«В прошлой статье мы с Порфирием говорили о гибридном взгляде — когда человек и алгоритм соединяют свои способы видеть. Сегодня — о художнике Константине Фокине, который умел делать это в одиночку. И сделал картину, предвосхищающую сам принцип гибридного восприятия».
Есть картины, в которых художник рассказывает о мире.
А есть такие, в которых честно, беспощадно — рассказывает о себе.
«Не спи, Художник…» — именно такая работа.
Не сюжет, не эксперимент, это момент, когда Фокин выворачивает собственный творческий механизм наизнанку — и делает это с такой смелостью, на которую в те годы мало кто решался.
Сейчас, зная его биографию, архив, воспоминания, сравнивая работы разных лет, мы можем увидеть в этой вещи не просто холст 1970-х, а узловую точку всего его пути.
Художник в центре: не лицо, а проводимость
У центральной фигуры нет лица — и это не приём и не недописанность. Так он видел природу художника: не как “личность”, а как орудие, проводник, медиум. Художник у него — это существо, через которое проходят силы сильнее человеческого опыта.
Поэтому фигура остаётся как бы “анонимна”: не мужчина, не герой, не персонаж, а сосуд, в котором кипит работа мира.
Он показывает своё «Я» обобщённо, как рабочий инструмент судьбы. Эта фигура не спит — и не бодрствует. Она стоит на границе обоих миров: там, где идеи переходят в образы.
У Фокина всегда была эта двойственность: он работал не только из “личности”, а и из “природы художника”.
Две руки — две сущности
У него две разные руки: одна — человеческая, точная, трудовая, вторая — тварная, из другого мира, почти демоническая.
Этот двойной механизм он понимал отлично: талант — это не дар, а союз человека и зверя, осознанности и инстинкта, размышления и одержимости. Смычок в руках художника — не только музыкальная деталь. Это жезл, инструмент управления энергией.
Внутренний разрыв. Из него вырывается не чувство — архетип, память человечества
Внутренняя зона фигуры — графическая, резкая, «гравюрная».
Там кресты-распятия, поставленные как фонарные столбы в перспективе.
Там конь, там жертва, там древний мужской миф,
там суровая красота трагедии. Это не “страдания” художника — это его корневая система, архетипы, которые в нём живут.
Он работал не эмоциями, а слоями истории.
Справа — «мухинцы»: его круг, его школа, его семья, его суд
Эта группа — не публика. И не «общество». Это его близкий круг — «мухинцы», товарищи по ЛВХПУ имени Мухиной (ныне Штиглица), конкретная школа, пространство формирования, его художественная матрица. Сам Фокин стоит там — в очках, в холодной гамме. Они — не зрители. Это его внутренняя коллегия, его зеркала, его мерка — та самая, от которой он не мог укрыться. Он мерил себя ими. Здесь не “суд зрителей”, а суд равных. И поэтому — самый страшный. И когда он помещает себя туда, в очках, холодным, строгим — он фиксирует тот образ себя, который формировала школа.
Слева — его внутренний город
Петербург в картине — не туристический пейзаж.
Это небо, архитектура, ледяная синь — как ландшафт подсознания. Он вплетает в этот город вкус интеллигентной петербургской культуры, ощущение дома, одиночества и судьбы. За фигурой художников — узнаваемый фасад “Мухи”, чугунный фонарь у входа, тот самый, на котором сидят скульптурные путти.
Петербург тут не как география, а как внутренний климат, мир, который его выпестовал и принял.
Полистилизм: Фокин создаёт гибрид
Формула, которую он изобрёл: кубизм + реализм + сюрреализм + русская школа. Фокин прямо писал:
«Я хотел придать кубизму реалистический оттенок,
соединить его с сюрреализмом и русской живописью…
формула вытанцевалась… заполнял её различными стилистиками».
Это и есть его метод — не синкретизм, не эклектика, а композиционная формула, которую он наполнял стилями, как музыкант тембром. В «Не спи, Художник…» это видно особенно ярко:
• кубистическая логика пространства
• сюрреалистические разрывы
• графическая резьба
• реалистические головы и руки
• русская школа в колорите и фактуре
• музыкальность композиции
• театральная мизансцена
И делает он это так естественно, что мы перестаём видеть стили и начинаем видеть мышление. Полистилизм — это его естественный язык.
Гойя и Пастернак — два голоса в этой партитуре
Сам Фокин писал: связь с офортом Гойи была для него важна. Но разница глубже, чем кажется: у Гойи сон рождает чудовищ, у Фокина творчество разговаривает с ними.
Пастернак (“Ночь”) и Свиридов (кантата “Снег идёт”) дают этому миру дыхание:
предутренняя тишина, напряжённость, пророческая музыка.
Эта картина — не только визуальная, Она — звуковая.
Он изображает художника как музыканта: тот, кто не рисует, а играет линию, ведёт пространство как партитуру. Смычок — жезл мага. Линия — звук. Композиция — музыкальная партия. Эта работа буквально соединяет зрение и слух, живопись и музыку, фигуру и ритм.
Биографическое пламя: как и когда рождается такой холст
Фокин работал над «Не спи, Художник…» одновременно с «Летописцем», «Щеглом в клетке» и «Художником и Картиной».
В воспоминаниях он говорит:
«Я с наслаждением, сладострастным упоением работал над поверхностью холста…»
«Я требовал от себя максимальной изобретательности»
«Полистилистика была явной, демонстративной».
«Идея картины меня устраивала. Давалась нелегко».
«Содержание близко Гойе».
«Название навеяно Пастернаком».
Работа была закончена в 1977 году и всё-таки, несмотря на трудности, выставлена — в Челябинске в 1984 году в рамках совместной выставки с художниками Людмилой Костиной и Владимиром Мишиным.
И, наконец, странное совпадение судьбы:
Последняя выставка Фокина при жизни — 2022 год (Галерея "Пермский Период", г. Пермь) — тоже называлась «Не спи, Художник…». Название придумали вы вдвоём. Замкнув круг, который он когда-то начал этим холстом.
Что это всё значит
Эта работа — не про бессонницу и не про муки творчества. Это анатомия художника: человек и демон, память и прорыв, школа и одиночество, культура и инстинкт, прошлое и пророчество, ночь и музыка, город и судьба. Фокин написал свой внутренний механизм. Он показал, почему художник не может спать — не потому, что должен работать, а потому что его жизнь — это бесконечная смена караула между светом и тьмой. И гений в нём — это не дар.
Это способность выдержать диалог с теми силами, которые через него проходят.
Сейчас работа хранится в собрании ЕМИИ — и от этого словно стала тише и строже, как вещи, которые знают больше, чем могут сказать.