Надежда проснулась от телефонного звонка в шесть утра. Сердце ёкнуло — ранние звонки никогда не приносили хороших новостей. Рука потянулась к трубке, лежавшей на прикроватной тумбочке рядом с потрёпанным томиком стихов.
— Мама, это я.
Голос дочери звучал непривычно звонко, почти торжественно. Надежда села на кровати, прижимая телефон к уху.
— Верочка? Что случилось? Ты в порядке?
— Мам, я замуж вышла.
Тишина повисла между ними, как туго натянутая струна. Надежда моргнула, пытаясь осмыслить услышанное. Вера, её единственная дочь, тридцати двух лет от роду, которая после развода с первым мужем клялась никогда больше не связывать себя узами брака…
— Как замуж? За кого? Когда?
— Его зовут Игорь. Мы познакомились три месяца назад. Он чудесный человек, мам. Мы хотим приехать к тебе на выходные, познакомить вас.
Три месяца. Надежда провела ладонью по лицу. Три месяца — и уже замужем. После первого неудачного брака, после слёз, после того, как Вера приезжала к ней исхудавшая и потерянная и говорила, что мужчина — это боль, которую она больше терпеть не намерена.
— Верочка, доченька, это так… неожиданно.
— Знаю, мам. Но когда встречаешь своего человека, просто знаешь. Мы приедем в субботу, ладно? Ты же рада?
Надежда услышала в голосе дочери нотку тревоги — словно ждала одобрения, как маленькая девочка, принесшая из школы первую пятёрку.
— Конечно, рада, Верочка. Конечно, приезжайте.
После звонка Надежда долго сидела на кровати, перебирая в памяти события последних лет. Вера уехала в большой город сразу после развода — «искать себя», как она тогда сказала. Звонила редко, приезжала ещё реже. Мать и дочь постепенно отдалились друг от друга, и Надежда винила в этом себя. Может, недостаточно поддержала во время развода. Может, слишком много говорила о том, что мужа надо терпеть — как терпела сама все тридцать лет.
Муж Надежды, Григорий, умер пять лет назад от сердечного приступа. Умер тихо, во сне, так и не успев помириться с дочерью после их последней крупной ссоры. Вера не приехала на похороны и сказала, что не может взять отгул на работе. Но Надежда знала: дочь просто не хотела видеть отца даже мёртвым.
Слишком много обид накопилось между ними за годы. Теперь Надежда жила одна в небольшом доме с яблоневым садом. Дом достался ей от родителей, и каждый угол здесь хранил воспоминания: вот царапина на дверном косяке — это Верочка в пять лет рисовала гвоздём; вот выцветшие обои в гостиной — их клеили втроём, всей семьёй, смеясь и перепачкавшись клеем.
В пятьдесят восемь лет Надежда чувствовала себя старше, чем была. Годы с Григорием вытянули из неё силы, хотя она никогда не призналась бы в этом вслух. Муж не поднимал на неё руку — нет. Он просто медленно, методично, день за днём убеждал её в собственной никчёмности. Каждый суп был пересолен, каждое платье нелепо, каждое слово глупо. К концу их совместной жизни Надежда разучилась говорить громко, смеяться в полный голос, иметь собственное мнение.
Только после смерти мужа она постепенно начала приходить в себя. Стала выходить в сад без оглядки на часы, разговаривать с соседками, даже записалась на курсы вязания при местном клубе. Маленькие шаги, крошечные победы — но они возвращали ей ощущение собственной значимости.
И вот теперь Вера выходит замуж. Снова.
Надежда заставила себя встать и начать готовиться к субботе. До приезда гостей оставалось три дня, и она хотела, чтобы всё было идеально. Достала с антресолей праздничную скатерть, пересчитала запасы в погребе, составила список блюд. Дочь любила её фирменные пироги с капустой и грибами — надо будет напечь побольше.
Вечером позвонила подруга Тамара — единственный близкий человек, оставшийся у Надежды.
— Слышала новость? — Тамара всегда всё знала первой. — Верка твоя замуж вышла. Она сама мне утром позвонила. И что ты об этом думаешь?
Надежда помолчала, подбирая слова.
— Не знаю, Тома. Три месяца знакомства — это так мало.
— Мало, — согласилась подруга. — Но, может, хоть этот попадётся нормальный. Первый-то её, Дмитрий, тот ещё фрукт был. Помнишь, как она от него сбежала среди ночи? С одной сумкой?
Надежда помнила. Та ночь врезалась в память навсегда. Стук в дверь в три часа ночи, заплаканное лицо дочери, синяк на скуле, который Вера пыталась прикрыть волосами. Пять лет брака с Дмитрием превратили весёлую, уверенную в себе девушку в затравленную тень.
— Помню, — тихо ответила Надежда. — Поэтому и боюсь.
— Может, этот другой. Люди разные бывают. Не все мужики — сволочи.
— Может быть.
Но в глубине души Надежда не могла избавиться от тревоги. Вера всегда выбирала сердцем, а не головой. Влюблялась быстро, доверялась полностью и каждый раз обжигалась.
В субботу утром Надежда проснулась ещё до рассвета. Проверила, всё ли готово: пироги остывали на столе под полотенцем, холодец застыл, салаты ждали заправки. Она надела своё лучшее платье — тёмно-синее, с мелким цветочным узором, — и даже накрасила губы, чего не делала уже много лет.
Машина подъехала к дому около полудня. Надежда вышла на крыльцо, прижимая руки к груди. Первой из автомобиля вышла Вера — похудевшая, в дорогом светлом пальто, с новой короткой стрижкой. Следом появился мужчина.
Игорь был высок, хорошо сложен, с аккуратной бородкой и внимательными серыми глазами. Он улыбался ровной, отрепетированной улыбкой, но эта улыбка не достигала глаз. Надежда заметила это сразу, но отогнала мысль. Нельзя судить человека по первому впечатлению.
— Мамочка!
Вера бросилась к ней, обняла крепко. Надежда почувствовала, как дочь дрожит в её руках. От радости? От волнения?
— Доченька моя! — прошептала она, целуя Веру в макушку. — Как же я соскучилась!
— А это Игорь, — Вера отступила на шаг, взяла мужа под руку. — Мой муж!
Надежда протянула руку, и Игорь пожал её крепко, уверенно — чуть дольше, чем следовало.
— Очень рад познакомиться. Вера много о вас рассказывала.
Голос у него был приятный, глубокий. Манеры безупречные. Но Надежда с тридцатилетним опытом жизни с Григорием научилась видеть то, что скрывается за фасадом.
— Проходите, проходите, — засуетилась она. — Стол накрыт, всё готово. Проголодались с дороги.
Они вошли в дом, и Надежда заметила, как Игорь оглядывает комнаты — оценивающе, цепко. Его взгляд задержался на старой мебели, на выцветших фотографиях на стенах, на потёртом ковре. В этом взгляде читалось снисхождение, и Надежда невольно сжалась внутри, почувствовав себя маленькой и незначительной. Точно так же смотрел на неё Григорий.
За столом Игорь держался хозяином положения.
Он рассказывал о своём бизнесе — сеть автосервисов, три точки в городе, — и голос его звучал уверенно, с лёгким оттенком самодовольства. Вера слушала мужа с восхищением, кивала в нужных местах, смеялась его шуткам. Но Надежда видела: дочь напряжена. Её смех был чуть громче обычного, движения чуть резче. Так смеются люди, которые боятся сделать ошибку.
— Вкусные у вас пироги, Надежда Петровна, — похвалил Игорь, и это прозвучало почти снисходительно. — Вера говорила, что вы хорошо готовите, но я не ожидал настолько хорошо.
— Спасибо, — Надежда опустила глаза. — Рада, что понравилось.
— Мама всегда отлично готовила, — вставила Вера. — Помнишь, мам, как мы с тобой на Новый год лепили пельмени? Под триста штук?
— Помню, доченька.
— Триста штук, — Игорь приподнял бровь. — Зачем так много?
— Папа любил, — тихо ответила Вера, и что-то промелькнуло в её глазах. Старая боль, которая так и не утихла.
Игорь потянулся к графину с домашней наливкой, налил себе полный стакан. Надежда заметила: это уже третий за время обеда. Вера тоже заметила — её пальцы сжались на краю скатерти, но она ничего не сказала.
— А вы, значит, одна живёте? — спросил Игорь, откидываясь на спинку стула.
— Одна. Муж умер пять лет назад.
— Понятно. Дом большой для одного человека. Участок хороший. Наверное, трудно справляться.
В этом вопросе Надежда услышала подтекст, который ей совсем не понравился. Но она только кивнула.
— Справляюсь. Соседи помогают, когда надо.
— Мама, я покажу Игорю сад, — Вера встала из-за стола слишком поспешно. — Ты же хотел посмотреть яблони.
— Я говорил, — Игорь пожал плечами, но тоже поднялся. — Ну, пойдём, посмотрим твои яблони.
Они вышли, и Надежда осталась одна среди недоеденных блюд и грязной посуды. Руки её дрожали, когда она начала убирать со стола. Она злилась на себя за эту дрожь, за этот страх, который поселился внутри с первой минуты знакомства с зятем.
«Может, я просто накручиваю себя», — подумала она. «Может, он нормальный человек, а я вижу призраков там, где их нет».
Но тело не обманешь. Тело помнило все годы рядом с Григорием, все те микроскопические унижения, которые по отдельности казались пустяками, а вместе складывались в невыносимую тяжесть.
Через окно она видела, как Игорь и Вера идут по саду. Игорь что-то говорил, активно жестикулируя, а Вера шла рядом, сложив руки на груди. Защитная поза. Надежда знала эту позу — сама принимала её тысячи раз.
Они вернулись через полчаса. Вера была бледна, на щеках горели красные пятна. Игорь, напротив, выглядел довольным.
— Хороший у вас сад, Надежда Петровна, — сказал он. — Только запущенный. За деревьями ухаживать надо.
— Я стараюсь, — Надежда почувствовала укол обиды. Сад был её гордостью, она отдавала ему все силы.
— Игорь просто хотел сказать, что можно было бы нанять кого-нибудь помочь, — быстро вставила Вера. — Правда, Игорь?
— Ну да. Именно это и хотел сказать.
Вечером, когда Игорь ушёл в отведённую им комнату — сказал, что устал с дороги и хочет отдохнуть, — Вера осталась с матерью на кухне. Они мыли посуду вместе, как в детстве: Надежда мыла, Вера вытирала.
— Он тебе не понравился, — сказала Вера, не глядя на мать.
— Я этого не говорила.
— Тебе и не надо говорить. Я по лицу вижу.
Надежда отложила тарелку, повернулась к дочери.
— Верочка, я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Ты счастлива с ним?
— Счастлива, — ответила Вера быстро, слишком быстро. — Он заботится обо мне. У нас хорошая квартира, машина новая. Я могу не работать, если не хочу.
— А ты хочешь работать?
Вера замялась.
— Игорь считает, что женщине лучше заниматься домом. Он хорошо зарабатывает, мне не нужно.
— Я спросила не про Игоря. Я спросила про тебя.
Дочь подняла глаза, и Надежда увидела в них то, что боялась увидеть. Загнанность. Отчаяние. И страх — тот самый страх, который Вера привезла с собой из первого брака и от которого, казалось, избавилась.
— Мама, всё хорошо. Правда. Не переживай.
Она отвернулась, и разговор был окончен.
Ночью Надежда долго не могла уснуть. Лежала в темноте, прислушиваясь к звукам дома. Из комнаты, где спали молодые, доносились приглушённые голоса. Игорь говорил что-то резко, отрывисто. Вера отвечала тихо, почти шёпотом. Надежда не могла разобрать слов, но интонации были ей знакомы до боли.
Утром Вера вышла к завтраку с покрасневшими глазами. Сказала, плохо спала — непривычная подушка. Надежда не стала спорить. Игорь был в прекрасном расположении духа. Шутил, рассказывал истории из жизни, даже помог накрыть на стол. Но Надежда видела: каждый раз, когда Вера открывала рот, он бросал на неё быстрый взгляд, и дочь замолкала на полуслове.
— Нам надо ехать, — сказал Игорь сразу после завтрака. — Дела.
— Так рано? — Надежда растерялась. — Вы же хотели до вечера остаться.
— Планы изменились. Вера, собирайся.
Дочке вдруг стало не по себе, и она ушла в комнату. Надежда осталась с зятем наедине. Он стоял у окна, смотрел во двор, и на лице его было выражение, которое Надежда не могла разгадать.
— Игорь, — решилась она, — вы позаботитесь о моей дочери?
Он обернулся, и в глазах его мелькнуло что-то похожее на насмешку.
— А как же? Я свою собственность берегу.
— Собственность?
— Шучу, Надежда Петровна. Конечно, позабочусь. Вера — моя жена. Кто о ней позаботится, если не я?
Вера вернулась с сумкой, и они начали прощаться. На пороге дочь вдруг обняла мать крепко, прижалась, как в детстве.
— Мамочка, — прошептала она, — я тебя очень люблю. Ты это знаешь?
— Знаю, доченька.
— И я тебя люблю.
Вера отстранилась, глаза её блестели от слёз.
— Вот, это тебе подарок.
Она достала из сумки небольшую коробку, обёрнутую цветной бумагой.
— Открой потом, ладно? Не сейчас.
Надежда взяла коробку в руки. Лёгкая, почти невесомая.
— Что там?
— Потом, мам. Открой потом.
— Поехали уже, — Игорь стоял у машины, нетерпеливо постукивая пальцами по крыше. — Вера!
Дочь вздрогнула, как от удара.
— Иду.
Она сбежала с крыльца, и Игорь схватил её за руку, потянул к машине. Жест был грубым, собственническим. Вера не сопротивлялась.
Надежда стояла на крыльце, прижимая к груди коробку, и смотрела, как машина выезжает со двора. Вера обернулась, помахала рукой. Лицо её было белым, как бумага.
Когда автомобиль скрылся за поворотом, Надежда вернулась в дом. Села за кухонный стол, положила коробку перед собой. Руки дрожали.
продолжение