В то далёкое, светлое время когда я был подростком в нашем подъезде жил Веня. Был он личностью приметной и весь район знал его и все видели, что он сумасшедший. Мужчина лет тридцати с небольшим был тихим шизофреником, прохаживался возле дома и что-то бормотал себе под нос. Все звали его Веня, просто Веня без всякого отчества. Жил он с матерью, отец давно их бросил. Мать работала в больнице санитаркой и в авоське что несла домой обычно можно было увидеть булку хлеба и пару пакетов молока, только иногда оттуда выглядывали куриные лапки или батон варёной колбасы, обычно перед праздниками. Да и у Вени был один костюм на все времена, синий с потертыми локтями и вытянутыми коленями.Так и катилась по накатанной наша нехитрая жизнь во дворе, мы потихоньку взрослели, Веня ходил себе туда - сюда возле дома, ни с кем не разговаривал, ни к кому не приставал. Издалека обычный мужчина, еще молодой, но вот в близи становилось понятно, что он ненормальный: в глазах что-то такое было, отрешённость полная. Ребятня пробовала его дразнить, но быстро прекращала:он никак не реагировал, даже голову не поворачивал, ходил туда-сюда и всё. Иногда Венина мать - задерганная и крикливая - за что-то ругала сына, но он не слушал и смотрел куда-то в сторону, так как будто её вовсе не существовало. О чём он думал никто не знал, да и в принципе это никого и не интересовало. И так бы я запомнил его, как обчного психбольного, если бы не одна история. Переехала в наш дом, в соседний подъезд семья: муж с женой, очень интересные люди. Он был офицер, она врач терапевт. Когда они вместе через двор шли под руку, все оборачивались, и я то же: очень уж замечательная пара, глаз не оторвёшь. Он высокий, стройный, форма сидела на нём как влитая, а она так и вовсе красавица. Знаете, некоторые, возможно сказали бы, что она очень жгучая брюнетка и всякое такое, но если ее разглядеть как следует, то все согласились бы со мной. Её хотелось назвать Ангелиной или Арианой, ей бы очень бы пошло, но она оказалась скромной Ириной Анатольевной. Они хорошо жили, дружно никто не слышал и не видел, чтобы они скандалили, или ругались всегда вместе и всегда под ручку. Глядя ни них я уже начал фантазировать, стать офицером, жениться на красавице и вот так под ручку вести ее домой. После дождя у их подъезда появлялась здоровенная лужа, Ирину Анатольевну муж через неё на руках переносил, что бы ноги не замочила. Другие по бордюру обходили, а он ее - на руках. Несколько лет они в нашем доме прожили, а потом случилось горе: муж Ирины Анатольевны погиб, вернулся из командировки в цинковом гробу. На неё стало страшно смотреть: почернела, ссутулилась, постарела вмиг. Жалко было и его и Ирину Анатольевну, очень жалко. Раньше после дождя ее муж на руках переносил, а теперь она стала как все - по бордюру. Неловко это у неё выходило.Но как то я заметил, что возле их подъезда кто-то стал кирпичи так складывать, что по ним очень легко пройти можно было, типа мосточков. А потом я увидел, как Веня это делает,и понял что для Ирины Анатольевны. Догадался, ибо, когда она мимо проходила, лицо его на мгновение менялось, исчезла отрешённость. Я тогда (вот же дурак малолетний) подколоть его решил, подошёл когда он кирпич устанавливал, и спросил:
- Это ты Веня для кого стараешься?
Он молчал, под ноги смотрел. Я не унимался.
- Ты ведь не здесь живёшь. Наверное ты просто в Ирину Анатольевну втюрился...
Веня покраснел, развернулся и ушёл домой. Несколько дней не появлялся думал верно, что разболтаю всем, но я никому не слова, да и на кирпичи эти внимания никто не обратил. Подумаешь кирпичи в луже. А если и обратили, то решили, что с него шизика возьмёшь, плещется себе как маленький. Сколько времени минуло, а я все не могу никак забыть. Врезалось в память - и всё тут! Понимаете, ведь Веня знал, что никогда Ирина Анатольевна на него не посмотрит, как на мужчину, никогда. Он и не претендовал ни на что, он даже не посмел ей хоть раз шепнуть "люблю", он не мог ей цветы подарить, не имел права ее коснуться. Он даже - я это хорошо помню - ей вслед не смотрел, боялся осквернить любым вмешательством. Все, что он себе позволил, - это строить в грязной луже подъезда, красную дорожку из кирпичей. Тащил их со стройки, десять - двенадцать штук. Мы кирпичи растаскивали: ворота для футбола ими обозначали или печку делали, чтобы картошку печь, а Веня снова приносил, после каждого дождя. Этот больной человек понимал: это все что он может для неё сделать и это единственное, что она может принять, только это выражение любви. Потом они с матерью уехали в Ростов, родственники у них там были. Перед отъездом Веня ходил взад-вперёд вдоль дома и все глядел на небо. Погода стояла ясная, безоблачная, ни тучки. Я понимал, что он ждёт дождя, что бы последний раз положить кирпичную дорожку, для той, которую больше не увидит. Дождь так и не пошёл, но он все равно принес и установил кирпичи на сухом асфальте. Знаете, у меня - еще сопливого пацана - сердце разрывалось, я смотреть не мог, как он это делал. И все, они уехали. Что то у меня в тот момент в голове щёлкнуло, потому что я теперь всю свою жизнь, измеряю силу любви одним простым способом. Вот каким: я хочу для этой женщины кирпичи в лужах наставить, чтобы она ноги не замочила, или не хочу. Пока у меня такого желания не возникло, и, самое страшное, что не появится уже. Глупо, наверное, но я все чаще себя спрашиваю: "А может Веня более счастлив, чем я, несмотря на болезнь?" Но каждый раз, проходя под арками домов мимо чужих подъездов и видя кирпичи в лужах, я продолжаю верить, в то что их принесли для возлюбленных. Я хочу верить в это!