Глава 19: «Язык Огня и Стали»
План рождался в дымной пещере, на шкурах, испещренных угольными схемами. Вольфгар, Адальберт и Горим склонились над картой арены.
— Их сила — в открытости, — водил палкой Горим. — В толпе. В быстром гарнизоне отсюда, в двух кварталах.
— Значит, ворвемся и вырежем охрану, — пожал плечами Адальберт. — Что сложного?
— Сложность в том, что нас перебьют, — голос Вольфгара был ровным. — Мы освободим два десятка гладиаторов, чтобы легион Морвена прижал нас к стене.
— Тогда как?
— Мы ударим по их уверенности. Заставим их самих открыть ворота.
Вольфгар ткнул пальцем в точку на карте.
— Гладиаторские бои — бизнес. Большие деньги. Казна хранится здесь, в подвале под западной трибуной. Мы не будем ее красть. Мы ее подожжем.
Адальберт смотрел на него с новым уважением.
— Дым и паника среди богатых зрителей... они боятся этого больше бунта рабов. Охрана бросится спасать лордов, а не охранять клетки. Вот тогда мы ударим.
План был жестоко прост. Горим с горными охотниками проникнет в подвалы через старые стоки. Подожгут хранилище смолой и маслом. Вольфгар с основными силами будет ждать у задних ворот. Сигналом станет смена рева толпы на крики ужаса.
— Никакой лишней жестокости, — приказал Вольфгар, глядя на Адальберта. — Цель — освобождение, не убийство. Выводим людей и уходим. Быстро.
Адальберт кивнул, но в глазах читалось сомнение. Для него война была синонимом уничтожения.
Ночь была безлунной. Тридцать оборотней — беглецы Вольфгара и охотники Бероффа — скользили по оврагам как тени. Город встретил их запахом нищеты и тлеющих костров. Горим вел их переулками, где пьяные крики маскировали их шаги.
У старого акведука они разделились. Горим с пятеркой бесшумно исчез в зеве коллектора.
— Удачи. Ждите сигнала.
Остальные затаились в развалинах склада. Отсюда доносился гул толпы с арены. Шло главное событие вечера.
Вольфгар стоял у щели в стене. Адальберт нервно переминался рядом.
— Сколько ждать?
— Пока не будет сигнала.
— Они могли попасться!
— Горим знает дело. Молчи и жди.
Минуты тянулись. Вольфгар вспоминал арену. Запах крови. Лицо Германа. Окровавленный деревянный меч. Сегодня он вернется туда господином.
Внезапно гул толпы изменился. Ритмичное скандирование сменилось нарастающим шумом, потом — сплошным ревом ужаса. Свет над ареной заплясал — полыхали факелы, выроненые в панике.
— Сигнал. Пора.
Они выдвинулись. Задние ворота арены были брошены. Охрана ринулась внутрь, спасать аристократию.
Вольфгар толкнул массивную дверь. Открылся знакомый коридор, пропахший потом и страхом.
— Клетки — справа и вниз. Адальберт, налево. Я — направо. Встреча у выхода через десять минут. Ни секунды больше!
Они ринулись вглубь. Из-за решеток смотрели испуганные глаза.
— Мы не стража! — крикнул Вольфгар. — Мы здесь, чтобы освободить вас! Кто хочет умереть свободным — за нами!
Слова подействовали как удар хлыста. Адальберт сорвал замок с первой клетки.
— Выходи! Быстро! Оружие берите у мертвых!
Люди Вольфгара работали быстро. Освобожденные гладиаторы, хватая оружие, присоединялись к ним. Отряд рос.
Вольфгар добежал до конца коридора. И увидел их. В соседней клетке — двое детей. Мальчик и девочка. Тощие, испуганные, они прижимались друг к другу.
Дети. Они делали из детей гладиаторов.
— Эльза! Сюда! Выведи их!
Из бокового прохода высыпало пятеро стражников. Увидев оборотней со взломанными клетками, они ринулись в атаку.
Бой в узком коридоре был коротким и яростным. Вольфгар действовал с холодной эффективностью Калеба. Парирование — удар в горло. Уклон — тычок в глаз. Его стальной кинжаль резал кольчуги с ужасающей легкостью. Рядом Адальберт ревел, его секира крушила щиты и кости.
Стражники были перебиты за секунды. Но шум привлек внимание отряда, спускавшегося с трибун.
— Вольфгар! Надо уходить! — закричал Адальберт, указывая на толпу у выхода. — Мы всех вывели!
Вольфгар кивнул Эльзе. Но его взгляд упал на лестницу, ведущую на трибуны. Оттуда доносились крики. Там была Изабелла. Он знал.
Дикое желание рвануло его наверх. Найти ее. Вырвать из ада.
— ВОЛЬФГАР! ОНИ ИДУТ!
С лестницы сбегали солдаты. Много.
— Отход! Все назад! Через выход!
Они хлынули в проход. Адальберт с несколькими бойцами прикрывал отход. Вместо отступления он с ревом бросился на солдат.
— АДАЛЬБЕРТ! НАЗАД!
Было поздно. Ярость Адальберта затмила разум. Он рубился в гуще врагов. Офицер с алебардой ударил сбоку. Длинное древко вонзилось Адальберту в бедро.
Адальберт с ревом рухнул. Солдаты окружили его.
Вольфгар рванулся вперед. Его кинжаль пронзил горло алебардиста. Он схватил Адальберта за плечо и потащил назад.
— Прикрыть!
Они вывалились на улицу. Горим уже ждал, указывая путь в лабиринт трущоб. Погоня заблудилась в переулках, натыкаясь на засады и тупики.
Через полчаса они были в предгорьях. Пятьдесят освобожденных гладиаторов, изможденных, с горящими глазами, смотрели на Вольфгара.
Адальберт сидел на камне, стиснув зубы, пока Эльза перевязывала рану. Он смотрел на Вольфгара с яростью и стыдом.
— Ты спас меня. Зачем? Я был готов умереть!
— Твоя смерть была бы бессмысленной. Мы выиграли сегодня, потому что спасли пятьдесят наших. Твоя жизнь стоит больше трупа десятка стражников. Запомни.
Вольфгар повернулся к новым последователям.
— Сегодня вы свободны! Но борьба только начинается! Империя ответит всей своей мощью! Спросите себя — готовы ли вы сражаться? Умереть свободными?
Из пятидесяти глоток вырвался яростный рев. Ответ был очевиден.
Вольфгар смотрел на них. Его власть крепла. Он сдержал слово. Освободил первых. Но цена оказалась высока. В Адальберте он видел не только союзника, но и угрозу. А в глазах новых последователей — ожидание чуда.
Он повел их в горы. За спиной горел Вальмонд, освещенный заревом пожаров. Он оставлял позади старую жизнь. Шел навстречу судьбе вождя, несущего свободу и тяжелое бремя власти.
А в сердце горела рана. Рана от того, что был так близко к ней. И не пошел.
Глава 20: «Клинок и Чернила»
Возвращение в Черные Холмы было больше похоже на отступление измученной армии, чем на триумфальное шествие. Пятьдесят освобожденных гладиаторов едва волочили ноги. Их восторг сменился животным страхом перед неизвестностью и болью от старых ран.
Адальберта несли на носилках. Рана на бедре воспалилась от серебряного лезвия, он бредил в жару, бормоча проклятия в адрес Морвена, Греймана и... Вольфгара. «Я мог бы перебить их... Зачем ты меня спас... Я не просил...»
Вольфгар шел в голове колонны, его спина была прямой, но плечи несли невидимый груз. Он слышал шепот за спиной.
«Это он... Сын Зигфрида...»
«Вывел нас из ада...»
«Но теперь что? Куда мы идем?»
«Говорят, Морвен собирает войска...»
Берофф встретил их у входа в Логово Предков. Его острый взгляд скользнул по потрепанной, но разросшейся колонне.
— Охота удалась, мальчишка. И шумная. Весь Вальмонд говорит о горящей арене.
— Мы освободили своих. Потеряли двоих. Это хороший обмен.
— Для тебя — да. Для нас... — Берофф окинул взглядом пещеры, где его соплеменники с тревогой смотрели на толчу новичков. — Для нас это значит, что теперь на нас смотрит не отряд следопытов, а весь Серебряный легион. Ты принес нам не пополнение. Ты принес войну.
— Война уже шла! — выкрикнул высокий гладиатор со шрамом через глаз. — Вы отсиживались в горах, пока нас резали на аренах!
Воздух накалился. Горные оборотни зарычали, сжимая оружие. Городские выставились вперед.
— Молчать!
Голос Вольфгара прозвучал с такой властью, что все смолкли.
— Мы не враги. Мы — один народ. И враг наш — не здесь. Отныне здесь нет «горных» и «городских». Есть Свободный Народ Черных Холмов. Первый, кто посмеет сеять рознь, ответит мне лично.
Его слова повисли в гробовой тишине. Никто не посмел возразить. Даже Берофф, сжав челюсти, отвел взгляд. Вольфгар не просил. Он утверждал.
Следующие дни прошли в лихорадочной работе. Лагерь нужно было обустраивать, раны — лечить, новых бойцов — кормить и вооружать. Горим организовал охотничьи партии. Женщины клана шили одежду из запасов шкур.
Вольфгар практически не спал. Он объединил своих бойцов и крепких новичков в ударный отряд, обучая их тактике Калеба: не слепая атака, а работа малыми группами, взаимное прикрытие, использование рельефа. Адальберт, прикованный к постели, с мрачным видом наблюдал за тренировками.
На четвертый день дозорный привел дрожащего человека в потрепанном плаще. Не оборотня. Человека.
— Он сказал, что должен передать весть лично тебе, Вождь.
Человек упал на колени.
— Мне приказали передать это... Только тебе... Я просто посыльный...
Он протянул маленький, туго свернутый свиток. Сердце Вольфгара заколотилось. Он узнал почерк. Тот самый, что был в книге о его отце.
Он взял свиток.
— Накормить его и проводить до подножия холмов. Никто не должен его тронуть.
Вольфгар ушел в глубь пещер. Пальцы дрожали, когда он развязывал бечевку. Несколько строк, написанных торопливо, нервно.
«Они знают о твоем убежище. Морвен убедил Совет. Легион выступит через три дня. Пять сотен штыков, двести кавалерии, арбалетчики. Везут осадные орудия и... серебряный дождь. Не спрашивай, что это. Беги. Глубоко в горы, на север. Ищи ущелье «Спящего Великана». Там пещеры. Они не рискнут зайти так далеко перед зимой.
Он подозревает меня. Больше не смогу.
Не забывай. Живи.»
Подписи не было. Но она и не требовалась.
Вольфгар сидел, сжимая пергамент. Голос Изабеллы звучал в ушах, полный страха. Она рисковала всем. «Серебряный дождь». Что это? Звучало зловеще.
И снова выбор. Бежать? Проявить слабость? Или остаться и принять бой, зная о тайном оружии врага?
Он вышел с бесстрастным лицом. Нашел Горима и Бероффа.
— Разведка донесла. Через три дня на нас движется армия Морвена.
Берофф побледнел.
— Пять сотен? С кавалерией? Мы не устоим. Они выкурят нас.
— У нас есть три дня. Готовим оборону. И ловушку.
На военном совете, когда он объявил о армии, по рядам пробежал ропот ужаса.
— Бежим! — вскричал старейшина. — Мы не можем сражаться с легионом!
— Если побежим, они пойдут по следам. Найдут нас ослабленными и деморализованными. Нет. Мы дадим бой здесь. На нашей земле.
В пещеру, опираясь на палку, вошел Адальберт. Лицо было бледным, но глаза горели.
— Наконец-то! Настоящая битва! Покажем им, что значит гневить волков!
— Мы не будем сражаться в лоб. Будем изматывать. Делить на части. Истреблять по частям.
Вольфгар развернул карту.
— Они пойдут по главному ущелью. Здесь устроим завалы. Сверху, со скал, лучники будут осыпать их стрелами. Заставим платить кровью за каждый шаг.
— Трусость! — выкрикнул Адальберт. — Мы должны встретить их лицом к лицу! В честном бою!
— Честный бой? Против пятисот против двухсот? Против доспехов и арбалетов? Это не честь. Это самоубийство. Я не поведу народ на убой.
— Твой народ? — Адальберт засмеялся с горечью. — С каких пор? Потому что тебе передали записку?
Вольфгар замер.
— Что ты имеешь в виду?
— Я видел, как ты смотрел на того посыльного. Видел твое лицо, когда ты читал письмецо. Это от нее? От дочки твоего хозяина?
В пещере повисла мертвая тишина.
— Она не мой хозяин. И она спасла нам жизни этим предупреждением.
— Она спасла ТЕБЯ! — заорал Адальберт. — Хочет, чтобы ее звереныш сбежал! А ты веришь ей! Думаешь сердцем, а не головой! Что, если это ловушка? Хотят, чтобы мы побежали в ущелье, где нас окружат?
Слова Адальберта, как нож, вонзились в сердце Вольфгара. Эта мысль уже приходила ему в голову. Но он видел ее почерк. Чувствовал страх. Она не лгала.
— Я доверяю этому источнику. Но я не бегу. Мой план остается.
— И ведешь нас на смерть из-за веры в человеческую девчонку! — Адальберт попытался встать, но с стоном рухнул. — Народ должен решить! Кто за то, чтобы дать бой как воины, а не как трусы?
Несколько горячих голов поддержали его криком. Но большинство молчало. Смотрели на Вольфгара. На его спокойное, решительное лицо.
Берофф тяжело поднялся.
— Клан Серых Скал будет сражаться так, как решит Вольфгар. Он привел нам бойцов. Сжег арену. Предупредил об атаке. Его разум знает врага. Я доверяю его разуму больше, чем твоей ярости, щенок.
Поддержка старого вождя стала решающей. Ропот стих. Адальберт сидел, сжимая палку, его взгляд, полный ненависти и предательства, был прикован к Вольфгару.
— Хорошо. Веди нас, о, великий вождь. Веди на смерть. Но знай... я не забуду.
Совет разошелся. Вольфгар остался один у карты. Он видел не скалы и тропы, а лицо Адальберта. Раскол. Вызванный письмом. Письмом, продиктованным любовью.
Он снова развернул пергамент. «Не забывай. Живи.»
Он не мог жить трусом. Не мог жить, зная, что из-за него погибла Изабелла. Он должен был победить. Чтобы оправдать ее веру.
Он вышел и начал отдавать приказы. Завалы. Ловушки. Расстановка лучников. Все по плану. Плану, стоившему ему доверия самого яростного командира.
Три дня. У них было три дня, чтобы превратить Черные Холмы в крепость и ловушку. И пока люди работали, Вольфгар чувствовал, как в душе растет трещина — между долгом вождя и чувством человека. И не знал, что возьмет верх.
Глава 21: «Разменная монета»
Воздух в каретном сарае был густым, как бульон, и неподвижным, как сама смерть. Ошейник лежал в углу, немой свидетель разорванной цепи. Прошло две недели с той ночи, когда Изабелла подарила ему свободу, и он не сумел ей воспользоваться. Не страх остановил его. Не сомнения. А ее последний, отчаянный шёпот: «Если тебя поймают сейчас, он убьет тебя на месте. Жди знака. Я найду способ».
Он ждал. Каждый день был пыткой. Калеб, чье лицо стало еще более непроницаемым, продолжал тренировки, но в его ударах не было прежней ярости. Была холодная, почти механическая точность, будто он отрабатывал ритуал, смысл которого давно утрачен. Вольфгар ловил на себе его взгляд — усталый, полный чего-то, что было похоже на сожаление, но слишком запоздалое, чтобы стать искуплением.
Знак пришел не от Изабеллы.
Дверь распахнулась не с обычным скрипом, а с грохотом, впустив не Калеба с миской, а двух стражников в полном доспехе. За ними, заполняя проем, возникла тучная фигура лорда Эдгара Морвена. Он медленно вошел, вертя в руках трость с волчьим набалдашником, и окинул сарай, клетку и самого Вольфгара взглядом, полным брезгливого любопытства, с каким рассматривают странное, но потенциально полезное насекомое.
— Вот он, — произнес Морвен, и его голос, густой и масляный, заполнил помещение. — «Живой символ». Пахнет, конечно, соответствующе. Ничего, ароматы арены это исправят.
Вольфгар замер, спина инстинктивно выпрямилась, как учил Калеб. Он ничего не сказал.
Следом за Морвеном, неспешной, уверенной походкой, вошел лорд Аларик Грейман. Его лицо было бесстрастной маской. Он остановился рядом с Морвеном, и между двумя лордами на мгновение повисло невидимое, но густое напряжение.
— Ты торопишь события, Эдгар, — спокойно сказал Грейман.
— Я устраняю слабое звено, Аларик. Твои сентименты обошлись нам в сломанную решетку и подорванный авторитет перед низшими сословиями. Совет обеспокоен. Нужен жест. Четкий, понятный всем.
— И каков твой «жест»?
— Публичное признание провала. И перераспределение активов. — Морвен ткнул тростью в сторону Вольфгара. — Этот актив более не является стратегическим. Он — угроза. Угрозу следует изолировать. Или ликвидировать. Я предлагаю вариант, который удовлетворит и публику, и казну. Он силен. Вынослив. И уже обучен.
Вольфгар почувствовал, как лед нарастает у него внутри. Он понимал каждое слово. Его не просто передавали. Его списывали со счетов, как испорченный инструмент, и передавали в другие руки — в руки того, кто видел в нем лишь «биологический мусор».
— Ты хочешь отдать его в цирк, — голос Греймана не дрогнул, но в нем появилась сталь.
— В Имперский Цирк Увеселений, да. На арену. Это идеальное место для дикарей. Там его ярость принесет доход, а не проблемы. И всем будет наглядно показано, что происходит с вышедшими из-под контроля тварями. Твой эксперимент, Аларик, окончен. Совет согласен со мной.
Глаза Греймана на мгновение встретились со взглядом Вольфгара. В них не было ни злобы, ни даже разочарования. Лишь холодный, беспристрастный расчет. Он оценивал ситуацию, как шахматную доску. И Вольфгар видел момент, когда лорд мысленно снял с доски фигуру под названием «Вольфгар». Польза от него как от «живого символа» была перечеркнута скандалом, риском и давлением Совета. Сохранять его стало невыгодно.
«Я был активом, — с кристальной, режущей ясностью подумал Вольфгар. — А теперь я — издержки. И от издержек избавляются».
— Он прошел уникальную подготовку, — сказал Грейман, обращаясь уже не к Вольфгару, а к Морвену, как будто обсуждал породу собаки. — Его нельзя просто бросить в общую яму. Его бой должен быть… зрелищным. Особым.
— О, не сомневайся, — усмехнулся Морвен. — У меня есть специальные планы для потомка Зигфрида. Публика обожает трагедии с историческим подтекстом. Я выжму из его крови и имени каждую каплю золота. А когда он падет… это станет лучшим доказательством твоей правоты, не так ли? Что они неисправимы.
Сделка была заключена. Без слов. Взглядом. Вольфгар стал разменной монетой в политической игре, платой Греймана за сохранение лица перед Советом.
Грейман кивнул стражникам.
— Передайте его людям лорда Морвена.
Когда грубые руки в железных перчатках схватили его за руки, Вольфгар не сопротивлялся. Он не видел в этом смысла. Он смотрел на Греймана, впитывая в себя этот последний, самый ценный урок: мир людей строится не на силе когтей, а на силе решений, холодных и безличных. Его судьбу решили в тихом кабинете, за бокалом вина, и привели в исполнение здесь, в вонючем сарае.
Его вывели во двор. Впервые за долгие годы он увидел небо над поместьем не через решетку окна. Оно было серым, низким. У крыльца стояла закрытая повозка, больше похожая на железный ящик на колесах, с крошечным окошком с решеткой. Возле нее толпились люди в ливреях с гербом Морвена — серебряный волк, терзающий цепь.
И тогда он увидел ее. В окне на втором этаже, между тяжелых портьер, мелькнуло бледное лицо. Изабелла. Она смотрела на него, одна рука прижата к стеклу. Расстояние было слишком велико, чтобы разглядеть выражение ее глаз, но он почувствовал это — волну отчаяния, стыда и ярости, которая шла от нее. Она видела, как его уводят. И была бессильна.
Это зрелище ранило его глубже, чем любое унижение. Он хотел закричать ей, что это не ее вина. Что это цена ее доброты в мире ее отца. Но он лишь на мгновение задержал взгляд, пытаясь вложить в этот взгляд все, что не смог сказать: «Я жив. Я запомнил. Это не конец».
Потом его грубо втолкнули в темноту повозки. Дверь захлопнулась, щелкнули тяжелые замки. Мир сузился до размеров смрадного ящика, подскакивающего на кочках.
Он не видел дороги. Не видел, как мелькают деревья, как поместье Грейманов скрывается из виду. Он сидел в темноте, прислушиваясь к стуку колес и грубому смеху охраны снаружи.
Они не везли его к свободе. Они везли его в самое сердце системы, которую он начал ненавидеть. Из частной клетки — в публичную. Из собственности одного лорда — в собственность цирка, а значит, всей Империи.
Ярости не было. Была тишина. Глубокая, звенящая, как лед перед ударом. В этой темноте, в такт стуку колес, в нем кристаллизовалось новое понимание. Грейман думал, что избавился от проблемы. Морвен думал, что получил игрушку для забавы толпы.
Но они оба ошибались.
Они доставили в свою же цитадель не сломленного раба. Они доставили ученика, прошедшего школу Калеба. Ученика, познавшего цену предательства и холодную механику власти. Ученика, который только что получил самый важный урок: чтобы сокрушить систему, нужно перестать быть ее пешкой. Нужно стать игроком. Или стать оружием, направленным в самое сердце игроков.
Повозка въехала в город. Гул толпы, лай собак, запах гари и нищеты просочились сквозь щели. Он не видел арены, но уже чувствовал ее — эту гигантскую пасть, жаждущую крови.
Вольфгар закрыл глаза. Он больше не был мальчиком из клетки. Не был Вольфгаром-собственностью. Он был семенем гнева, которое только что посадили в самую плодородную почву — почву публичного унижения. И он дал себе клятву: когда он выйдет на этот песок, это будет не начало его конца. Это будет начало их конца.
Повозка остановилась. Загремели засовы. Луч слепящего дневного света ворвался внутрь.
— Вылезай, тварь! — прохрипел чей-то голос. — Добро пожаловать домой.
Он вышел. Перед ним зияли огромные, окованные железом ворота, ведущие в недра цирка. Запах — знакомый, но в тысячу раз более концентрированный — ударил в ноздри: пот, страх, металл, кровь и сладковатый аромат гниющей соломы.
Он сделал шаг вперед. Из частной тюрьмы — в публичный ад. Путь к арене был открыт.
Глава 22: «Осада Грейман-Холла»
Семьдесят два часа ада. Черные Холмы превратились в гигантскую ловушку, которую Вольфгар и его люди готовили для самих себя. Каждый знал свое дело. Завалы в ущелье, лучники на скалах, каменные западни. Работа кипела в лихорадочной тишине.
Вольфгар не спал все три дня. Его тело работало, а разум был занят двумя вещами: тактикой и письмом, зашитым в подкладку. «Не забывай. Живи.»
Адальберт, несмотря на рану, сидел у входа в ущелье, точа топор. Его молчание было красноречивее криков. Он не смотрел на Вольфгара, но раскол между ними витал в воздухе.
На рассвете четвертого дня дозорные дали сигнал. Армия Морвена показалась на равнине.
Зрелище внушало ужас. Ровные шеренги пехоты в синих мундирах. Сверкающие алебарды. Конница. И странные машины на колесах — огромные арбалеты. «Серебряный дождь».
Берофф мрачно пробормотал:
— Они привезли смерть. И нам не скрыться в пещерах.
— Мы и не будем прятаться.
Первая атака легионеров была предсказуемой. Они двинулись строем по ущелью и попали в засаду. По сигналу Вольфгара с скал обрушили груды камней. Грохот был оглушительным. Каменная лавина накрыла передовой отряд.
С вершин на оставшихся посыпались стрелы. Горные охотники не промахивались. Легион отступил, оставив десятки тел.
Первый раунд остался за ними. Но Вольфгар знал — это только начало.
Морвен перегруппировался. Разделил силы. Отряды полезли по склонам, чтобы уничтожить лучников. Другие принялись расчищать завалы под прикрытием щитов.
Началась партизанская война. Оборотни нападали из засад и исчезали в лабиринте скал. Заманивали в тупики, обрушивали камни, стреляли из укрытий.
Но легионеры методично продвигались вперед. И тогда Морвен применил свое оружие.
«Серебряный дождь» стрелял емкостями с жидкостью. При ударе о скалы она разбрызгивалась, и все, чего касалась, начинало дымиться и плавиться. Камень, дерево, плоть... Испарения образовывали ядовитое облако.
Первая же атака унесла жизни двадцати оборотней в узком проходе. Они умерли в муках, задыхаясь.
— Мы не можем сидеть в пещерах! — кричал Адальберт, его рана сочилась кровью. — Они выкурят нас! Мы должны атаковать!
— Куда? На открытую местность? Где их кавалерия перебьет нас за пять минут?
— Лучше смерть в бою!
Горим прервал спор. Он был в пыли, с окровавленной рукой.
— Вольфгар! Прорвались через восточный проход! Их ведет человек в черном плаще! Знает тропы!
Вольфгар почувствовал, как кровь стынет. Человек в черном плаще... Калеб.
Положение стало критическим. Если легионеры прорвутся в тыл, они окружат основные силы.
— Адальберт! Бери двадцать бойцов и контратакуй! Отбрось их! Горим, прикрой с флангов. Я возьму остальных и ударю в тыл.
Адальберт, получив приказ на атаку, с рыком бросился выполнять его.
Вольфгар с другой группой обошел основные силы легиона и вышел в тыл. Их цель — осадные орудия.
Атака была стремительной. Вольфгар дрался как демон. Они перебили расчеты нескольких машин, подожгли одну... но полностью уничтожить «серебряный дождь» не успели. Поднялась тревога, пришлось отступать под градом стрел.
Когда они вернулись, картина была мрачной. Атака Адальберта захлебнулась. Легионеры, ведомые Калебом, отбили ее и перешли в наступление. Потери среди оборотней были ужасающими.
Они отступали к самым пещерам. Бои шли у входа в Логово Предков.
Вольфгар стоял на скале, глядя на приближающиеся шеренги. Морвен на белом коне. Рядом — Калеб в черном плаще.
Вольфгар понял. Они не могут выиграть эту битву. Силы слишком неравны. Но они могут выиграть войну.
Он спустился в пещеру. Раненые стонали на каменном полу. Остатки армии смотрели на него с последней надеждой.
— Собирайтесь. Мы уходим.
Гробовая тишина.
— Уходим? — Адальберт, весь в крови, смотрел с недоверием. — Ты сдаешься?
— Нет. Меняю поле боя. Не можем победить их здесь. Но можем победить там. — Он указал рукой в сторону Вальмонда. — Грейман-Холл.
Идея повисла в воздухе, такая безумная, что даже Адальберт онемел.
— Грейман-Холл? Поместье? Оно неприступно!
— Нет ничего неприступного. Их сила здесь. В городе — минимальный гарнизон. Грейман-Холл — символ власти. Если возьмем его... подорвем веру в их непобедимость. Покажем, что волки могут ворваться в сердце империи.
— Но... Изабелла... — тихо сказала Эльза. — Она же там...
Именно этого Вольфгар и боялся. Штурмовать дом, где жила женщина, которую он любил. Или оставить оплот врага в тылу.
Образ Изабеллы в лунном свете. «Живи, Вольфгар. И помни меня.»
— Штурмуем Грейман-Холл. Заберем все, что у него есть. Дом. Власть. Символы. Оставим пепел.
Приказ был отдан. Раненых, кто мог идти, взяли с собой. Тяжелораненых спрятали в глубоких пещерах с запасом еды. Они знали — их найдут и убьют.
Отступали по тайным тропам, пока легион штурмовал пустые пещеры.
Вольфгар вел свою армию — теперь около сотни бойцов — к Вальмонду. К Грейман-Холлу.
Шли всю ночь и день. Усталые, израненные, но полные решимости. Проиграли битву, но были намерены выиграть войну.
Когда показались очертания поместья, Вольфгар остановился. Он видел не просто замок. Место, где провел детство в клетке. Где встретил ее. Где дал клятву свободы.
Адальберт подошел.
— Каков план? Штурм?
— Нет. Осада. Окружим замок. Перережем коммуникации. Будем ждать.
— Ждать? Чего?
— Пока они сами не откроют ворота. Или пока Грейман не решит, что дочь важнее гордости.
Он пошел отдавать приказ о начале осады. Шел навстречу прошлому. И самому тяжелому выбору.
Он осаждал дом отца женщины, которую любил. И от его решений теперь зависело, станет ли эта осада ее освобождением... или приговором.
*****
Еще больше глав уже есть на author.today