Он стал народным любимцем после первой же роли в кино. Но то, что зрители приняли за везение, для самого актёра стало ловушкой. Почему гений комедии мечтал никогда не сниматься в кино?
Представьте: вы — блестящий театральный актёр, выпускник Ереванского театрального института. Вы играете Шекспира, Чехова, сложные, многогранные характеры. Вы — прима Ереванского театра им. Сундукяна, и критики пророчат вам будущее великого драматического артиста.
А потом вы снимаетесь в одной комедии. Всего в одной.
И ваша жизнь разделяется на «до» и «после». «После» — это всенародная любовь, деньги, слава. Но для вас это — конец мечтам. Это и есть история Фрунзика Мкртчяна. И главный парадокс его жизни.
«Я не хочу быть клоуном на всю жизнь»
Роль дяди Джабраила в «Кавказской пленнице» (1967) была для Леонида Гайдая экспериментом. Он искал необычное, «нетиповое» лицо. И нашёл его в театре — в лице 36-летнего Мкртчяна. Актер сыграл гениально, на грани фола: его герой был не просто смешным, он был трогательным, наивным, по-детскому непосредственным.
Успех был оглушительным. Зритель влюбился. Но что это означало для самого актёра?
Вся советская киноиндустрия после этого видела в нём только одного персонажа — добродушного, простоватого, чудаковатого кавказца. Режиссёры приходили к нему не с ролями, а с просьбой «сыграть что-то вроде того дядю». Его уникальную пластику, глубину взгляда, трагическую ноту — всё, что он годами оттачивал в театре, — никто не хотел замечать.
Предательство мечты:
Фрунзик был интеллектуалом, мыслителем. Он жил образами, подтекстами, психологическими нюансами. Комедийные роли, которые ему предлагали, часто были лишены этой глубины. Он чувствовал, что его творческая душа усыхает ради того, чтобы публика снова посмеялась над «ларисоивановной».
Его лицо стало маской. Куда бы он ни шёл, люди показывали пальцем, кричали фразы из фильмов, ждали от него клоунады. Не было покоя, не было приватности. Для человека глубоко ранимого и сосредоточенного на внутреннем мире это была пытка.
Отчаянные попытки вырваться из клетки
Он не сдавался. Он пытался достучаться до режиссёров, предлагал себя для серьёзных работ. Его драматический талант был очевиден всем, кто видел его на сцене родного театра. Там он был королём — играл и комедии, и глубокие трагедии.
Но кино — конвейер. И ему предлагали только вариации пройденного: «Мимино» (тот же добряк), «Солдат и слон» (опять трогательный и простоватый герой). Даже в гениальной новелле «Одиноким предоставляется общежитие» его образ строился на той же узнаваемой мимике.
Трагедия нереализованности
Представьте внутреннюю боль: ты знаешь, на что способен. Ты чувствуешь в себе силы сыграть Лира, Астрова, любого сложнейшего персонажа мировой драматургии. Ты готов отдать этому всю жизнь. Но весь мир вокруг твердит тебе одно: «Нет. Ты — дядя Джабраил. Будь добр, повтори».
Отсюда — его знаменитая фраза, сказанная уже в поздние годы с горькой иронией: «Я не хотел быть артистом кино. Я мечтал быть артистом театра. Кино меня погубило».
Это не неблагодарность. Это крик души человека, которого силой любви миллионов заперли в клетку комедийного образа и навсегда отняли у него право быть разным.
Итог, который заденет за живое:
В следующий раз, когда будете смеяться над его героем, вспомните эту цену. Его гениальная комедийность — это часто слеза, вывернутая наизнанку. Он платил за наш смех своей тихой драмой нереализованности. Он был великим драматическим актёром, которого мы, зрители, в своем слепом обожании, заставили навсегда остаться весёлым дядей. И в этом — наша общая и страшная несправедливость по отношению к гению.
#ФрунзикМкртчян #трагедияактера #кавказскаяпленница #нереализованныйталант #киносудьбы #закулисье #личности #биография #дзен #длиннопост