— Телевизор нужен обязательно, сынок! Папе недавно плохо стало, он отвлечься хотел, а… Не на что! Купи телевизор, а? Позаботься о маме с папой, которые тебя вырастили… А жене скажи, чтоб не вякала!
***
Оля в спешке готовила ужин, одной рукой помешивая зажарку, а другой пытаясь удержать телефон у уха. Но разговор не клеился, и она сбросила вызов, раздраженно кинув мобильник на стол.
В прихожей хлопнула дверь. Послышалось шуршание пакетов, топот детских ножек и радостный визг.
— Папа пришел! Папа!
Оля вытерла руки о полотенце, глубоко вздохнула, настраиваясь на мирный лад, и вышла в коридор. Дима, раскрасневшийся с мороза, пытался стянуть ботинок, пока пятилетний Артем и трехлетняя Лиза висели на его штанинах.
— Привет, добытчик, — улыбнулась Оля, хотя улыбка вышла натянутой. — Руки мыть и за стол. Котлеты стынут.
Дима чмокнул её в щеку. Губы у него были холодные, а от куртки пахло улицей и почему-то дешевым табаком, хотя сам он не курил. Наверное, в маршрутке надышали.
— Слушай, Оль, — начал он, когда дети уже умчались в ванную, а он сам намыливал руки. Голос звучал как-то слишком бодро, неестественно. — Там твои звонили?
— Мама звонила утром, — Оля прислонилась к дверному косяку. — Сказала, перевели семь тысяч. На подарки детям к Новому году. Сказали, чтобы мы их сейчас сняли и купили то лего, о котором Тёмка мечтает, пока скидки не кончились. И Лизе куклу.
Дима замер. Пена медленно сползала с его рук. Он не поворачивался, глядя в зеркало над раковиной, но взгляда жены избегал.
— Ну да, перевели, — буркнул он. — Я смску видел.
— Дим, карточка у тебя. Давай я сейчас закажу на маркетплейсе, пока акция висит. Перекинь мне на счет.
В ванной повисла тишина, перекрываемая только шумом воды. Дима смыл пену, долго, тщательно вытирал руки полотенцем. Потом повернулся. Вид у него был, как у школьника, разбившего оконное стекло.
— Оль… Тут такое дело. Нету там семи тысяч.
— В смысле нету? — Оля нахмурилась, чувствуя, как внутри зарождается нехороший холодок. — Куда делись? Банк комиссию сожрал размером в сто процентов?
— Да нет, — Дима поморщился, словно у него заболел зуб. — Я родителям занес.
— Что ты сделал?!
Оля шагнула к нему, не веря своим ушам.
— Ну а чё такого? — тут же взвился Дима, переходя в защиту. — Мать звонила, плакала. Говорит, в холодильнике мышь повесилась, отец злой ходит, ругаются из-за денег. Им есть нечего, Оль! Реально нечего на стол поставить. А тут твои прислали. Ну я и подумал… раз нам на развлечения деньги пришли, значит, свои, которые мы откладывали, освободились. Вот я их и отдал. А подарки… ну, потом купим. С зарплаты.
Оля стояла и смотрела на мужа, как на инопланетянина. В ушах звенело.
— С какой зарплаты, Дима? — тихо спросила она, и от этого шепота Дима втянул голову в плечи. — У нас коммуналка не плачена за два месяца. У Артёма зимние ботинки каши просят, мы собирались с твоей премии брать. Ты понимаешь, что эти семь тысяч были целевые? Это мои родители, пенсионеры, которые работают, прислали внукам. Не твоим родителям на прокорм, а внукам!
— Да чё ты начинаешь-то! — Дима нервно взмахнул рукой. — Это же родители! Мои отец с матерью. Мне что, смотреть, как они голодают? Тебе жалко, что ли? Твои-то вон, богатые, шлют и шлют.
— Мои не богатые, Дима. Мои — пашут. Папе шестьдесят два, маме шестьдесят. И они работают. А твоим сколько? Здоровые ведь еще, крепкие! У твоего отца руки золотые, мог бы шабашить, а он на диване лежит, телевизор смотрит.
— У отца давление! — рявкнул Дима.
— У моего отца грыжа позвоночная, но он на смену выходит! — крикнула в ответ Оля, забыв, что дети на кухне могут услышать.
Она развернулась и вышла из ванной, чувствуя, как дрожат руки. Это было уже не в первый раз. И даже не в десятый.
***
Вечер прошел в гнетущем молчании. Дети, чувствуя напряжение, притихли и рано ушли спать. Дима сидел на кухне, гипнотизируя экран телефона, Оля демонстративно гладила белье в комнате, с остервенением прижимая утюг к ткани, будто хотела разгладить не складки на пододеяльнике, а всю их кривую семейную ситуацию.
«Им есть нечего». Эта фраза крутилась в голове.
Оля знала их холодильник. Там всегда стояла початая бутылка «беленькой» для свекра и какая-нибудь закуска. На это деньги находились всегда. А вот на мясо, на фрукты, на коммуналку — нет.
«Сын, подкинь тысячу, до пенсии не дотягиваем». «Димочка, у нас стиралка сломалась, мастеру надо заплатить». «Сынок, там акция в магазине, дай карточку».
И Дима давал. Тайком, урывая из семейного бюджета, кроя копейки, отказывая себе в новой куртке, Оле — в лишнем походе к врачу. Он чувствовал вину. Ему внушили эту вину с детства: ты обязан, ты должен, родители святое.
Оля поставила утюг на подставку. Хватит.
На следующий день, едва отправив детей в сад, а мужа на работу, она села за ноутбук.
— Так, — пробормотала она себе под нос. — Посмотрим, как вы «не можете» работать.
Она открыла сайт вакансий. Отфильтровала по району, где жили свекры. Нужна была работа простая, не требующая квалификации, но стабильная.
Через полчаса поисков она нашла идеальный вариант. Детская больница, буквально в двух кварталах от дома свекрови. Требовалась раздатчица в столовую. График — мечта: с 7 утра до 15:00. Суббота и воскресенье — выходные. Зарплата небольшая, но к пенсии — отличная прибавка. И главное — никакой физической тяжести. Разливай суп, выдавай компот, протирай столы.
Оля выписала телефон, позвонила.
— Да, актуально, — прохрипела в трубку заведующая. — Нам срочно нужно. Человек уволился, рук не хватает. Если санитарная книжка есть или готова сделать — берем сразу.
— Спасибо, я передам соискателю, — Оля довольно улыбнулась.
Вечером она не стала устраивать скандал. Она дождалась, пока Дима поест, подобреет, и положила перед ним листок с адресом и телефоном.
— Что это? — он с подозрением покосился на бумажку.
— Это работа для твоей мамы. Раздатчица в детской больнице. Идти пять минут от их подъезда. График шикарный — в три часа дня она уже дома. Работа не бей лежачего.
— Оль, ну ты чего… Мама же…
— Что «мама»? — перебила она, глядя ему прямо в глаза. — Ты сказал, им есть нечего. Денег нет. Вот решение. Там еще и кормят, кстати. Обед бесплатно. Экономия продуктов.
Дима почесал затылок. Крыть было нечем.
— Ну… ладно. Я ей скажу.
— Нет, — жестко отрезала Оля. — Мы поедем к ним в выходные. И скажем вместе. Я не хочу, чтобы ты по телефону мямлил и слушал их отговорки.
***
В субботу они поехали к родителям Димы. В квартире свекров, как всегда, было душно и пахло чем-то кислым — то ли старыми вещами, то ли той самой бедностью, которую они так старательно пестовали.
Валентина Ивановна, полная женщина с вечно недовольным выражением лица, встретила их в засаленном халате. Свекр, Петр Сергеевич, лежал на диване перед телевизором и даже не повернул головы, только махнул рукой в знак приветствия.
— Ой, Димочка, — запричитала свекровь, ставя на стол чайник. Чай был дешевый, в пакетиках, которые, казалось, заваривали по второму разу. К чаю было печенье — самое простое, «Юбилейное», и то, кажется, купленное на те самые семь тысяч. — Как хорошо, что приехали. А то у нас опять беда, кран на кухне течет, отец смотрел-смотрел, говорит, прокладку надо менять, а денег на сантехника нет…
Оля пнула Диму ногой под столом. Тот дернулся, откашлялся.
— Мам, мы тут с Олей подумали… Насчет денег.
— Да-да, сынок? — глаза Валентины Ивановны загорелись надеждой.
— Мы нашли тебе работу, — выпалил Дима и посмотрел на жену, ища поддержки.
Свекровь замерла с чашкой у рта.
— Чего? Какую еще работу?
— Хорошую, Валентина Ивановна, — вступила Оля, положив на стол распечатку вакансии. — В детской больнице, тут за углом. Раздатчица пищи. График с семи до трех. Тяжести таскать не надо. Зарплата белая, вовремя. И кормят. Заведующая ждет вас в понедельник на собеседование.
Повисла тишина. Слышно было, как в комнате бубнит телевизор. Петр Сергеевич в дверном проеме кухни нарисовался, заинтересованно прислушиваясь.
Валентина Ивановна медленно поставила чашку на блюдце. Лицо ее пошло красными пятнами.
— Это ты придумала? — она ткнула пальцем в сторону Оли. — Решила старую женщину в батраки записать?
— Вы молодая, — спокойно парировала Оля. — Моей маме шестьдесят, и она работает бухгалтером, а вы почему дома сидите? Вам до пенсии еще жить и жить! Вы же жалуетесь, что денег нет. Вот реальный шанс поправить бюджет. Там работы на полдня.
— На полдня! — фыркнула свекровь, картинно закатывая глаза. — А дом на ком? А отец? Кто ему готовить будет, стирать?
— Папа вполне может сам разогреть суп, пока вы на работе, — сказал Дима, хотя голос его дрогнул. — Мам, правда. Нам тяжело. Мы не можем вас тянуть полностью. У нас дети.
Валентина Ивановна поджала губы, собираясь в боевую стойку.
— Ах, тяжело вам… Сына вырастила, ночей не спала, а теперь матери кусок хлеба жалко?
— Не жалко, — твердо сказала Оля. — Но почему мои родители должны содержать и нас, и внуков, и еще вас косвенно? Вы здоровые люди.
— Я не могу пойти работать! — выпалила свекровь, найдя, как ей показалось, железный аргумент. — Скоро лето! Дача начнется!
— Мама, сейчас ноябрь, — Дима даже рот открыл от удивления. — До дачи еще полгода! Апрель, май — тогда и уволишься, если невмоготу будет. Полгода можно работать и деньги получать.
— Нет! — она стукнула ладонью по столу. — Мы на семейном совете с отцом решили, что я пока на работу не пойду. Нечего здоровье гробить. Да и сын помогает, слава богу. Не бросит же он родителей подыхать.
Оля посмотрела на Диму. Тот сидел красный, опустив глаза.
— Сын помогает… — повторила Оля медленно. — За счет своих детей.
— Не считай чужие деньги в чужом кармане! — визгливо крикнула свекровь. — Дима зарабатывает, он и решает! А ты, если такая умная, иди и работай сама на двух работах!
Оля встала. Стул с противным скрежетом отодвинулся.
— Я работаю, Валентина Ивановна. И дома, и на фрилансе по ночам, чтобы у моих детей были игрушки и фрукты. А вы просто сидите на шее.
Она повернулась к мужу.
— Дим, пошли.
— Куда? Чай же не допили… — растерялся он.
— Домой. Нам здесь делать нечего.
***
В машине ехали молча. Дима вцепился в руль так, что костяшки пальцев побелели. Оля смотрела в окно на серые, грязные улицы.
— Ты видела? — наконец выдавил он. — «На семейном совете решили». А меня на этот совет не позвали. Просто решили, что я буду их спонсором.
— Дим, — Оля повернулась к нему. Голос ее был спокойным, но твердым, как сталь. — Я ставлю условие. Больше ни рубля. Слышишь? Ни копейки. Если у них что-то сломается — пусть чинят сами. Если им нечего есть — пусть идут работать или оформляют пособия. Но из нашего бюджета деньги туда больше не уйдут.
— Оль, ну это жестоко… Если они реально заболеют? Лекарства там…
— Если заболеют, и это будет вопрос жизни и смерти — поможем. Купим лекарства сами и привезем. Денег на руки — нет. Ты понял?
— Понял, — тихо ответил он.
Но Оля видела, что его грызет сомнение. Он привык быть хорошим. Привык, что его хвалят за «помощь».
Проверка на прочность случилась через две недели.
Был вечер пятницы. Дима получил зарплату. Оля сразу же перевела большую часть на ипотеку и коммуналку, оставив на продукты и текущие расходы. Они сидели в зале, выбирали фильм, когда у Димы зазвонил телефон.
На экране высветилось «Мама».
Дима напрягся. Посмотрел на Олю. Та нажала на паузу на пульте и кивнула: отвечай.
Он включил громкую связь.
— Алло, мам?
— Димочка! — голос матери был полон трагизма, достойного шекспировской сцены. — Сынок, беда!
— Что случилось? — Дима побледнел.
— Ой, не спрашивай. Отцу плохо, давление скачет. И телевизор сгорел! Представляешь? Прямо дым пошел! Отец так расстроился, так перенервничал, лежит плачет. Ему скучно, новости посмотреть не может. Димочка, ты же получил денежку? Скинь нам тысяч десять, мы видели в «Эльдорадо» простенький, по акции. Отцу для здоровья надо, чтобы он не нервничал.
Оля сидела молча, скрестив руки на груди. Она смотрела на мужа. В её взгляде читалось: «Ну? Твой выход».
Дима молчал. Он слышал, как мать тяжело дышит в трубку, создавая эффект присутствия в реанимации.
— Мам, — сказал он наконец. — Если папе плохо с сердцем, вызывайте скорую. Я сейчас наберу со своего, чтобы быстрее приехали.
— Да не надо скорую! — голос свекрови мгновенно окреп и потерял умирающие нотки. — Ему просто отвлечься надо! Телевизор нужен!
— Телевизор — это не лекарство, мам.
— Ты что, не понимаешь?! Отец страдает! Мы сидим в тишине! Ты хочешь, чтобы он от тоски помер?!
Дима закрыл глаза. Вспомнил Артёма, который вчера просил киндер, а Дима сказал: «Потом, сынок, денег впритык». Вспомнил Лизу в куртке, у которой рукава уже коротковаты. Вспомнил те семь тысяч, которые ушли в никуда.
— Мам, — его голос стал жестким, чужим. — Денег нет.
— Как нет? Ты же зарплату получил!
— Вся зарплата ушла на ипотеку и детей. Лишних денег нет. И не будет.
— Да как ты смеешь?! — завизжала трубка. — Мы тебя вырастили! Мы ночей не спали! А ты матери родной отказываешь?! Подкаблучник! Это она тебя науськала? Эта змея твоя?
Оля даже бровью не повела, хотя внутри всё кипело.
— Не смей оскорблять мою жену, — отчеканил Дима. — Оля предлагала тебе работу. Ты отказалась. Значит, не так уж всё и плохо, раз ты можешь себе позволить сидеть дома. Телевизор хотите? Пусть папа идет сторожем, а ты раздатчицей. За месяц на плазму заработаете.
— Будь ты проклят! — рявкнула мать и бросила трубку.
Дима опустил руку с телефоном. В комнате повисла тишина. Он сидел, глядя в черный экран, и плечи его мелко дрожали.
Оля подвинулась к нему, обняла, прижалась щекой к плечу.
— Ты всё правильно сделал, — прошептала она. — Ты молодец.
— Я чувствую себя последней сволочью, — признался он, глядя в пол.
— Нет, Дим. Ты просто перестал быть кормом. Это больно, но это пройдет. Они не умрут без телевизора. А мы без еды — можем.
***
Прошел месяц. Близился Новый год. Отношения с родителями были заморожены — свекровь не звонила, демонстрируя смертельную обиду. Дима первое время дергался от каждого звонка, но потом, видя, что небо на землю не рухнуло, успокоился.
В доме появились деньги. Не горы золота, конечно, но теперь, заходя в магазин, они не считали судорожно копейки. Купили детям подарки — то самое лего и огромную куклу. Артёму взяли новые зимние ботинки, непромокаемые, дорогие. Оля купила себе платье, о котором мечтала полгода.
Вечером 30 декабря раздался звонок в дверь.
Дима пошел открывать. На пороге стоял курьер с коробкой.
— Доставка для Дмитрия Петровича.
— Я ничего не заказывал…
Он расписался, занес коробку на кухню. Оля с любопытством выглянула из комнаты.
В коробке оказался продуктовый набор: красная икра, бутылка хорошего шампанского, конфеты, ананас и конверт.
Дима вскрыл конверт. Там лежала открытка и пять тысяч рублей одной купюрой.
Почерк был корявый, отцовский.
«Сынок, с Новым годом. Ты прости мать, она дурная, вспыльчивая. И меня прости, старого дурака. Я тут вышел в охрану на стоянку, сутки через трое. Нормально, мужики хорошие, и копейка есть. Купите внукам мандаринов. Любим вас. Отец».
Дима сел на стул, сжимая в руке купюру. Глаза у него защипало.
— Чё там? — тихо спросила Оля, подходя сзади и заглядывая через плечо.
Прочитала. Помолчала. Положила руку ему на голову, взъерошила волосы.
— Видишь? — мягко сказала она. — Оказывается, у твоего отца действительно золотые руки. И сердце еще не совсем заплыло жиром.
— Он пошел работать… — Дима шмыгнул носом, улыбаясь сквозь навернувшиеся слезы. — Сам.
— Потому что ты перестал быть костылем, Дим. Ты дал им возможность вспомнить, что они взрослые люди.
Дима развернулся и уткнулся носом ей в живот, обнимая за талию.
— Спасибо тебе, Оль. Что мозги мне вправила. Если бы не ты… мы бы так и тащили этот воз.
— Ну, мы же команда, — она погладила его по спине. — А теперь давай звони. Поздравляй. Только про деньги ни слова, понял? Просто поздравь.
Дима кивнул, вытирая глаза, и потянулся к телефону. Гудки шли долго, но когда на том конце подняли трубку, голос отца звучал бодро, и на фоне слышался не скандал, а звон посуды и какая-то новогодняя передача.
— Алло, пап! С наступающим!
В зале под елкой мигали гирлянды, дети спали, обняв новые игрушки. За окном падал снег, укрывая город чистым белым одеялом. Жизнь налаживалась. И в этот раз — по-настоящему.
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.