Я держу твою руку, она холоднее, чем лёд. Нам с тобою пророчат уже расставание скорое. Твой застывший от боли, слегка перекошенный рот. Эти люди, одетые в белое, нам незнакомые. Я держу твою руку, она, как ладонь малыша. Так хрупка и беспомощна, так холодна безнадёжно. Как же я так беспечно, бездумно и слепо жила, Полагая, что всё в этой жизни исправить возможно. Я стою, как во сне, как в тумане. Не видно лица. Слёзы катятся, словно грехи отмывая. Папа милый, твои потемнели глаза От того, что уже мир иной, неземной повидали. Я ослепла, оглохла, забыла, как жить, как дышать. И одно лишь меня в этот прóклятый миг утешает: Буду руку твою в своей памяти крепко держать. Если вдруг отпущу, значит, время моё истекает.
Я держу твою руку, она холоднее, чем лёд.
Нам с тобою пророчат уже расставание скорое.
Твой застывший от боли, слегка перекошенный рот.
Эти люди, одетые в белое, нам незнакомые.
Я держу твою руку, она, как ладонь малыша.
Так хрупка и беспомощна, так холодна безнадёжно.
Как же я так беспечно, бездумно и слепо жила,
Полагая, что всё в этой жизни исправить возможно.
Я стою, как во сне, как в тумане.
Не видно лица.
Слёзы катятся, словно грехи отмывая.
Папа милый, твои потемнели глаза
От того, что уже мир иной, неземной повидали.
Я ослепла, оглохла, забыла, как жить, как дышать.
И одно лишь меня в этот прóклятый миг утешает:
Буду руку твою в своей памяти крепко держать.
Если вдруг отпущу, значит, время моё истекает.