юноши, которые за ней прежде ухаживали. Эдуард был старше Лиды на 9 лет и во много раз привлекательнее других ухажёров — неловких, растрёпанных, кое-как одетых студентов.
Когда он сделал предложение, Лида была на седьмом небе от счастья. «Любила ли она Эдуарда? Даже и не задумывалась, была уверена, что да. Это ведь, как смотреть на солнце и спрашивать себя, яркое ли оно, светит ли, греет? Ответ же очевиден».
То, во что постепенно превратилось в жизнь, началось не сразу. Первый год был сказкой, второй пожалуй тоже. Хотя звоночки были.
Например, Эдуард настойчиво советовал уйти с работы в кафе. «Они ещё не успели пожениться, но он говорил, что его девушке не пристало бегать с подносами. Можно было сказать, что это снобизм, все профессии нужны и важны, подработка приносит доход, да и работа Лиде нравилась, коллектив был весёлый, молодой, посетители почти сплошь студенты с соседнего вуза. Но она, конечно, сочла это проявлением заботы. Стала вслед за Эдуардом думать, что быть официанткой не престижно и роняет её в глазах Эдуарда и его знакомых. Словом, уволилась».
Или выбор одежды. «У Эдварда был хороший вкус. Он советовал то или иное платье и никогда не ошибался. Они вместе покупали вещи. И когда Лида следовала его рекомендациям, в итоге приобретала то, что хорошо на неё сидело, смотрелось, выгодно оттеняло фигуру, скрывало недостатки и приличествовало случаю. Хорошо же? Да кто спорит, но в итоге, спустя годы, Лида уже не могла пойти в магазин одна и что-то купить на свой вкус. И муж не одобрял такую самодеятельность, и самой было сложно выбирать. Даже если покупала что-то, всё равно ловила себя на мысли, что оценивает всё с точки зрения мужа, думает, понравится ли ему. Долго не могла решиться приобрести, а уже заплатив, ругала себя за то, что купила плохую, некачественную вещь».
А самым показательным фактором были профессиональные успехи, точнее, их отсутствие. Лида была весьма амбициозна, когда училась, собиралась работать. Её статьи были неплохими, а со временем обещали стать ещё лучше. Окончив вуз, отпраздновав свадьбу, вернувшись из свадебного путешествия в Испанию, Лида решила устроиться на работу. Муж сказал, что новогодние праздники на носу, не стоит торопится. Она послушалась. И с тем, что после длинных каникул не стоит людей беспокоить, тоже согласилась. И с тем, что глупо соваться куда-либо в преддверии 8 Марта, но потом праздники всё-таки кончились, и поводов отказываться от намерений больше не было.
Лида принялась рассылать резюме. «Процесс был долгий и нервный. Молодого специалиста нигде особо не жаждали видеть, но в итоге два месяца поисков увенчались успехом. Лиде предложили должность нештатного корреспондента с перспективой взять её в штат, если она сумеет себя проявить. Это была победа, радость, триумф. Лида с энтузиазмом взялась за работу, писала и переписывала, трудилась в поте лица, училась брать интервью и освещать мероприятия. Потихоньку начинающего журналиста стали хвалить. Редактор на одной из планёрок отметил её старания. В коллективе Лиду стали привечать. И только Эдуард был не слишком доволен. Он не гордился ею, не одобрял стремление стать настоящим профессионалом. Вроде и улыбался, и говорил, что она молодец. Но мог язвительно обронить, какие копейки она зарабатывает, прикладывая столько усилий. Или читал статью и давал понять, что написана она коряво. Или, когда ей нужно было срочно работать, приглашал куда-то и обижался, если она отказывалась».
Продолжалось это месяца шесть, и в итоге, мало-помалу, муж склонил Лиду к мысли, что она пашет за копейки, что перспектив нет, а талант её весьма спорный. К тому же, хотя в штат Лиду взяли, оклад был впрямь крайне мал. Когда они пришли в ресторан отметить первую получку, Эдуард не нароком, но демонстративно заметил, что счёт больше зарплаты Лиды. Коллеги говорили, это лишь начало, если больше работать, то больше и заработаешь, всё с чего-то начинают, а если проявить себя, то заметят и оценят, а потом пойдёт по нарастающей. Прежде Лида и сама так считала, но постепенно, с подачи мужа, стала думать: „Что ничего-то у неё не выйдет. Ждать успеха приходится слишком долго, и цена его дорогая, и Лида отнимает время у семьи и любимого мужа. Так есть ли смысл?“. В итоге она уволилась и осела дома.
«Всем кругом говорила, что в газете ей было скучно. Вдобавок она может позволить себе не работать, ведь и вполне хватает доходов мужа. Подруги, многие из которых не только трудились на основной работе, но и бегали по шабашкам, завидовали всё сильнее. И Лиде порой приятно было замечать их взгляды, когда она приходила на встречу в новом стильном туалете или когда муж заезжал за ней на дорогущей машине».
Сама она автомобиль не водила, как полагала, не желала. Как ей стало ясно спустя годы, Эдуард поспособствовал этому нежеланию. Открыто диктовать, что и как Лиде нужно делать, муж стал примерно к концу третьего года брака. К тому моменту она полностью зависела от него материально, была убеждена, что сама не сумеет ни денег заработать, ни правильное решение принять, ни по какому вопросу.
Когда они были женаты четыре года, Эдвард мог прикрикнуть, приказать, велеть сделать то или это. Он постоянно делал замечания, не маскируя их советом, позволяя себе издевательские суждения, помыкал её, называл дурой, разбрасывал свои вещи, оставлял на столе тарелки, ничего не пытался делать по дому, подразумевая, что если Лида не приносит денег, то должна быть примерной домохозяйкой, вернее прислугой. Всё это, разумеется, только наедине. При людях Эдвард превращался в галантного, изысканно вежливого, влюблённого в жену мужчину.
Вскоре Лида стала подозревать, что Эдвард ей изменяет. Открыто сказать о своих подозрениях она не могла. Роли в семье были расписаны чётко: у Лиды нет права голоса. Кто знает, как он отреагирует, если она начнёт возмущаться? Да и доказательств не было. А если бы были, муж может сказать: «Не нравится — пошла вон». И что она станет делать? Куда пойдёт без денег и работы? Лида привыкла считать себя ничтожеством. «А как ничтожеству прокормиться? Как выжить?» Из родных у неё была только тётя, «не ей же на голову сваливаться». Подруги только ехидничать и злорадствовать станут, не помогут.
Лида делала вид, что ничего не замечает, мучилась и страдала, но молчала.
А к концу пятого года совместной жизни Эдуард стал её поколачивать. «Не сильно, не так уж часто, но оскорбительно». И каждый удар уничтожал и без того еле живое чувство собственного достоинства. «Ибо если ты позволяешь учинять над собой такое, то постепенно утрачиваешь самоуважение. И каждый раз, когда это происходит, что-то отмирает в душе».
Впервые это случилось, когда Лида с мужем вернулись с юбилея его матери. Эдуарду показалось, что жена неуважительно говорила с его родителями, что она выпила больше положенного и флиртовала с его троюродным братом». Это была неправда. «Лида робела в присутствии свёкра и свекрови, слова лишнего сказать боялась. Выпила один бокал шампанского, она вообще не любила алкоголь. Что до флирта? Да это ей в голову не пришло бы. Вдобавок брат Эдуарда был слащавым типом с мокрым ртом и сальным взглядом. Он клеился ко всем женщинам без разбору. Лиде он был омерзителен.
Когда Эдвард отвесил ей оплевуху, она онемела, опешила, ушла в спальню, легла и пролежала весь вечер. «Муж спал на диване. Утром пришёл в спальню, принёс поднос, на котором были чашка кофе, пирожные и алая роза. Он умолял Лиду простить его, говорил, что сорвался, приревновал и в этом причина. Но она видела его глаза: раскаяния в них не было. Более того, муж отлично знал, что она нормально себя вела и ничем его не опозорила, просто ему очень хотелось растоптать её». Но он был мил и ласков, осыпал жену подарками, стал помогать по дому, пригласил несколько раз в ресторан, снова заставил её почувствовать себя королевой, любимой, желанной.
Лида разрешила себе поверить в его искренность. Ей показалось, что всё наладится, что Эдуард изменился. Стоило ему почувствовать этот перелом, понять, что Лида сдалась, как всё стало возвращаться на круги своя. Исчезли с повестки дня рестораны и цветы, возобновились поздние приходы, сердитые окрики, презрительные слова и взгляды, а спустя ещё месяц Эдуард снова позволил себе ударить жену. Так и повелось.
Лида угодила в замкнутый круг, разорвать который не могла, хотя и ругала себя за бессилие и глупость. «Виктимное поведение, синдром жертвы. Она читала об этом, примеривала на себя, видела, что все признаки на лицо. Но не могла, никак не могла найти сил и прекратить это издевательство, уйти от мужа».
Искала ему оправдания, давала себе слово, что больше не допустит подобного, продолжала разыгрывать перед всем миром счастливую женщину, чувствовала, что эта маска примерзает к лицу. И всё глубже проваливалась в чёрную яму безысходности.
С той старухой она разговорилась в октябре. Ну, как разговорилась? Заговорила, подойдя к ней, когда та стояла возле кассы в магазине, укладывала продукты в пакет, а тот был порван и всё уваливалось обратно. У Лиды сжалось сердце при виде бессмысленности усилий, трясущихся старческих рук, а ещё скромного продуктового набора, предназначенного не поесть вкусную и полезную еду, а не дать организму помереть голодной смертью.
Лида купила пакет и подошла к пожилой женщине.
— «Давайте, я вам помогу».
Та посмотрела недоверчиво и отодвинулась.
— «Не бойтесь», — улыбнулась Лида.
Старуха ничего не сказала, но позволила сложить всё в пакет. «Лида потихоньку сунула туда ещё сыр, печенье и пачку сливочного масла».
— «Помочь вам донести?».
— «Сама справлюсь», — буркнула та, подхватила пакет и пошла к двери.
Лида не обиделась. «Ты чего с ней якшаешься?», — спросила одна из соседок, наблюдавшая за этой сценой.
— «А что не так? Пожилой человек, нуждающийся в помощи».
Соседка закатила глаза.
— «Ой, ты здесь не очень давно живёшь, поэтому не знаешь. А старожилы все знают. Это бабка сумасшедшая. Убийца она. Мужа своего топором зарубила. Как только таких на свободе держат».
Соседка ушла, а Лида задумалась о том, что они с несчастной старухой чем-то похожи. Обе изгои. Вот только бабкин изъян, её грех всем виден. За это её и гонят и презирают. А Лиде пока удаётся скрывать, что она живёт не нормально, в чужих глазах она достойный член общества. Хотя в собственных глазах... Ух, лучше и не думать.
С той поры Лида стала часто встречать старуху. «Пять с лишним лет жила в этом районе, но не видела, а может просто внимание не обращала. А теперь пожилая женщина вечно попадалась на глаза, то на улице, то на почте, то в магазине. Она всегда была одна. Никто не подходил, не беседовал с ней. Чаще люди её не замечали, словно она — человек-невидимка. Так молодые люди часто видят себя по отношению к старикам, кстати. А иногда бросали на неё недовольные взгляды».
Лида всегда с ней здоровалась, улыбалась, «и постепенно та тоже стала отвечать. Нет, не улыбкой, но словом».
Однажды Лида увидела старуху возле аптеки. «До этого Лида не встречала её неделю, или даже чуть дольше. Бледная, сгорбленная сильнее обычного, стояла она и, видимо, не могла подняться на высокое крыльцо, держалась за перила».
— «Добрый день. Давайте я схожу и куплю вам лекарства».
— «Зачем?», — тихо спросила та. «Похоже, сил у неё совсем не было».
— «За тем, что я вижу, вам плохо, вы не можете дойти до аптеки. Просто помочь хочу».
Старуха молча сунула Лиде рецепт и полезла за кошельком, но Лида отмахнулась. «Вернулась с лекарством, взяла пожилую женщину под локоть, и вместе они направились к её дому. Вызывать скорую старуха отказалась, дескать, у неё хроническое, пройдёт, отлежаться надо. Не сопротивлялась, позволила Лиде проводить себя в квартиру, которая к счастью располагалась на первом этаже. В крошечной тёмной однушке было запущенно и грязно. Пол явно мыли давно, кругом скопилась пыль, царил запах, который бывает в домах тяжело больных людей».
Лида немедленно развела бурную деятельность: Уложила старуху в кровать, приготовила обед из того немного, что нашла в холодильнике, сделав себе заметку купить продукты, вымыла полы, приоткрыла окошко, чтобы проветрить комнату.
С той поры они стали общаться каждый день. Это была странная дружба, но две женщины, старая и молодая, были нужны друг другу. Старуху звали Ирина Ивановна. У неё было больное сердце и букет других болезней, но она держалась стойко, не жаловалась. Помощь Лиды была как нельзя кстати. Даже когда она стала чувствовать себя чуть лучше, всё равно трудно было ходить в магазин и делать уборку. То, что Лида помогала по дому, приносила продукты, водила в поликлинику, очень выручало.
Лида же впервые за долгое время чувствовала, что есть на свете человек, который ждёт её и радуется её приходу.
Ирина Ивановна, привыкшая к равнодушному, а то и неприязненному отношению окружающих, постепенно оттаивала. Она начала улыбаться Лиде в ответ и пыталась отдать деньги за продукты и лекарства. Но Лида отказалась:
— «Я не возьму, не обижайте меня, пожалуйста. Не волнуйтесь, я могу себе позволить».
Постепенно они стали подолгу разговаривать, и это приносило удовольствие обеим. «Виделись почти каждый день, кроме выходных, когда Эдуард был дома». От него Лида своё общение с новой знакомой скрывала. «Он бы не понял. И скорее всего, это стало бы поводом для новых упрёков».
Впрочем, всё тайное становится явным. Как-то раз Эдуард, вернувшись с работы, сходу спросил, а с какой стати она возится с чокнутой старой ведьмой. „Не делай невинное лицо, тебя с ней в поликлинике видели. Ты так говоришь, будто помощь пожилому человеку — это нечто предосудительное. Все соседи знают, что она сумасшедшая преступница. Отличная компания для тебя, да?“. Лида видела, что муж в дурном настроении и ищет повод сорвать зло. «Тебе лишь бы поставить меня в глупое положение“.
— «Но ведь это не ты общаешься с ней, а я», — возразила Лида.
— «А ты пока ещё моя жена», — скипел он. «Нечем заняться? Сидишь на моей шее, тратишь мои деньги, ещё и на эту старую коргу, наверное. Надо проверить, что ты там покупала в последнее время. С завтрашнего дня будешь показывать мне чеки, чтобы я знал, на что идут мои заработки“.
Он уже кричал, лицо его покраснело и исказилось, и Лида поняла, что скоро произойдёт неизбежное. «Как я дошла до этого?» — в который раз подумала она, слушая, как муж орёт на неё и запрещает общаться с Ириной Ивановной. Обзывает. Обычно его удары не оставляли следов, но на сей раз на щеке появился синяк.
Утром Эдуард, как обычно, суетился, виновато косился на жену, снова принёс кофе и розы. «Лида давно уже возненавидела и то, и другое». Когда он уехал в свой офис, она оделась и пошла к Ирине Ивановне. «Квартирка у неё теперь, стараниями молодой подруги, была чистенькая, уютная. Чувствовала себя Ирина Ивановна в последнее время получше. Когда Лида пришла, сидела в кресле с книжкой в руке. Она любила читать и Лида покупала ей детективы, и любовные романы». Увидев Лидино лицо, она медленно сняла очки и сказала:
— «Это он, да?»
— «Я так и знала, давно подозревала».
О муже Лида всегда говорила только хорошее, «и это уже стало привычкой». «Как Ирина Ивановна могла что-то подобное заподозрить, было загадкой». «Впрочем, отгадка оказалась проста». Когда Лида попыталась возразить, делая круглые глаза, и стала врать, что ударилась об дверь, сама ушиблась, Ирина Ивановна махнула рукой:
— «Замолчи, мне то не ври, сама я такая была. Оправдывала его, делала вид, что всё у нас ладится, верила даже, что сама нарываюсь, сама виновата. Это он не так говорил. Двадцать лет мы так жили. Скрывала от всех, синяки замазывала, шутила, что неуклюжая, помогала ему. Он меня лупасил, а я его прикрывала. Не рассказывала никому, не кричала, не звала на помощь. Молча терпела». Ирина Ивановна опустила голову. «Поэтому, когда однажды я не выдержала, меня стали сумасшедшей считать. „Нормальный же Колька муж, да, выпивает, но не больше других, а кто нынче не пьёт, работал, по бабам бегал, а жена его ни за что, ни про что взяла и зарезала“». «Я слышала про топор, не успев задуматься, ляпнула Лида. „Выдумки. Николай в тот вечер озверел совсем, а я после операции еле на ногах стояла. Испугалась, что убьёт меня. Пьяный он был сильно. А я на кухне и нож рядом. „Не подходи говорю, не трогай“. Он от этого ещё сильнее в раш вошёл. Ну и...“ Ирина Ивановна замолчала.
— «Вас посадили?», — шёпотом спросила Лида.
— «Не оправдали? Это же самооборона была».
Пожилая женщина невесело усмехнулась:
— «Я своё получила сполна. И сейчас ещё, как видишь, получаю». «Родственники отвернулись, соседи шарахаются. „Прокажённая! А как иначе? Человека жизни лишила. Так кто же я?“» Голос её дрожал. «Но речь не обо мне сейчас, Лидия. Вот тебе мой пример. Смотри на меня, внимательно смотри. Если и дальше будешь позволять над собой измываться, ты не боишься вот так же закончить? »
— «Я, но я же не...» Лида пыталась возразить, но ничего не приходило на ум.
— «Послушай меня, уходи от него. Даже если кажется, что трудно, невозможно, некуда, чего люди скажут, как жить. Это всё чушь. Уходи. Иначе рано или поздно либо он тебя изувечит, либо ты его прикончишь, грех на душу возьмёшь. Такие, как он, не останавливаются, не исправляются никогда, только сильнее распоясываются и со своей безнаказанности», — твёрдо сказала Ирина Ивановна.
Лида не могла этого слушать. Выбежала из квартиры, оставив дверь нараспашку. Слова били наотмашь, ранили так же больно, как кулаки Эдуарда. Старуха что-то говорила ей вслед, но Лида не слышала. Дома закрылась в ванной, включила воду и смотрела, как она утекает в раковину. Пыталась заплакать, но не могла. Час сидела, два. Потом встала, завернула кран и вышла в коридор. Ещё два часа спустя она снова стояла на пороге квартиры Ирины Ивановны, с чемоданом, в котором было лишь самое необходимое.
— «Вы правы. Во всём», — глухо произнесла она. «Можно я у вас переночую? Пока не знаю, куда ещё пойти, найду жильё и съеду».
Старуха подошла, обняла Лиду, прижала к себе:
— «Живи у меня. Сколько хочешь, сколько и живи. Мне в радость». «На старости лет дочка появилась. Значит, Бог меня всё-таки простил». И вот тут Лида наконец смогла заплакать.
С мужем она развелась, на имущество не претендовала, даже украшения, которые дарил Эдуард, не взяла. Никто не понял её поступка, многие осудили: „Как можно было бросить прекрасного человека?“ Кто-то посмеивался, другие злорадствовали, некоторые пальцем у виска крутили. Лида не обращала внимания, а о чём-то и не знала, поскольку сократила круг общения. Эдуард бесновался, уговаривал подумать, стыдил, просил прощения. Но, впрочем, скоро нашёл новую безропотную супругу. И теперь уже та всем рассказывала о сказочной жизни. Лида жалела её, смотреть на девушку было тяжело. Хорошо, что спустя короткое время Эдуард продал квартиру, и они с новой женой переехали.
Лида так и осталась у Ирины Ивановны. Устроилась на работу, и её журналистская карьера постепенно пошла в гору. Она встала на ноги, начала хорошо зарабатывать. Через два года Ирина Ивановна скончалась. Ушла тихо, без мучений, во сне. Квартиру она завещала Лиде. Смерть новообретённого близкого человека была страшным горем. Лида опять осталась одна. Когда она, вернувшись с кладбища, со слезами перебирала вещи Ирины Ивановны, старые фотографии, письма, то наткнулась на один единственный снимок, где она, молодая, красивая, была запечатлена с мужем. Ирина и Николай стояли рядом. Он обнимал её за плечи. Они смотрели в камеру, не зная, какое чёрное будущее их ждёт. Не зная, что сначала он станет медленно, день за днём, убивать её, а потом она лишит его жизни, не в силах терпеть боль и унижение.
— «Спасибо тебе», — шёпотом сказала Лида, глядя в смеющиеся глаза юной Ирины Ивановны. «Ты меня спасла».
И ей показалось, что она услышала в ответ:
— «Живи, детка. Живи счастливо. И ничего не бойся...».
💬 Благодарим вас за то, что дочитали эту историю до конца.
История Лиды — это не просто рассказ о насилии и освобождении. Это история о том, как один шаг может изменить всю жизнь, как надежда и поддержка незнакомого человека могут спасти от безысходности. Иногда спасение приходит оттуда, откуда его меньше всего ждёшь.
Хотите больше историй, которые заставят сердце биться чаще?
Подписывайтесь на канал NEXT и читайте другие захватывающие произведения в подборке:
🔹 «МЫЛОДРАМЫ» — где реальность переплетается с судьбой, а герои сталкиваются с выбором, который меняет всё.
Потому что иногда самая сильная драма — это та, которая происходит в тишине.