Мне почти сорок. Смотрю на себя в зеркало и плеваться охота. Тусклый взгляд, морщины вокруг глаз, брюшко поверх брючного ремня. Бриться лень, поэтому тощая бородка торчит в разные стороны. Я бы мог конечно привести себя в порядок, но неохота. Гораздо легче страдать, чем взять себя в руки и что-то поменять в своей жизни. Не знаю, когда всё это началось, ведь раньше я был заводным парнем, всё в моих руках горело и крутилось. В семье тоже был постоянный праздник. Куда мы только с женой и дочкой ни ездили! Дома в выходные вообще не сидели. То на великах, то на лыжах, то на ватрушках с горки. Все парки аттракционов были нами исхожены до дыр. Все черноморские курорты были исплаваны и истоптаны. Алёнка моя, словно верный Санчо Панса, во всём меня поддерживала. А я её с рук, что называется, не спускал.
Потом вдруг — хрясь! — и что-то где-то сломалось, перевернулось и покатилось в непонятном направлении. Домой с работы возвращаться не хочется. Как представлю, что жена с хмурым видом снуёт туда-сюда и цепляется по поводу и без повода, так сбежать на край света охота. И сбежал бы... только лень. Лишний раз рукой-ногой пошевелить в лом. Вот и живу, словно старый диван в коммунальной квартире: вроде ещё держится, но пружины уже скрипят и обивка местами прожжена жизненными неурядицами. А выбросить жалко. Да и лень. К тому же, какая-никакая, а семья. С детства родители в мозги вбивали, что семья — это как Родина, должна быть одна на всю жизнь.
А у меня теперь не семья, а квест на выживание! Алёна смотрит на меня так, будто я забытая в холодильнике банка с непонятной субстанцией: «Что это? Откуда? И почему до сих пор не выкинуто?» Тёща называет меня «непутёвым элементом», не способным заработать на второй новый автомобиль для её дочери. Тесть молчит, как партизан на допросе (уже лет пять, кажется). И всё после того, как я отказался болеть за его любимую футбольную команду. Правда, я ещё и высказался о ней в не слишком цензурной форме, а он оскорбился, будто мои слова относились не к мазилам в спортивной форме, а лично к нему.
Единственная светлая точка в этом мрачном созвездии — моя 15-летняя дочь Даша. Кажется, что только она и понимает меня в каком бы настроении я ни пришёл домой. Кроме всепоглощающей лени, это ещё одна причина, почему я никуда не сбежал до сих пор. Мы с Дашкой друзья. Она мне рассказывает все свои секреты, а я молча её выслушиваю. Это замечательный симбиоз! Я молчу, потому что не знаю, что сказать, ибо никогда не задумывался, сколько проблем у девчонок. Кто и что сказал, каким тоном и как посмотрел при этом. Что надеть, какого цвета это должно быть, и какие побрякушки к этому подойдут. Как вести себя с мальчиком, который нравится. Как вести себя с мальчиком который не нравится. Что сказать однокласснице, которая что-то не то сказала про тебя другим девчонкам. Это не вопросы. Это мысли, которые озвучивала мне дочь в приватных беседах. Ей важно было их озвучить, чтобы утвердиться в собственных умозаключениях. Матери она озвучить их не могла, поскольку та стала бы давать «мудрые» советы, в которых Дашка нисколько не нуждалась. Или начала бы истерить, узнав то, о чём думает её маленькая доченька. А я выполнял отведённую мне дочкой роль и радовался, что хоть кому-то в этой семье нужен.
Именно Дашка с заговорщицким видом принесла мне из библиотеки потрёпанную книжицу под названием «Полианна».
— Пап, я нашла для тебя руководство, как изменить свою жизнь, — подмигнув, вкрадчиво произнесла доча.
— Ты уверена, что мне это требуется? — горько усмехнулся я, теребя щипаную бородку.
— На все 100! Я хочу, чтобы мы снова стали жить, как раньше. А то тоска несусветная! — дочь чуть-ли не насильно всучила мне книгу и села рядом, опустив голову мне на плечо. — Ну пап, давай уже что-то менять.
— Дашуля, ты же взрослый человек и должна понимать, что не от меня одного это зависит. Твою маму, по-моему, всё устраивает.
— Не устраивает! — горячо воскликнула дочка. — Она плачет! Я сама уже не раз слышала.
— Не, Даш! Если бы она хотела, то сама бы...
— Пап, я не пойму, кто в доме хозяин?! Ты или Пушкин? В конце концов, ты же мужчина, а не мама. Тебе и принимать решения!
Энтузиазм дочери передался мне. Я задумался: вообще-то было бы неплохо что-нибудь поменять в жизни. Но в мозгах никак не образовывалось ни одной практичной мысли, как это сделать. Поэтому я тупо повертел в руках книгу и иронично спросил:
— И ты считаешь, что какая-то детская книжица способна научить меня уму-разуму?
— Да, я так считаю, — вполне серьёзно ответила Дашка. — Обещай, что прочитаешь!
— Хорошо, обещаю.
Дочка на этом не остановилась. Она взяла с меня клятву, что я не просто когда-нибудь прочитаю, а сделаю это в ближайшие два дня. Я едва избежал подкрепление сей клятвы кровавой подписью, ограничившись просто честным-пречестным словом. Вечером я нехотя открыл книгу, дабы не прослыть для дочери лжецом и за чтением не заметил, как наступило утро. Этот написанный для детей роман увлёк меня настолько, что я совершенно забыл о времени. Хорошо, что это ночное бдение выпало на выходной день, и мне не пришлось ползти на работу с красными глазами и синим носом. Сознаюсь, как на духу: под конец книги ревел и сморкался. Уже и не помню, когда вытворял подобное! Возможно, в 3-х летнем возрасте, когда родители первый раз в жизни оставили меня на всё лето у бабушки в деревне. Я вопил и цеплялся за мамин подол, не желая отпускать её от себя. Родители всё-таки уехали, а я валялся на пыльной дороге, смешивая сопли и слёзы с пылью и колотя ногами. Бедная бабушка сама готова была шлёпнуться в пыль рядом со мной, но положение спас соседский козёл, выскочивший на дорогу. Более страшного чудовища я никогда не видел! Поэтому мгновенно вскочил на ноги и спрятался за бабушку. С тех пор до самой её сме-рти мы были с ней лучшими друзьями. Да и козёл оказался не таким уж страшным.
Но это всё лирика. На самом деле роман о девочке Полианне затронул меня до глубины души. Особенно игра, в которую она играла сама и втягивала в неё зашоренных взрослых людей. Мне было понятно, почему Дашка заставила меня прочесть эту книгу. Ей хотелось, чтобы и я научился играть в игру «Найди радость». То есть в любой, даже самой гадкой ситуации, необходимо найти нечто хорошее.
Серьёзно? Я взрослый почти сорокалетний мужик буду играть в какие-то детские игры? В психушку не загремлю после таких эксперимиксов?! Может мне ещё за погремушкой в магазин сбегать для полноты эффекта?
Да, сознаюсь, мне было жутко лень что-то делать. Но слова маленькой девочки запали в сердце: «Когда ищешь, чему бы порадоваться, обо всем остальном как-то меньше думаешь». Я задумался. А не слишком ли я зациклился на своих обидах и переживаниях? Может, как настоящему мужику, стоит сделать рывок и вырваться из замкнутого круга беспросветности. Один рывок! И посмотреть, что будет. Иначе я так и буду прозябать в болоте до самого конца. Я живо представил, как моя Дашка, уже повзрослевшая, стоит над моей могилой в окружении детишек и, грустно показывая на памятник с надписью «Он прожил никчёмную жизнь», говорит:
— Вот дети, здесь покоится прах вашего деда. Но мне абсолютно нечего вам о нём рассказать.
От такого видения я содрогнулся. Что там будет после моей кончины, я не знаю, но сейчас я хочу, чтобы моя дочь мной гордилась!
Из спальни вышла заспанная жена. Не знаю, заметила ли она, что я всю ночь не появлялся в супружеской постели. Думаю, нет. Потому что в последнее время я перестал даже делать попытки, чтобы исполнить свой супружеский долг. И причина была совершенно не в моей несостоятельности. Просто надоело слушать про головную боль, еженедельные критические дни и ещё кучу разных отговорок. Не хочет, ну и ладно.
— Скоро дырку в диване продавишь, — мельком глянув на меня, пробурчала Алёна и прошла в ванную. Я услышал, как она продолжает что-то бормотать, типа того, что вообще скоро превращусь в кабана, который ни в одну дверь не пролезет.
Уф! Меня так и подмывало рывком распахнуть дверь и прямо в лицо ей высказать всё, что о ней думаю. А думал я, поверьте, не мало и, мягко говоря, не слишком лестно. И то, что она тоже давно не похожа на Дюймовочку. И то, что наводить порядок в доме не слишком-то разбежится. Делает вид, что тоже работает, а на самом деле зарабатывает в несколько раз меньше, чем я. И то, что в интиме мне отказывает (простите, больная тема!). Да и вообще много всего можно было бы сказать, чтобы повергнуть врага в нокаут. Внутри поднялась такая волна раздражения, что я уже готов был вскочить с дивана, но тут вспомнил про Полианну.
Глубокий вдох. Закрываю глаза и, собрав волю в кулак мысленно приказываю: «Ну же! Найди хорошее, Антон. Ты сможешь! Ты справишься!» Внутри бушует смесь злости и растерянности. Как будто стою на краю пропасти и пытаюсь не сорваться вниз. Так... Давай подумаем, почему жена так говорит? Неужели ей жалко диван? Вряд ли. Алёна никогда не была материалисткой. Значит что-то другое. Но что? Вообще-то она права: я на самом деле начал толстеть. Она и раньше мне об этом говорила, но более мягко. Что-то она там про холестерин и сахар говорила. Значит волновалась о моём здоровье. А я? А я злился и игнорил. Ну как же, я же деньги зарабатываю, значит могу поедать всё, что хочу, и сколько хочу.
Итак, снова усилием воли (или жалкими её останками) нахожу три плюса этой ситуации.
1.Она вообще-то права, я и вправду почти стал частью дивана. Причём не самой лучшей его частью. А если ещё точнее, то превратился в диванный рудимент.
2. Это не самое страшное, что я слышал в своей жизни, а значит, не самое плохое. Могла бы так отчихвостить, что со стыда сгорел бы. А поскольку она этого не сделала, значит где-то в глубине души любит и заботится.
Я задумался, как бы в эту глубину заглянуть без ущерба для жизни? Хотелось бы там покопаться, чтобы понять, что к чему.
3.Если я сейчас не взорвусь от обидных слов, то, возможно, не взорвусь и в следующий раз. Так, глядишь, терпение выработаю. А это хорошая привычка.
Дальше стаскиваю с дивана свою ленивую... э-э-э... Ну вы поняли. И иду на кухню. Давненько я здесь не хозяйничал. А когда-то, несколько долгих лет назад, с удовольствием готовил завтраки для своих девчонок. Пусть не постоянно, а только по выходным, но зато сколько удовольствия мне это доставляло! Я вытащил миксер и разбил в чашу несколько яиц. Спиной почувствовал на себе взгляд. Аж мурашки забегали от волнения! Алёна стояла, прислонившись к дверному косяку и молча смотрела на меня.
— Как насчёт омлета? — с усилием выдавливаю из себя вопрос. — С вялеными помидорами и сыром?
Она пожимает плечами, коротко бросает:
— Давай, — и уходит в комнату.
За столом разговор не клеится. Я пытаюсь сказать что-то смешное, но получается бред сумасшедшего. Спасибо Дашке, она всеми силами старается разрядить обстановку, но привычное напряжение никак не хочет улетучиваться.
— Может сходим сегодня куда-нибудь, — делаю я ещё одну вымученную попытку.
— Не получится. Я обещала с мамой сходить в обувной магазин, — Алёна отводит глаза в сторону. И я не пойму, что в них отражается: то ли облегчение, то ли разочарование.
— Ладно, тогда в другой раз. Как насчёт следующих выходных?
Жена пожимает плечами и молча идёт мыть посуду. Если бы и она влилась в детскую игру для осчастливливания несчастных взрослых, то исправить ситуацию стало бы гораздо легче. Я не стал напрашиваться к жене и тёще в попутчики, поскольку провести день с тёщей было бы выше моих сил. Тут никакая игра помочь не в состоянии!
Ближе к вечеру Алёна вернулась домой. Уже по тому, как открылась входная дверь, понимаю, что жена раздражена. Ясное дело: поход с мамой по магазинам даже для неё нелёгкое испытание. Она даже не заглянула ко мне в комнату. Впрочем, что нового она могла бы здесь увидеть? Тот же самый старый диван с толстеющим рудиментом? Из кухни раздался её ворчливый голос:
— Кружку за собой и то помыть не может!
Это, разумеется, про меня. Первая реакция — злость. Сколько можно цепляться?! Моя кружка! Хочу — мою, не хочу — не мою! Мне так нравится! Сто раз за день её мыть что ли? Перед сном намою и поставлю на сушилку. Что ей ещё надо?! А с другой стороны... Если жену так раздражает невымытая кружка, то трудно что ли помыть? Я живо представил статую Фемиды с весами в руке. Мысленно взгромоздил на одну чашу свою многострадальную кружку, а на другую посадил упирающуюся жену. Весы некоторое время балансировали то в одну сторону, то в другую. Потом чаша с женой заняла лидирующее положение, опустившись вниз. Алёна с гордым видом выпрямилась и насмешливо произнесла: «А ты как хотел? Жена на первом месте!»
Я тряхнул головой, отгоняя видения, и, встав с дивана, отправился на кухню. Алёна демонстративно с прям-таки остервенением драила мою кружку.
— Спасибо, что напоминаешь. Без тебя я бы всё забыл, — тихо шепчу я и обнимаю жену.
Она замирает. Даже дыхание становится почти неразличимым. Я зарываюсь носом в её волосы и с наслаждение вдыхаю едва уловимый аромат белой сирени. Она выключает воду и бережно ставит мою кружку на сушилку. Потом тихо произносит:
— Ладно, забудь. Ерунда.
Простые слова. Но лёд в голосе уже тает. А я чувствую странное облегчение. Как будто сбросил тяжёлый рюкзак, который носил годами. И ещё робкую надежду, что у нас с ней не всё ещё потеряно.
А вечером она вдруг спрашивает, как дела у меня на работе. Первый раз за несколько месяцев. Или лет. Я чуть не плачу от счастья. Или от недосыпа. Неважно. Главное, что чувствую себя живым. А значит счастливым.
Теперь надо наметить план действий, как наладить отношения с тёщей и тестем. А это уже высший пилотаж! Отыскать в этих людях хорошее, а потом ещё и отплатить им добром за это хорошее... Да, такой крутой квест я ещё не проходил. Но, чтобы снова стать для жены рыцарем на белом коне, я готов и такой подвиг.