В обеденный перерыв в столовой шумят подносы, звенят вилки, кто то ловко пролистывает ленту на телефоне, кто то жует и смотрит в одно место, застыв над супом. На груди у многих поблескивают бейджи. На них крупными буквами написано: "менеджер по...", "оператор участка", "старший специалист". Имя иногда есть, иногда нет, а если и есть, то таким мелким шрифтом, что его не видно без наклона головы.
За соседним столом кто то говорит по рабочей связи. Его зовут по фамилии и должности, как команду: "Иванов, отчеты по третьему кварталу где". И то, как это сказано, важнее, чем любые "пожалуйста". Фамилия и роль сливаются в одну жесткую метку, которой удобно пользоваться, когда делаешь рассылку, ставишь задачу или пишешь в служебный чат. В этих чатах редко спрашивают, как кто спал и что у него дома. Зато отлично знают, кто отвечает за таблицы, презентации или запуск линии.
Я видел такие комнаты и раньше, задолго до открытых пространств, когда люди еще сидели в тесных конторах с бумажными папками вдоль стен. Там тоже говорили: "Зовите бухгалтера", "где у нас инженер", "пусть юрист зайдет". Имена всплывали только, если человек увольнялся, женился или внезапно попадал в беду. Пока все идет по плану, человеку достаточно роли. Остальное считается лишним.
Но если отойти на несколько шагов, становится видно, как работа аккуратно подменяет собой личность. Человеку проще сказать "я продавец", "я мастер", "я айтишник", чем пытаться сформулировать что то про себя, что не укладывается в должностную инструкцию. Так безопаснее. Работа дает короткий ответ на вопрос "кто ты". Ответ, который легко понимают окружающие и который редко вызывает дальнейшие расспросы.
Когда то это выглядело иначе, но с той же логикой. В маленьких городах к человеку прилипало ремесло: портной, сапожник, кузнец. Иногда оно становилось фамилией. На шумных улицах средневековых рынков я много раз слышал, как к торговцу обращались не по имени, а по товару: "Эй, соль", "мясник, иди сюда". Имя можно было и не знать. Важно, что этот человек обслуживает твою потребность и отвечает за определенный кусок мира.
Еще дальше в прошлое в селениях, где все знали всех, дети наследовали не только землю, но и прозвища. "Сын пастуха", "дочь лекаря", "люди старосты". Человека обозначали через дело, общину, связь. Имя было как внутренний ключ, который звучал в кругу близких, а вовне использовалась функция: кто ты для деревни, для поля, для чужака.
Сегодня функция стала точнее и холоднее. В корпоративных базах у человека длинный цифровой хвост: табельный номер, идентификатор сотрудника, логин, внутренняя почта. На экране всплывает не человек, а "единица ресурса". По этим хвостам удобно считать эффективность, распределять нагрузки, закрывать смены и заполнять отчеты. В них нет ни усталых глаз по вечерам, ни того, как человек держит чашку в руках, ни истории, которую он рассказывает ребенку перед сном.
Но спираль движется так, что каждый виток чуть точнее фиксирует то, что прошлые эпохи делали наощупь. Раньше человека могли навсегда запереть в одном ремесле по рождению. Теперь кажется, что можно все сменить: освоить новую профессию, уехать в другой город, перепридумать себя. Однако при каждом повороте снова появляется вопрос: ты кто, если отнять табличку на двери и подпись в почте.
В одном из городов, который я помню еще с дымом первых заводских труб, рабочие гордо называли себя по цеху. Это давало ощущение принадлежности и силы, но забирало право быть кем то еще. В наши дни вместо цеха человек называет компанию или сферу. "Я из такой то фирмы", "я из айти". Разница в декорациях, а чувство принадлежности и сужения остается прежним. Мир стал шире, а ответы часто звучат так же коротко.
Есть и другой слой, почти незаметный. Когда работа забирает имя, она незаметно забирает и право на слабость. Роль должна работать, быть стабильной. "Менеджер по продажам" не может просто встать посреди планерки и сказать: "Сегодня мне страшно и пусто, я не понимаю, зачем я все это делаю". В роли для такого нет строки. Максимум - графа "выгорание" в отчете, которую аккуратно спрячут в презентацию.
Иногда я вижу, как люди пытаются вернуть себе имя маленькими жестами. Кто то клеит на рабочий стол фотографию из детства, где он еще без всех этих титулов и регалий. Кто то заводит анонимный блог, где пишет то, что не может сказать под должностной подписью. Кто то просто стирает с бейджа должность, оставляя только имя, и слушает, как растерянно спотыкаются коллеги, пытаясь понять, как его теперь звать.
В истории были периоды, когда имя, наоборот, было слишком громким и давящим. Имя рода, династии, клана. От него невозможно было уйти, с ним нужно было жить и умирать. Сейчас давление приходит не сверху, а со всех сторон: от системы, графиков, требований. Имя как будто растворяется в общей шумной таблице, где главное - чтобы ячейка с твоей строкой была заполнена и вовремя.
Я думаю о том, что будет написано на надгробии человека, который всю жизнь прожил как "ведущий специалист отдела". Там редко пишут должность из внутреннего приказа. Там вдруг вспоминают имя, от которого так легко отказывались в рабочих чатах. Иногда добавляют пару слов вроде "любимый отец" или "добрый друг". В последние строки жизни тихо возвращается то, что зажато между сменами и планерками.
Может быть, самое простое, что можно сделать, - иногда проверять себя вопросом, который не помещается в резюме. Кто ты, если сегодня заблокируют все рабочие логины и снимут таблички с дверей. Как к тебе обратятся те, кто останется рядом. Вспомнят ли они должность или имя. И доволен ли ты тем, что выберут.