— Ты просто обязана взять меня с собой на отдых, — безапелляционно заявила свекровь.
Не успела я и рта раскрыть, как она молниеносно извлекла из своей бездонной сумки мой новенький купальник и, словно диковинную бабочку, начала вертеть его в руках.
— Ах, какая прелесть! — притворно восхитилась она. — Дай-ка я его прикину! У нас же с тобой вроде одинаковый размерчик… Верно, Валик?
Валентин, бедняга, чуть не захлебнулся кофе и взглянул на меня с такой мукой, словно его вели на казнь. Я прекрасно читала этот взгляд, молящий: «Настя, умоляю, только не начинай».
Но я целых три года «не начинала». Три года терпеливо молчала, натянуто улыбалась и делала вид, будто меня совершенно не задевает то, как моя свекровь ведет себя с моим мужем, словно закадычная подружка-ровесница, а не его пятидесятипятилетняя мать.
— Инна Львовна, — выдохнула я, собираясь с духом для очередной безнадежной попытки, — вообще-то, это наш медовый месяц. И мы же…
— Еще раз осмелишься назвать меня этим звериным отчеством, пеняй на себя! Не зря я Львовна! В гневе я – сама львица! — пригрозила она, сверкнув глазами. — И хватит мне выкать, мы что, не родня? Да и вообще… Какой медовый месяц через три года после свадьбы? Не смеши мои тапочки! Я же не буду вам мешать! Днем каждый живет своей жизнью, а вечерком можем в ресторанчик сходить втроем. Валик обожает, когда мы все вместе, правда, сыночек?
Сыночек беспомощно кивнул. Разумеется, кивнул. Он всегда кивает, когда мама спрашивает. Прирожденный киватель.
Я всегда представляла свекровей этакими церберами домашнего очага: злыми, строгими, вечно придирающимися к каждой пылинке, к каждому неверному движению половника. Но Инна Львовна… она словно сошла со страниц глянцевого журнала о бурной молодости. Она не просто носит мои платья – она их выгуливает с таким шиком, будто они созданы специально для нее. Каждые выходные она врывается к нам с бутылкой игристого, готовая «зажигать» на полную катушку. Валентина она тащит на концерты каких-то никому не известных (кроме нее) звезд, а меня – за компанию, видимо, чтобы я прочувствовала всю прелесть ее неувядающей юности.
В прошлом месяце мне исполнилось тридцать. Я готовилась заранее, позвала близких друзей, заказала угощения. Валентин преподнес серьги с бриллиантами – те самые, что я полгода украдкой разглядывала в витрине ювелирного магазина.
Счастье мое длилось ровно до того момента, пока не появилась Инна Львовна. В мини-юбке, едва прикрывающей… ну, скажем так, не совсем юные прелести, в топе, открывающем вид на плоский (на удивление) живот, и с ресницами, которые казались готовыми взлететь и унести ее в мир вечной молодости.
– С днем рождения, подруга! – прогрохотала она с порога и вручила мне подарочный сертификат в спа-салон. – Это чтобы ты расслабилась и перестала париться по поводу всякой ерунды, типа готовки и уборки. Жизнь слишком коротка, чтобы быть скучной клушей!
А потом она, словно королева, воцарилась в центре гостиной и принялась рассказывать о том, как в молодости чуть не сбежала с каким-то рок-музыкантом на край света.
Мои подруги смотрели на нее с нескрываемым восхищением. Мужья подруг – с явным интересом (и, подозреваю, с некой завистью). А Валентин… Валентин смотрел на мать с обожанием, от которого у меня сводило зубы. А я стояла в углу собственного дома, в собственный день рождения и чувствовала себя статистом в театре абсурда, где в главной роли блистала Инна Львовна.
– Твоя свекровь – просто огонь! – прошептала мне подруга, толкая в бок. – Как тебе повезло!
Повезло. Еще как. Особенно повезло, когда в два часа ночи эта «огонь» танцевала на столе под истошное завывание какого-то ее кумира, а мои гости, захмелевшие и довольные, снимали это представление на свои телефоны. Когда все, наконец, разошлись, муж, зевнув, сказал:
– Мама – молодец, умеет жить. Тебе бы поучиться у нее этой легкости.
– Валя, – я постаралась говорить как можно серьезнее, хотя внутри все клокотало от возмущения, – я работаю финансовым аналитиком в крупной компании, веду дом, отлично готовлю, в конце концов! И при этом я должна учиться легкости у женщины, которая в свои пятьдесят с хвостиком ведет себя как трудный подросток?
— Не драматизируй, — вяло возразил муж. — Она просто… развлекается. Эпатирует публику, обличает язвы общества потребления… И ничего более.
Ага, обличает. Мой кузен, светило психиатрии, подобрал бы другое определение… Впрочем, пусть будет «обличает». Дело хозяйское.
Трагедия заключалась в том, что Валентин разрывался надвое. Я чувствовала его любовь, она была осязаема, но… он боготворил свою «вечно юную» маман и отчаянно пытался усидеть на двух стульях.
Билеты на рок-концерты для нее — и извинения за сорванный поход в театр со мной. Отмененный ужин при свечах под предлогом «мама в депрессии, ее опять бросили, ей нужна поддержка»… И так до бесконечности.
На следующей неделе Валентину стукнуло тридцать пять. По случаю юбилея он созвал друзей, коллег, и даже Инна Львовна клятвенно пообещала «паинькой быть».
— Мам, — сурово предупредил муж, — там будет начальство. Умоляю…
— Валенька, — обиженно протянула она, — ну что ты так со мной? Я, по-твоему, совсем уж дикая?
— Да не то я хотел сказать! — тут же заюлил Валентин. — Просто…
— А именно это и хотел, — Инна Львовна картинно вздохнула, скорбно поджала губы. — Не волнуйся, сынок. Буду вести себя пристойно.
Как бы не так!
В ресторан она явилась в платье, чье декольте простиралось до самого горизонта, и тут же бросилась окучивать босса Валентина, умудренного жизнью шестидесятилетнего мужчину. Тот, будучи человеком воспитанным, с натянутой улыбкой отбивался от ее чар, но в глазах читалось откровенное замешательство.
Тем более что в процессе празднования Инна Львовна приложилась к бутылке с усердием, достойным лучшего применения.
– Ох, не к добру это, – пробормотал муж, наблюдая, как мать расцветает нездоровым румянцем. – Чует мое сердце, не миновать нам конфуза…
Я могла лишь беспомощно развести руками, надеясь, что у Инны Львовны хоть где-то затерялись остатки самоконтроля. Но надежда таяла с каждой минутой.
– Я же Валика в ванной рож ала! – восторженно провозгласила она, словно делилась откровением. – А чего? Оригинальненько как!
Гости выдавили из себя дежурные улыбки, стараясь не встречаться взглядами.
– Я, дурында, думала, дочка родится, – гремела она на весь зал, – хотела Валей назвать… Ик! Слава богу, что Валентин есть!
– Валентин… чик! – Инна Львовна игриво прищурилась на сына. – А плесни-ка мамочке еще!
И Валентину, с тяжелым вздохом, пришлось исполнить ее просьбу.
А дальше, как говорится, Остапа понесло. Инна Львовна выудила из телефона запись какого-то сомнительного исполнителя и, под его… эээ… "творения", пустилась в пляс, столь же энергичный, сколь и неуместный. Пятая точка её совершала движения, от которых краснели даже стены.
На Валентина было мучительно смотреть; казалось, он готов был провалиться сквозь землю. Наконец, он не выдержал.
– Мама, – он подошел к ней и твердо взял за руку, – мамочка, пожалуйста, тебе пора домой.
– Что? – она уставилась на него совершенно безумными глазами. – Валик, ты что, стыдишься родной матери?
– Мама, умоляю, поехали домой! – взмолился он.
– Валечка! – громогласно заявила она. – Не могу я уйти сейчас! Потому что я выпила слабительное, и оно только сейчас как следует начало действовать. Ты же не хочешь, чтобы я по дороге…
По залу прокатился сдавленный смешок. Я, стараясь остаться незамеченной, вызвала такси.
– Ма-ма… – Валентин закатил глаза. – Ну…
– Ну я же покушала! – не унималась Инна Львовна. – И оно теперь все как давай продавливать! Кишечник, сынок мой, это дело серьезное. Со слабительным шутки плохи. Я же хотела до ресторана все прочистить! Кто ж знал, что так выйдет-то, а?
– Ты уже полчаса рассказываешь мне, как работает слабительное! – прошипел Валентин. – Да вызвала бы уже такси, ради всего святого!
– А… – протянула свекровь после тягостной паузы. – Я, значит, порчу вам праздник. Ясно как день…
– Да не портишь ты, мам, но…
– Нет уж, я нутром чую – хотите, чтоб я провалилась сквозь землю! – выпалила она, возвысив голос. – Я вам тут костью в горле! Родная мать – и та в тягость! Мое присутствие вас гнетет!
– Мам, ну ты же выпила…
– Да я трезва, как июльский полдень! Всего-то глоток сделала! – и тут плотину прорвало. – Это ты на мой "природный недостаток" намекаешь? Я тебе, значит, не компания вовсе?
В гостиной повисла звенящая тишина. Все взгляды, как прикованные, устремились на бедного Валика и его мать.
– Ну вот! – театрально вздохнула Инна Львовна. – Пригласил, а теперь спешит спровадить… Ладно-ладно. Только заруби себе на носу: не роди меня твоя мама, не на что было бы сегодня звать гостей!
Я шепнула Валентину о прибывшем такси. Он, словно сапер, обезвреживающий бомбу, осторожно взял мать под руку и повел ее к выходу…
Разумеется, Инна Львовна смертельно обиделась. Вот уже целую неделю ни звонка, ни эсэмэски. Валик ходит сам не свой, словно потерял путеводную звезду, а мне почему-то чудится, что завтра-послезавтра она грянет, как гром среди ясного неба. И завертится все по новой…