-Катя? Что ты тут делаешь?
-Мама, нам нужно поговорить. - сказала я, стоя на пороге родительского дома.
-Кать, ну надо предупреждать заранее о своих приездах. А вдруг бы нас дома не было?
-И тем не менее, нам нужно поговорить.
Она открыла дверь и отошла в сторону: - Входи, коль надо.
Я вошла в дом — родной, до боли знакомый. Запах дорогого парфюма, деревянный скрип половиц, прохлада от окна, которое так и не научились нормально закрывать. Было раннее утро, серые облака неспешно плыли по небу, и в этой тишине каждая деталь звучала особенно громко.
— Где отец? — спросила я, оставляя сумку в прихожей.
Мама, поправляя халат, ответила спокойным тоном:
— Он на рыбалку вчера уехал, на базу к Володе. Сказал, вернётся завтра к обеду.
Я кивнула — и почувствовала как тревога усиливается и напряжение нарастает с невиданной силой.
— Давай я тебе чай сделаю? — предложила мама.
— Давай. — выдохнула я.
Пока она возилась на кухне, я прошла в гостиную и села на старый диван. Он чуть просел подо мной — таким же он был двадцать лет назад. По какой причине мать не выбросила его я не знаю. Он заметно выбивался из интерьера, но ей он был особенно дорог.
Я огляделась по сторонам: картины на стенах, новый журнальный столик. В доме было чисто и уютно. Домработница Регина приходила два раза в неделю и вся работа по дому была на ней. Давно мы с ней не виделись. Казалось, Регина работала у нас всю жизнь.
Мысли о прошлом накрыли, как холодная волна. Всё, что я пыталась забыть, всплыло со дна: долгие разговоры, ссоры, мой побег из дома, попытка построить свою жизнь… И вот я снова здесь. Сижу на том же самом месте.
Мама появилась в дверях с подносом. Две кружки звякнули о блюдца. Она села рядом, поставила свою ближе к краю, мою — аккуратно передо мной.
Она пристально посмотрела на меня и тут же перевел взгляд в сторону отцовского кабинета.
-Регина опять опаздывает. Я ведь просила ее прийти сегодня пораньше.
-Она уже в возрасте. Может не стоит к ней так придираться?
-Я уволить ее не могу, но и ее работа меня тоже не устраивает. - твердо сказала мать.— Ну, рассказывай, что случилось.
Я сглотнула, чувствуя, как внутри всё сжимается. В воздухе висело напряжение, будто кто-то натянул между нами тонкую струну. Я слышала, как тикают часы в углу, громче собственного дыхания.
— Мам… — начала я, но голос дрогнул.
Я сделала вдох.
-Что, Катерина?
-Мам, расскажи мне о том дне, когда я родила свою малышку.
Ее глаза моментально расширились, челюсть отвисла. Она побледнела, а потом приняла привычную позу, и сделав глоток, сказала:
-Катерина, я думала мы пережили уже это. Ты и так все прекрасно знаешь. Что ты хочешь услышать?
-Я хочу узнать, как так получилось, что двадцать лет я жила с мыслью, что у меня родился мертвый ребенок. Я чуть ли не каждый день ходила на кладбище, оплакивала свою девочку... - мой голос дрожал и руки тряслись. - я проклинала все и всех...
-И что? - перебила меня мать. - Такое случается. Ты знаешь почему так произошло. Есть медицинское заключение.
Я резко поднялась с дивана. Чай в кружке выплеснулся через край. Сердце сильно забилось в груди, дыхание сбилось, и прежде чем я успела осознать, слова сами сорвались с губ — громкие, резкие, будто вырывались через всю мою жизнь.
— Она жива! — закричала я. — Слышишь? Жива! МОЯ дочь жива!
Мама резко вскинула голову и посмотрела на меня так, словно перед ней стояла не я, а призрак. В её глазах мелькнул ужас, растерянность… и жалость. Та самая, от которой у меня всегда сводило зубы.
— Ты… что ты говоришь? — она поднялась медленно, осторожно, словно боялась сделать резкое движение. — Какая дочь? О чём ты, Господи?
— Моя дочь! — я почти сорвалась на крик, будто эти слова прорезали мне горло изнутри. — Она жива, мама! Ты слышишь? Она жива!
Мама шагнула ко мне, подняла руки — то ли чтобы обнять, то ли чтобы остановить.
— Послушай, милая… — начала она мягким тоном, как разговаривают с больными или детьми. — Ты снова… путаешь. Ты пережила слишком много. Нужно отдохнуть, поспать…Это невозможно. Я там была и все сама видела. Девочка родилась мертвой.
— НЕ НАДО МЕНЯ ЖАЛЕТЬ! — я отступила, чувствуя, как всё внутри разрывается. — Я не путаю. Не сейчас. Нет.
Мама бледнела буквально на глазах, глаза расширились.
— Что… что ты хочешь сказать?
Я начала говорить — быстро, почти на одном дыхании, будто боялась, что если остановлюсь хоть на секунду, то не выдержу.
— Она пришла ко мне. Анна. Помнишь, я рассказывала? Сотрудница. Она… она знала, кто я. Она ненавидела меня. Она думала, что я её бросила. Что я отказалась от неё. Она… — я глотнула воздух, пытаясь сдержать дрожь. — Она пришла, чтобы отомстить. Чтобы разрушить всё, что у меня есть. Она думала, что я — монстр.
Я закрыла лицо руками так, будто могла остановить эти слова, но они всё равно вырывались.
— Я не верила ей. Я думала — бред. Совпадение. Что угодно. Но… я взяла её волосы. На резинке для волос — она оставила её у меня на столе. Я сделала тест. Я проверила.
Голос сорвался.
— Мама… тест показал, что я её мать.
Мама замерла. Лицо стало какое-то пустое, как будто её внутренний мир на секунду выключили.
— Этого… не может быть. — сказала она почти шёпотом. — Ты… ты выдумала. Это… ты себе напридумывала.
— Я НЕ ВЫДУМАЛА! — истерика подступила так стремительно, что я едва стояла на ногах. — Я видела результаты своими глазами! Это правда! Она — МОЯ дочь!
Мама покачала головой, словно отгоняя назойливую муху.
— Нет. Нет. Нет. Такого быть не может. Это исключено.
— Ты ничего не знаешь! — выкрикнула я сквозь слёзы. — НИЧЕГО! Я думала, что всё это — страшный сон! Но это было! Это было, мама! Она была! Она жива!
Мама резко отвернулась и покачала головой.
— Прекрати. Я сказала — прекрати. Это ненормально. Ты себя не контролируешь.
Я шагнула к ней, потрясённая, обезоруженная, раздавленная собственной правдой:
— Почему ты мне не веришь? Почему?! Это же… это же мой ребёнок… моя девочка… моя…
Голос оборвался, как порванная нить.
Мама посмотрела на меня с выражением ужаса, которого я никогда у неё не видела.
— Всё. Хватит. Я… я вызову врача. Ты не в себе. Я не позволю этому зайти дальше. Ты поедешь в больницу. В нормальную. Там тебе помогут. А эта… эта Анна — мошенница! Она играет тобой! Она хочет денег, влияния — чего угодно, но твоей дочерью она никак не может быть!
Я покачала головой, медленно, как в трансе.
— Ты… ты правда думаешь, что я сошла с ума…
— Я уверена в этом! — взорвалась мама, впервые потеряв самообладание. — Ты говоришь страшные вещи! Ты обвиняешь меня, себя, всех! Ты не понимаешь, что с тобой!
— Я понимаю. — прошептала я, чувствуя, как ноги подкашиваются. — А ты — нет.
Слёзы катились без остановки. Я села прямо на пол, спрятав лицо в ладонях, и вся моя жизнь будто сжалась в этот один миг — болезненный, оголённый, невыносимый.
— Она жива… — шептала я снова и снова. — Моя дочь жива…
А мама стояла надо мной — растерянная, испуганная.
— Если ты не остановишься, я сама отвезу тебя в психушку.
Дверь хлопнула так громко, что я вздрогнула, будто кто-то ударил по нервам. Мама вышла в коридор, чтобы привести себя в порядок.
Я осталась сидеть на полу, всхлипывая, съедая себя изнутри. Казалось, воздух в комнате стал тяжелым, вязким, почти непроходимым.
И вдруг… тихие, быстрые шаги.
Ещё мгновение — и рядом со мной появилась Регина Павловна. Маленькая, сухонькая старушка. Она жила через дом и приходила помогать маме по хозяйству. Она появилась внезапно - растерянная и испуганная.
— Господи, дитя моё, что случилось? — она поспешно присела рядом, обняла меня за плечи, ладонями пытаясь согреть меня. — Что с тобой, роднулька? Что стряслось?
Я пыталась ответить, но слова рвались бессвязно, крик застревал в горле, превращаясь в рыдания.
— Она… не верит… — всхлипнула я. — Мам… а… моя… дочь… жива…
Голос сорвался, я согнулась пополам, будто меня ломало изнутри.
Регина подняла на меня испуганные глаза, но прежде чем успела что-то сказать, в комнату вернулась мама.
— Вот, видишь, Регина, — мама сказала это устало, как будто объясняла очевидное. — Опять у неё очередной приступ. Решила, что её дочь жива. То же самое, что и раньше. Психотерапия совершенно не помогла Катерине.
Она произнесла это сухо и безразлично, как будто перед ней сидела не я, а пациент из психиатрической больницы.
Регина чуть отодвинулась, растерянно глядя то на меня, то на маму. Её руки, которыми она поддерживала меня, дрогнули.
— Приступ?.. — медленно повторила она. — Да… но…
Мама вскинула на неё взгляд.
— Да что «но», Регина? — ледяным голосом сказала она. — Ты же видишь: человек не в себе.
Но старушка не опустила глаза. Она ещё раз посмотрела на меня — и вдруг что-то в её лице изменилось. Не страх, не жалость… боль. Горькая, старая боль, как рана, которую прятали десятилетиями.
И она тихо произнесла — так тихо, что казалось, она говорит не нам, а самой себе:
— Виктория Петровна… может, пора уже рассказать правду?
В комнате повисла тишина. Настоящая, пугающая.
Я подняла голову. Мир будто остановился.
Мама замерла. На её лице на секунду мелькнуло что-то похожее на страх или панику, но она тут же спрятала это под вечной холодной маской безразличия.
— О чём ты? — спросила она, напряжённо выпрямив плечи. — Ты тоже бредишь, что ли? Это по воздуху передается?
Но голос её дрогнул. Совсем чуть-чуть. И я это услышала.
Регина не отступила. Она поднялась медленно, как будто каждое слово давалось ей с болью, которую она несла много лет.
— Я не брежу, Виктория Петровна… — сказала она тихо. — Сколько можно? Девочка уже выросла. А боль… боль всё равно торчит занозой. И у неё. И у вас.
Мама резко шагнула вперёд:
— Я запрещаю тебе…
Но Регина перебила — впервые в жизни, кажется.
— А я больше не могу молчать. — голос старушки стал тверже. — Она ведь всё равно узнает. Всё равно.
Мир сузился до двух женщин, стоящих друг напротив друга — и между ними тянулась нитка прошлого, которую они пытались перетянуть, как канат - каждая в свою сторону.
Мама смотрела на Регину так, будто могла убить её взглядом.
— Ты… ты не понимаешь, что мелишь? — прошипела она. — Это всё выдумки! Всё! Она больна!
Регина Павловна посмотрела на меня, а затем сказала:
— Она не больна, Виктория Петровна. И вы это прекрасно знаете. Расскажите дочке правду, сколько уже можно издеваться над девочкой?
У меня перехватило дыхание.
Где-то внутри что-то громко хрустнуло — будто треснул лёд, который держал меня много лет. А мама… побледнела, а затем скрестила руки на груди.
-Ну хорошо. Раз так, то так. Но скажи, Регина Павловна, а что же ты такая сердобольная, молчала - то двадцать лет? А?
-Потому что вам обещала бережно хранить вашу тайну.
-Или потому что я оплачивала лечение твоего сына? Не так ли?
Мама перешла в атакующую позицию. Она всегда так делала, когда ее загоняли в угол. Мать явно что - то скрывала и до последнего не хотела признаваться в этом ни мне, ни даже самой себе.
Но Регина Павловна не сдавалась. Старушка молча наклонилась, вытерла платком слезы на моем лице, а затем подала мне руку, чтобы я поднялась с пола.
-Молчишь? Конечно, ведь это и есть правда. Ты получала хорошие деньги, Регина Павловна, потому и не вспоминала про Катерину все эти двадцать лет!
-Мама... - поднимаясь, произнесла я. - Что бы там ни было, скажи мне правду.
Она сжала губы, затем снова сложила руки на груди, немного помолчала, а затем сказала:
-Хорошо, Катерина, скажу. Но твоя жизнь вряд ли изменится от этого. Все, что я делала, я делала во благо тебе.
-Ты о чем, мама? Говори!
-Да, твоя дочь родилась живой и здоровой. У нее не было никаких отклонений.
-Но... как? Кого мы похоронили тогда и зачем?
-Никого! Там пустая могила. Я обо всем позаботилась, Катерина, обо всем.
От услышанного по всему телу пробежала дрожь.
-Я ничего не понимаю... зачем?
-Потому что тебе было всего восемнадцать! А ты связалась с этим идиотом, бомжом. У него ни кола, ни двора. НИЧЕГО! Я не могла позволить, чтобы ты испортила свою жизнь!
-Но...
Мать заорала еще громче. Ее голос эхом раздавался вокруг.
-Никаких но! Я договорилась с врачами! Я заплатила всем, в том числе и твоему бомжу, чтобы он скрылся с глаз долой! Да только он чересчур был влюблен в тебя, и погиб по глупости от большой любви.
Я избавилась от этого ребенка, от этой обузы! Да, Катерина, это все сделала я!
Я будто оглохла. Последние слова матери ударили по мне, как тяжелая дверь, захлопнувшаяся перед лицом. Они разлетелись по комнате осколками и впились в меня.
— Что?.. — прошептала я так тихо, что сама едва услышала себя. — Ты… избавилась…?
Мама стояла передо мной, цепляясь за своё привычное холодное величие. Она словно сама боялась сказанного, но уже не могла повернуть время назад.
— Да! — выкрикнула она, словно оправдываясь перед какой-то высшей инстанцией, но точно не передо мной. — Я избавилась! Потому что иначе ты бы сейчас… я не знаю… жила бы с этим алкашом в сарае, рожала одного за другим, без образования, без будущего! Я спасла тебя, Катя!
— Спасла?.. — я медленно выпрямилась. Голос мой стал крепче, тяжелее, будто это была не я, говорил кто-то другой. — Ты украла мою жизнь.
Мама дернулась, а Регина Павловна закрыла глаза ладонями, как будто не выдерживала смотреть на происходящее.
— Не драматизируй! — отчеканила мама. — Ты была ребёнком. У тебя не было ресурсов, ни головы на плечах. Ты бы всё равно бросила эту девчонку через пару месяцев! Ты ведь сама потом говорила…
— Я говорила, потому что верила тебе! — вскрикнула я, чувствуя, как наполняюсь гневом. — Потому что ты заставила меня думать, будто она умерла! Ты лишила меня права решать, мама! Права любить, права быть матерью!
— Любить?! — почти истерично рассмеялась она. — Ты даже лица её не видела!
Эти слова перерезали мне грудь.
— Потому что ты… — я запнулась, ощущая, как голос ломается — …ты запретила мне на нее смотреть! Ты сказала, что так нельзя! Что это сломает меня! Ты сказала, что ее уже забрали в морг! А потом...потом ты пичкала меня таблетками, чтобы я даже на похороны не пришла!
Мама вскинула руку, будто отмахиваясь от меня.
— Это всё было ради тебя!
— Нет, — я шагнула ближе, впервые за долгие годы, не чувствуя перед ней страха. — Это всё было ради тебя. Ради твоего контроля. Твоего страха позора. Ради того, чтобы все вокруг считали тебя идеальной матерью, идеальной женщиной!Престиж, статус... А я ведь любила Вадика..я только его и любила...а когда он погиб, я всю жизнь винила себя!
Мама сжала губы, скривилась.
— Катерина… — проговорила она уже тише. — Ты не понимаешь. Восемнадцатилетняя девочка не должна воспитывать ребёнка и жить с нищим и убогим.
— Тогда почему ты не дала мне шанса? Почему не сказала правду? Зачем устроила все это? — я вскинула руки. —Ты заставила меня оплакивать живого ребёнка!
На это у неё не было готового ответа. Она лишь отвела взгляд.
Тогда заговорила Регина Павловна. Её дрожащий голос звучал так, будто она медленно поднималась с глубины колодца, где хранила тайну двадцать лет:
— Девочка моя… — она посмотрела на меня.— Я так виновата перед тобой! Ты же росла с моим сыном и как дочь мне! Я не могла тебе сказать... я обещала твоей матери.
Я резко повернулась к ней.
— Вы все сломали мою жизнь. Я никогда не прощу вам этого!
Но старушка едва заметно покачала головой, а я перевела взгляд на мать.
— Значит… — я произнесла каждое слово медленно, будто боялась задохнуться — Аня действительно моя дочь.
Мама вспыхнула.
— Она мошенница! Самозванка!
— Я сделала ДНК-тест, мама, — перебила я. —Ты слышишь? Он показал, что она — моя дочь.
Мамино лицо исказилось.
— Этого… не может быть, — прошептала она. — Как она нашла тебя?
— Нашла.
Мама закрыла лицо руками, потом резко убрала их, и я увидела, что она плачет. Её мир рушился.
-Отец тоже все знал? - спросила я.
-Нет, и узнать об этом он не должен.
-Что? - переспросила я. - Ты серьезно, мама?
-Абсолютно. Валера мне никогда этого не простит. Он разведется со мной, а я не хочу жить в нищете. Все это принадлежит ему.
-То есть, ты сейчас думаешь только об этом?
-А о чем еще? Прошло двадцать лет, Катерина! Или ты в дочки - матери поиграть решила?
-С ума сойти! - взмахнув руками произнесла я.
— Катя… — выдохнула она. — Я хотела как лучше. Я не предполагала, что эта девка найдет тебя и провернет такое дело.
Она села на край дивана и согнулась, будто на неё вдруг опустили мешок с песком.
А я стояла посреди комнаты — пустая, сломанная и одновременно наполненная одним-единственным яростным желанием:
вернуть свою дочь.
Новый канал в ТГ ( без цензуры, там все)
Продолжение следует.
Начало тут: