В истории человеческих конфликтов есть события, которые, при всей их кажущейся незначительности, становятся красноречивыми символами эпохи, несоответствия между замыслом и реальностью, а порой и горькой иронией прогресса. Таким событием, навсегда вписавшимся в анналы не только австралийской, но и мировой истории в парадоксальном ключе, стала так называемая «Война с эму» — противостояние, развернувшееся в Западной Австралии в конце 1932 года.
Этот инцидент, формально являвшийся военной операцией по противодействию нашествию птиц, быстро превратился в медийный фарс, военно-стратегический провал и глубокий урок в области экологического менеджмента и человеческого высокомерия.
Контекст, породивший этот необычный конфликт, был трагическим и сложным. Австралия, как и весь мир, переживала тяготы Великой депрессии. Для западных районов континента, традиционно зависимых от сельского хозяйства, кризис усугублялся и без того суровыми природными условиями. В надежде на лучшую жизнь и в рамках правительственной программы солдат-поселенцев, тысячи ветеранов Первой мировой войны получили участки земли в районе Кэмпиона, к востоку от Перта.
Им были обещаны поддержка и субсидии, однако реальность оказалась куда мрачнее: неплодородные земли, низкие цены на пшеницу и жесткие долговые обязательства поставили многих на грань выживания. Фермеры, с огромным трудом возделывавшие свои наделы, с нетерпением ждали урожая, который должен был стать для них спасением. Именно в этот момент на сцене появилась неучтенная сила природы — огромная популяция эму, крупнейших птиц Австралии, неспособных к полету, но отлично приспособленных к жизни в засушливых регионах.
Эму, будучи кочевыми птицами, ежегодно совершали сезонные миграции. Однако 1932 год выдался особенно тяжелым: засушливое лето в глубине континента вынудило десятки тысяч птиц двинуться на прибрежные, более плодородные территории, где как раз зеленели посевы отчаявшихся фермеров. Стаи, насчитывавшие порой до тысячи особей, подобно живым цунами, обрушивались на поля, вытаптывали ограждения, пожирали и портили драгоценную пшеницу. Птицы, обладавшие мощным телом, способным развивать скорость до 50 километров в час, с легкостью ломали хлипкие изгороди. Для людей, уже измотанных экономической борьбой, это стало последней каплей.
Фермеры, многие из которых сами были бывшими военными, обратились к правительству с отчаянной просьбой о помощи. Они просили эффективных мер, и в их представлении таковой могла быть только армия с ее пулеметами. Их требования нашли отклик у военного министра сэра Джорджа Пирса, который, по всей видимости, увидел в этой ситуации возможность продемонстрировать публичную поддержку страждущим ветеранам и, возможно, провести полевые испытания вооружения в реальных условиях.
Так было принято решение, определившее характер всего предприятия: для «усмирения» эму была выделена воинская часть под командованием майора Мередита. В его распоряжении оказались два солдата-наводчика с ручными пулеметами Льюиса, десять тысяч патронов и, что немаловажно для последующей медийной огласки, кинооператор от студии Fox Movietone для съемок военных успехов.
Операция, начавшаяся в ноябре 1932 года, с первых же дней пошла не по плану. Военные, привыкшие к дисциплинированному противнику, столкнулись с тактикой, которую не описывали ни одни уставы. Эму не атаковали строем, они рассыпались мелкими, быстро движущимися группами, идеально использующими рельеф местности для укрытия.
Первая значительная попытка заманить крупную стаю в пулеметную засаду у водоема провалилась: хотя огонь и был открыт, птицы, даже будучи ранеными, демонстрировали поразительную живучесть и скрывались в кустарнике. Согласно донесениям, в тот день было израсходовано две с половиной тысячи патронов при непонятном количестве реальных потерь противника. Это стало прологом к месяцу изнурительной и бесплодной кампании.
Майор Мередит, человек, судя по всему, сохранявший чувство долга и даже определенную симпатию к своему необычному противнику, экспериментировал с тактикой. Пулеметы пытались установить на грузовик, чтобы преследовать стаи по бездорожью, но неровная местность и высокая скорость птиц делали стрельбу неэффективной, а технику — уязвимой. Попытки стрелять с дальних дистанций также не приносили успеха — патроны тратились впустую. При этом эму демонстрировали поразительную способность к адаптации: они начали избегать районов, где появлялись солдаты, меняли маршруты кочевок, разбивались на еще более мелкие группы.
Местная пресса, первоначально поддерживавшая операцию, быстро почуяла историю. Репортажи стали приобретать сатирический оттенок: газеты писали о «поражении» армии, о «генералиссимусе эму», ведущем свою партизанскую войну. Национальный и даже международный интерес к «войне» рос, превращая серьезную, с точки зрения военных, операцию в объект всеобщих насмешек. Парламент в Канберре начал задавать неудобные вопросы о затратах и эффективности.
Через месяц, после череды безуспешных вылазок, израсходовав порядка девяти с половиной тысяч патронов и, по официальным отчетам майора Мередита, уничтожив около 986 эму при вероятном гораздо меньшем реальном числе, военная операция была свернута. Армия отступила. На первый взгляд, это была безоговорочная победа птиц.
Майор Мередит в своих докладах с непреднамеренным юмором отмечал, что эму могли бы быть признаны достойными противниками для любого подразделения пулеметчиков, ибо даже будучи тяжело ранеными, они умудрялись скрыться. Фермеры, однако, не оставили своих попыток решить проблему. Давление с их стороны продолжилось, и в конце консов правительство возобновило мероприятия, но уже в ином формате.
Была введена система вознаграждений за убитых птиц, и именно этот метод — мотивация местных охотников премиями — оказался по-настоящему действенным. За следующие несколько лет были истреблены десятки тысяч эму, и угроза посевам была в значительной степени ликвидирована, но уже без участия регулярной армии и сопровождающего ее позора.
«Война с эму» стала гораздо больше, чем курьезной исторической заметкой. Это многогранный символ. С одной стороны, это классический пример непродуманного государственного вмешательства, когда сложная экологическая и социально-экономическая проблема пытается быть решена грубой силой без понимания контекста. Армия, как инструмент, оказалась совершенно неадекватной задаче контроля над популяцией диких животных.
С другой стороны, конфликт ярко высветил противоречие между европейским, индустриальным мышлением, стремящимся к доминированию и порядку, и хаотичной, непредсказуемой реальностью австралийской природы, которую нельзя было подчинить линейной логике военной операции. Эму, как часть этой природы, действовали инстинктивно и эффективно, в то время как люди с их технологиями оказались неповоротливы и неуклюжи.
Медийный аспект события также был новаторским. Это один из первых примеров, когда неудача государственной силовой структуры была столь подробно и с таким сарказмом освещена прессой и кинодокументалистами. Образ непобедимых птиц, обращающих в бегство солдат с пулеметами, бил по самомнению нации, пытавшейся утвердиться на суровом континенте. В долгосрочной перспективе эта история повлияла и на подходы к охране природы в Австралии.
Хотя в 1932 году об охране эму речи не шло, последующие десятилетия показали необходимость баланса. Сегодня эму является охраняемым видом, его численность регулируется научно обоснованными методами, а сама «война» вспоминается как предостережение против упрощенных решений в управлении экосистемами.
В конечном счете, Великая война с эму остается памятником человеческой абсурдности, но абсурдности поучительной. Она демонстрирует, как сочетание экономической депрессии, политического популизма, военного самомнения и экологического невежества может привести к ситуации, где реальный ущерб от попытки решения проблемы рискует затмить ущерб от самой проблемы. Это история о том, что технологическое превосходство не гарантирует успеха против сил природы, если нет понимания их сути. И, наконец, это вечное напоминание о том, что иногда самый громкий выстрел может оказаться не метким, а победа, доставшаяся дорогой ценой, может выглядеть в глазах истории и современников как самое сокрушительное и комичное поражение.
В сельскохозяйственных районах Западной Австралии память о тех событиях жива, но теперь она служит не призывом к борьбе, а метафорой уважительного и разумного подхода к хрупкому миру, в котором человеку отведена роль не полновластного хозяина, а лишь одной из многих сторон в бесконечном диалоге с живой природой.