На своем пути исследователь дает множество тонких и интересных наблюдений, но и впадает в субъективизм, делающий спорными основные его утверждения.
Н. Измайлов «М.О. Гершензон, как исследователь Пушкина»
Нью-Йорк, Нью-Йорк… Для людей моего поколения этот город с названием похожим на кличку провинциального фарцовщика, связан с именами двух бунтарей-очкариков.
Там, вдали от Родины, был порочно зачат и родился лимоновский «Эдичка», и там же, сорок пять лет назад оборвалась жизнь Джона Леннона. Оба они сто процентов «люди, побывавшие в будущем», но в силу исторической неизбежности – связанные с прошлым, которое мы не судим как раз ввиду его исторической неизбежности, предпочитая присматриваться и прислушиваться к тому, что все еще различают наша зрение и слух.
Побывать в прошлом намного сложнее, чем заглянуть в будущее.
Нью-Йорк, Нью-Йорк…
А ведь, если приглядеться – один в один Калининский проспект периода брежневской стабильности, которую многие научились ценить слишком поздно.
Туда мы сейчас и перенесемся. Прямо к виниловой мекке залетных меломанов – магазину «Мелодия».
Один из них, вероятно командированный в столицу из глубинки, стоя на крыльце любуется дефицитным приобретением – целый альбом Imagine без цензурных купюр и в аутентичной обложке. Кого или что напоминает профиль на фотопортрете? – Утопленника, или голову бомбиста Гриневицкого, заспиртованную в банке – страшный кадр из фильма «Софья Перовская».
Фильмы на эту тему, сколь бы талантливо ни были они сняты, позволяли их создателям глумиться под соусом обличения «ужасов царизма», не рискуя получить по шапке за русофобию: Здесь лавка русских сыров. Отсюда, из лавки, идет подкоп, в который заложена мина…
Почему-то портреты именно Джона Леннона напоминали иллюстрацию из «Судебной медицины».
А может быть это голова Иоканаана из декадентской «Саломеи»? – Кто угодно, только не рок-звезда по канонам господствующей моды начала 70-х.
Название второй, довольно скромной, песни переведено удачно – «Искалеченная душа». С отсылкой к нэповской цыганщине: не пора ли мне с измученной душою… и т.д. В любом случае, эффектней, чем «моральный калека» или «внутренняя травма».
«Искалеченная душа» на фоне четырех высоток, в которых (вкупе со зданием СЭВ) виделось моисеево пятикнижие масонолову Емельянову, принесшему в жертву своим фобиям собственную супругу.
Фраза из песни Леннона Goodnight, Wienna тоже была расшифрована одним битломаном справа, как предчувствие её автором собственной гибели в Городе Желтого Дьявола: я – араб, пляшущий для сионистов. Разговор происходил на одной черносотенной малине, где можно было встретить кого угодно.
Хотя, скорее всего, в подаренной им Ринго Старру вещице, Леннон имел в виду состав своих собутыльников в период двухлетнего запоя, вошедшего в биографию музыканта как «потерянный уикенд».
Записанная «на взводе» композиция начинается с призыва «с огоньком, ребята, с огоньком!», но дальнейшее звучит как попытка выдать желаемое за достигнутое. Главная ценность этой вещи в том, что она отсылает к одноименной кинокартине воистину довоенного качества.
Таким же окольным путем любопытный альбом Шэйкин Стивенса Manhattan Melodrama подводит к забытому киношедевру c молодым Кларком Гейблом и ослепительным молодым Троцким, словно сошедшим с пропагандистских плакатов крайне правого толка.
Но была и остается «вторая истина», гласящая, вопреки цинизму и усталости: Джон Леннон – идеальный вокалист в белом роке. Для простецов вроде меня очевидная с первых тактов первого знакомства.
Особое своеобразие, плодившее слухи о мнимом скопчестве Демиса Руссоса или о дурной болезни, якобы перенесенной Родом Стюартом тут не в счет. Это голос обычного человека, который рискнул запеть и у него получилось. Не картина маслом, а скорее рисунок пером. Ему не хватает полутонов и объемности. Но ведь и музыку пересказывать словами не обязательно. Скандируя в унисон с магнитозаписью anytime at all, подросток ощущал себя равным тому, кто его, тем не менее, опередил. С Джеймсом Брауном у него так бы не вышло.
Примитивные фальсификаторы советского прошлого демонизируют Никиту Богословского, вменяя большому композитору критическое отношение к раннему творчеству Битлз. Западных джазменов, солидарных с Богословским вспоминают неохотно. Против Мингуса с Куинси Джонсом не попрешь, да мы и не собираемся.
Леннон действительно не пытался имитировать черных вокалистов. В таких песнях, как Анна и Soldier of Love ему импонировали нерв и порыв. В них он видел рупор для выплеска эмоций тем голосом, какой у него есть. И услышав их от него, трудно было поверить, что кто-то исполнял их раньше, чем он. Да и проверить это в ту пору было невозможно. Главное – быстро ощутить, чтобы потом медленно обдумывать, чем же хотели с тобой поделиться лживые призраки блаженного возраста неведения. Не знаю, не пробовал, но, кажется, именно так действует пресловутая «кислота» – мысль замедляется, восприятие ускоряется: по России мчится тройка – Миша, Рая, перестройка…
Не преждевременным старением, а пролонгированным инфантилизмом чревата битломания. Тяжело вспоминать «знакомых мертвецов живые разговоры» на эту тему. Везде, всегда и всюду одинаковые. Разве что, последнее время стало в них больше близорукой мелочности суррогатного всезнайства.
Оригинальность в поп-музыке – понятие условное и неопределенное. Кстати, это замечание тоже не оригинально.
Чужое своеобразие, обладая необходимым талантом, проще сымитировать, нежели шаблон, в котором тоже никогда не бывает полного сходства с первоисточником.
Долгое время торговцы редкостями выдавали виртуозный шарж Мориса Гибба за малоизвестную композицию Леннона.
В отличие от Джаггера, Бёрдона и Уинвуда, Леннон никогда не подражал черным вокалистам напрямую, предпочитая исполнять их вещи в своей манере.
Исключение – короткий период увлечения Смоки Робинсоном, породивший All I’ve Got To Do, This Boy и ювелирную кавер-версию You Really Gotta Hold on Me, где рельефно выделены все сильные места этой песни.
Но это никак не «белый соул», это «Робертино Лоретти» белой рок-музыки до появления белой рок-музыки. Соулмэном был Пол.
Все началось с «Анны» Артура Александера, который предлагает расстаться возлюбленной голосом взрослого мужчины. Когда Леннон в припеве сетует «всю мою жизнь…», мы чувствуем, что персонажем прожито от силы лет девятнадцать.
Вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание на Rock-n-roll Music в оригинальном исполнении Чака Берри. Я знаю, я проверял. Чак Берри иронизирует, Леннон спешит поделиться восторгом, которого через год может уже и не быть.
Так пели Дэйв (не Рэй) Дэвис и Тони Джексон – золотой голос ливерпульского бита в составе ранних The Searchers.
В их пении гипнотизирует не экспрессия, а почти клиническая чеканность, позволяющая комфортно бесноваться тем, кому не угнаться за нюансами фанка и свинга, подпевая в доступной тональности.
Здесь, наверное, пора снова подчеркнуть, что, оценивая «бельканто» рок-вокалистов, мы не судим о нем по критериям оперного искусства, породившего данный термин.
Солист становится голосом слушателя, который тоже так сумел бы, но иначе не смогут ни тот, ни другой. Через три-четыре года так вообще никто уже не сможет. Зато через семь-восемь появятся те, кому удастся сделать это основой своего большого стиля.
Перечислим несколько имен и названий, пока озарение не померкло в уме.
Пример эффективности медленного чтения. Рецепт вокального маньеризма Марка Болана сконцентрирован в одном oh yeah (и-ау-йе) в запеве I’ll Get You, а инструментальная механика в альбомной версии Revolution. Колоссальный магнетизм T. Rex заряжен одним единственным «ау-йе».
Каждый второстепенный привесок к хитовой вещи ранних Битлз это библиотека незаменимых приемов и «фишек» замедленного действия. Причем такой, что его запомнят и ребенок, и пенсионер.
Пример номер два – Микки Доленц, поющий барабанщик в составе The Monkees, которых было принято девальвировать, как коммерческий спин-офф ливерпульской четверки. На самом деле отношения «жуков» и «обезьянок» были вполне коллегиальными, а сам Микки Доленц присутствовал при записи «Сержанта». Много лет спустя этот разносторонне одаренный человек подверг успешному медленному прочтению Good Morning, Good Morning, едва ли не самую специфическую пьесу как в революционном альбоме The Beatles, так и в списке вещей, созданных Джоном Ленноном.
Аналогичным способом Диону ДиМуччи удалось укротить неистовую Purple Haze Джими Хендрикса. При чем, как говорится, без потери качества.
Широко известная, но важная подробность: Дион ДиМуччи – единственный певец, помещенный битлами на обложку пластинки, помимо Боба Дилана.
На фото: Джон Леннон, Элис Купер, Микки Доленц. 1974
Элис Купер – ехидный шепот и вопли осененного крестом вампира из She’s So Heavy, Mr. Moonlight и I’m So Tired. Разумеется, это не так, но иногда мне кажется, что весь стервозный пафос Купера произрастает из ядовитой, как дерево анчар, How Do You Sleep? – Не нами сказано, добрые чувства рождают плохое искусство. И наоборот.
Нодди Холдер называет Леннона своим кумиром. «Кто этот так поет?», спросил Джон, услышав, как Нодди в соседней студии работает над вокалом Let’s Call It Quits.
Ну и Джонни Винтер, достойно вдохнувший жизнь в Rock-n-Roll People, пугающе похожую на «Гимн алкоголиков» Беляева Кости. С огоньком, ребята, с огоньком. Арсенал вокальных приемов, использованных альбиносом Джонни, идентичен тем, что продолжают изумлять нас шестьдесят лет спустя в битловской версии Bad Boy.
Чтобы удостовериться, на месте ли колдовская сила этих песен, достаточно поставить любую из них малышу, чье восприятие не зависит от моды, и посмотреть, как он станет себя вести. Подозреваю, что такой «ребенок Розмари» таится в душе каждого человека, но не каждый знает, чем его пробудить.
Всё дело в том, что признавать носителем оригинальности, когда сама она давно перестала быть оригинальной.
Не будучи любителем комбинативных подтасовок, все-таки отмечу нелинейную цикличность, свойственную песенному наследию Джона Леннона.
Это касается трех песен в начале трех альбомов разных лет: пылкая No Reply, кавалерийская атака Help! и ползучая, как змей-искуситель, Come Together. Распевать их позволено кому угодно – от профессионала до ночного прохожего навеселе, но интонация их автора была, есть и будет вне конкуренции.
Мистика второго трека: You’ve Got To Hide Your Love Away, Norwegian Wood и Dear Prudence.
Четвертый, добавочный, трек номер два – I’m a Loser служит почином еще одной триады в наследии Леннона – песням, стартующим а капелла. Это и лермонтовский Nowhere Man, и берущая за душу Wait, от которых рукой подать до «Ой рано, на Ивана» мулявинских «Песняров».
Магия предпоследней композиции: щемящий лиризм There’s a Place, отчаяние Not a Second Time, созвучной «Одиннадцатому маршруту» Анатолия Королева, и фрик-шоу Baby, You’re a Rich Man.
Ну и первое, что пришло мне в голову, то, с чего я собирался начать этот, сорок пятый монолог, вспомнив о приближении печальной даты еще на улице – солипсический плейлист «быстрой» стороны диска, составленный из последних песен Джона Леннона на пластинках Битлз: Twist and Shout; Please, Mr. Postman; Money; Dizzy Miss Lizzy; Run For Your Life; Tomorrow Never Knows; A Day in The Life…
Итак, я скрепя сердце предоставил брата его собственной участи, привязал себя к бочонку той самой веревкой, которой бочонок был принайтован к корме, и не задумываясь бросился в пучину. Результат оказался в точности таким, как я и надеялся. Так как я сам рассказываю вам эту историю, и вы видите, что я спасся, и знаете из моих слов, каким образом мне удалось спастись, а следовательно, можете уже сейчас предугадать все, чего я еще не досказал…
Идеальной антирекламой нетрадиционных ценностей служит смерть пролетарского драматурга Джо Ортона. Его забил молотком, скажем так, спутник жизни. В момент работы над сценарием картины для повзрослевших Битлз. Девять ударов девятого августа – number nine, number nine…
При всех своих «припадках» это был беспощадный, меткий и остроумный критик буржуазного общества.
Кремировали Ортона в темно-бордовом гробу под A Day in The Life – финальный трек битловского «Сержанта», увидевшего свет за два с лишним месяца до этого чисто английского убийства.
Соседями драматурга по кладбищу Голдерс Грин (inter alia) являются: Марк Болан, Пол Кософф (Free), Джек Брюс, Джонни Кидд, прозванный «Моше Даяном» британского рок-н-ролла из-за пиратской повязки на здоровом глазу.
А так же: Кит Мун (The Who), Конрад Фейдт («Калигари») и актер-писатель Брэм Стокер, подаривший человечеству Графа Дракулу – большого любителя раздавать кому бесславие, а кому – бессмертие. Что в принципе иногда одно и то же.
Словом, «вся команда!», как любил говорить Костя Беляев, которому не нравились мои параллели между ним и Ленноном, для меня очевидные. Чтобы делать одно дело совсем не обязательно быть от кого-то в одностороннем восторге.
9 декабря, 1980. Детям, родившимся в этот день, уже сорок пять. Ни одно из утопических рацпредложений, изложенных в пеcне-манифесте Imagine не реализовано. С годами самым ценным из них представляется no hell below us – никакого ада под нами нет.
Ад не просто «под нами», он шумит, как шансон в караоке-баре под окнами дома в некогда тихом квартале. И народу в нем – биток.
