Однажды вечером Колли позвонил и сказал: "Приезжай в Лондон", - я поняла, что должна уезжать. В тот же вечер я собрала вещи и на следующее утро на последнем такси поехала на вокзал, где последний носильщик посадил меня на последний поезд из Парижа, снова на "Золотую стрелу". Колли встретил меня в Лондоне. На следующий день была объявлена война.
В Париже противогазы раздавали только французам, в Лондоне полиция раздавала противогазы всем. Я чувствовал, что более или менее готов ко всему, что могло произойти, - революция в России стала моей подготовкой к кризисным ситуациям. Отправляясь в свой первый воздушный налет, я взяла с собой ночную рубашку, новую шубу и паспорт, а потом вдруг поняла, что забыла все свои драгоценности. Что ж, это было глупо, подумала я, и с тех пор у меня был собран небольшой чемодан, чтобы всегда быть готовой к отъезду, а вместо ночной рубашки я взяла брюки - именно тогда женщины начали носить брюки, потому что они были более практичны для ночевок в церковном подвале или на станциях метро.
"Русский балет" организовал турне по Америке. Труппа продолжила бы работу, если бы только мы смогли туда попасть. В Лондоне люди часами стояли в очереди, чтобы получить в паспортах штамп о разрешении на выезд. Колли помог уехать из Лондона не только мне, но и моим друзьям, Алисии Марковой, Антону Долину, Полу Петроффу, Ирине Бароновой, Джерри Севастьянову и нескольким другим. Нас было около дюжины человек. Я отдала Колли наши паспорта, и он поставил в них штампы. Я снова собрала все свои вещи, сложила их в чемодан и двинулась в путь, как черепаха со своим домом на спине. В день нашего отъезда Колли посадил нас на пароход.
Америка постепенно завоевывала мое сердце. С каждым приездом она нравилась мне все больше и больше. Я не сразу отождествила себя с местными жителями: мне казалось, что у американцев слишком много свободы и что они не знают, что с ней делать, в то время как у нас в России свободы было меньше, и мы лучше использовали ее. Тем не менее, Америка была в чем-то ближе к тому, что я помнила о России, потому что Россия тоже большая страна. В Европе все казалось мне таким маленьким и зажатым, страны жили одна на другой. А в Америке были открытые пространства. Там было больше места для дыхания.
Именно в Америке мы с Алисией возобновили дружбу, которая началась у нас в труппе Дягилева. С тех пор Алисия выросла - я была поражена тем, какой элегантной она казалась. Мы вместе обедали, вместе ходили по магазинам, мы всегда вместе последними уходили с вокзала, задерживаясь надолго с чемоданами в ожидании носильщика, после того как все остальные уходили. Иногда мы делили номер в отеле, разговаривали и танцевали до утра. Алисия спрашивала меня о старых балетах, и я танцевал их для нее или рассказывал о старых балеринах, рассказывала ей истории, которые мне рассказывали в театральной школе. Иногда, особенно на Юге, люди не понимали британского акцента Алисии, и тогда я переводила для нее. "Эти француженки, - жаловалась я официанту, - никак не могут научиться хорошо говорить по английский."
Почти каждый вечер я получала приглашение на ужин. Американцы были очень гостеприимны. В каждом городе были люди, которые приглашали нас в свои частные клубы или к себе домой. Некоторые танцоры говорили, что они слишком устали. Но я в большинстве случаев соглашалась. Теперь, когда люди спрашивают меня, в чем самая большая разница между танцорами моего времени и сегодняшними, я отвечаю, что когда нас куда-то приглашали, мы шли. На вечеринках и приемах мы культивировали нашу аудиторию, ведь мы зависели от нее. Когда один из клубов Йельского университета пригласил меня выпить с ними, я приняла приглашение и пошла. Мы пили из чаши любви, наполненной шампанским и мятным ликером, и по обычаю передавали ее из рук в руки, не ставя на стол, пока она не опустеет. Сегодня не так много танцоров, которые могли бы так поступить. Их чувство ответственности перед своей аудиторией заканчивается, когда они уходят со сцены. Они отрезают себя от всех остальных и потом жалуются, что все время варятся в собственном соку. "О, я так одинок", - говорят они. Они не понимают, что быть приглашенным в чей-то дом - большая честь, а отказать - оскорбление .
За мной всегда ухаживал мужчина. Иногда я была очарована, иногда разочарована, но это никогда не было чем-то серьезным. Джерри Севастьянов, секретарь полковника де Базиля, был очень влюблен в меня, а я не была влюблена в него. Я не бегала за мужчинами и не собиралась выходить за них замуж. Если вы хотите жить в браке, вы должны быть с кем-то вместе, и вы оба должны работать над этим. Но когда вы артист, это очень сложно. Вы должны делить свою жизнь между браком и искусством, и очень часто ваше искусство должно быть на первом месте. Меня устраивало, что я ни с кем не связана. Возможности были всегда - я никогда не была одинока.
В 1941 году, когда компания отправилась в Южную Америку, мы с Алисией жили в одной каюте. Артур Рубинштейн плыл на том же пароходе со своей семьей, и мы все подружились. И там же, к моему удивлению, была Мисс Твисден. К счастью, я путешествовала первым классом, а она - туристкой. Несмотря на это, мне почти никогда не удавалось избежать встречи с ней. Если я выходила прогуляться по палубе или зайти в бар выпить, она следовала за мной. В конце концов, у нее появились друзья в компании - люди, которые находили ее хорошо образованной, обаятельной и хорошей собеседницей.
Во время одного из наших первых обедов на борту корабля мы с Алисией сидели неподалеку от стола, за которым сидели морские офицеры. Внезапно я увидела, что все они пьют молоко. Я был поражена - взрослые мужчины пили молоко! Один из офицеров заметил выражение моего лица и спросил: "Что случилось?"
"О, - сказал я, - вы можете проиграть войну, если будете пить молоко". Вы должны пить водку". Поэтому я подозвала метрдотеля и спросила его: "У вас есть водка?"
"Да", - сказал он.
"Подайте, пожалуйста, ее офицерам за соседним столиком". К их большому изумлению, принесли водку. Нам они прислали бутылку шампанского, и так началась наша дружба.
После ужина они приглашали нас на мостик. Когда все остальные отправлялись спать, матросы приходили за нами, мы поднимались по лестнице и входили в отсек с рулевым колесом, где дежурил первый помощник капитана. Мы с Алисией садились на пол, чтобы нас никто не мог увидеть снаружи. Один матрос вставал на вахту, чтобы предупредить нас о приближении капитана. Другой, в чьи обязанности входило патрулировать судно и следить за тем, чтобы все было в порядке, время от времени заходил к нам, чтобы рассказать нам обо всех влюбленных, которых он застал врасплох во время своих обходов. Мы сидели, разговаривали и смеялись, чудесно проводя время до глубокой ночи.
Однажды вечером несколько наших попутчиков организовали костюмированный бал. Первый приз за лучший костюм был вручен Алисии, которая вышла в свет в длинном черном платье с длинными рукавами и высоким воротником, на голове у нее был воздушный шар, похожий на те, что наполняли небо Лондона во время войны.
По пути в Южную Америку судно остановилось на полдня в Тринидаде. Мне не разрешили сойти на берег, потому что в то время у меня был итальянский паспорт в результате моего брака с Массерой, но Алисия поехала.
"Что я могу тебе принести?" - спросила она. "Чего ты хочешь?"
"Ну, - сказала я, - я всегда слышала о маракуйе, но никогда не знала, что это такое. Так что, не могла бы ты принести мне немного маракуйи?" Пару часов спустя Алисия вернулась с корзинкой, полной всяких мелочей, которые она нашла во время похода по магазинам, - английское печенье, английский чай.
"А вот, - обратилась она ко мне, - вот твоя маракуйя". "Боже мой", - сказала я, разглядывая ее. "Но как же едят этот фрукт?"
Алисия не была до конца уверена. "Знаешь, что мне сказал этот человек?"
сказала Алисия. - Он сказал, чтобы ты сняла всю одежду, приняла теплую
ванну и съела фрукты.
"Хорошо", - сказал я, следуя инструкциям. Что ж, подумала я, это обещает быть интересным занятием. Я залезла в ванну и, размышляя о том, что может сделать этот экзотический фрукт, чтобы оправдать свое название, откусила первый кусочек. И, конечно, мужчина был прав, но не по той причине, которую я ожидала. Я вся была в соку.
В Рио-де-Жанейро мы с Алисией везде были вместе. Выходя из театра ночью, мы прижимались друг к другу и подпрыгивали от страха, потому что наши поклонники, ожидающие нас у выхода со сцены, бросали нам под ноги петарды, чтобы выразить свою признательность за наши выступления.
Мы посетили знаменитые сады, где купили десятки орхидей всего по три цента за штуку. И там мы впервые увидели крошечных синих птичек, которые очень быстро машут крыльями - они были такого красивого голубого цвета. Я думаю, именно из-за этой птицы Алисия позже изменила па-де-де "Синей птицы" из "Спящей красавицы". Традиционно птицей был мужчина, а женщиной - принцесса, очарованная его пением. Но после Южной Америки Алисия решила, что сама станет Синей птицей, что они будут парой птиц. И с тех пор многие танцовщицы подражали ей.
Однажды вечером я застала мисс Твисден в гримерной Алисии, где она исполняла обязанности костюмера. Алисия отвела меня в сторонку и спросила, не помогу ли я мисс Твисден финансово, взяв ее костюмером к себе. Сначала я сказала "нет", но Алисия вступилась за мисс Твисден, объяснив, что
теперь, когда идет война, она больше не может получать деньги из Англии. После некоторого колебания я уступила. Я очень четко поговорила с мисс Твисден, объяснив условия - что не будет ни обедов, ни ужинов, что она будет моим костюмером и не более того. Она согласилась и изо всех сил старалась профессионально выполнять свою работу. Она очень подружилась с мадам Пурмель, нашей гардеробщицей, которая давала ей разные поручения, и с которыми она справлялась довольно хорошо.
Вскоре мисс Твисден спросила, может ли она поговорить со мной о чем-то очень важном. Она сразу же сказала мне, что слышала о том, что я встречалась с Казимиром Кокичем, солистом труппы, и что она хотела убедить меня, что он не для меня. Я была в ярости. "Как ты смеешь совать свой нос в мою личную жизнь?" - спросила я "Если когда-нибудь снова ты полезешь в мои дела", - и я погрозил кулаком, - "Я попрошу дирекцию навсегда вышвырнуть тебя из театра". Она поспешно ушла.