Проблемы, связанные с работой и карьерой — синдром самозванца.
Интервью после курса аудиопсихокоррекции.
К. — Клиентка, Анастасия, 34 года, руководитель отдела разработки в IT-компании.
- Ж. — Интервьюер.
Ж.: Настя, вы пришли к Анатолию Дмитриевичу с довольно распространённой, как сейчас говорят, проблемой — синдромом самозванца. Что было самым невыносимым в этом состоянии?
К.: Ожидание. Постоянное, изматывающее ожидание того, что дверь в кабинет откроется и все поймут. Что поймут, что я здесь — по ошибке. Что мои решения — удачное стечение обстоятельств, мои успехи — результат работы команды или просто везение, а реальная «взрослая» работа где-то там, делается какими-то другими, настоящими специалистами. Я жила не в своём офисе, а на минном поле. Каждая похвала была не радостью, а отсрочкой приговора.
Ж.: И как это проявлялось физически? Были ли симптомы?
К.: Да, и это самое странное. Перед каждым серьёзным совещанием у меня начиналась… изжога. Не метафорическая, а самая настоящая. И ком в горле. Я шла докладывать о миллионных бюджетах и чувствовала себя школьницей, которая забыла выучить урок. Тело кричало: «Ты не имеешь права здесь находиться!». А разум твердил статистику, KPI, факты. Но разум проигрывал.
Ж.: Что в работе технологии PSYWAVES показалось вам самым необычным? Ведь там не разбирают ваше детство и не внушают уверенность.
К.: Именно. Там не стали со мной спорить. Как будто согласились с моим подсознанием. Мне объяснили: «Да, ваше тело и часть вашего мозга считают ситуацию опасной. Они уверены, что вы — не на своём месте. Давайте дадим им новые данные». И вся работа строилась не на «убеждении», а на передаче информации. Как если бы вы всё время смотрели на мир через линзу, искажающую всё в плохую сторону, а вам просто… незаметно подменили линзу. Не убеждая, что мир прекрасен. А просто скорректировав оптику.
Ж.: Можете описать саму процедуру? Что вы делали?
К.: Я получала аудиозапись, созданную по технологии PSYWAVES. Она была… нейтральной. Никаких внушений «ты лучшая». Фоном шёл звук, похожий на ровный гул большого, отлаженного механизма. Что-то между серверной и библиотекой. И в этом гуле были спрятаны едва уловимые сообщения. Я не знаю, что именно там было, мне объяснили, что знать и не нужно. Я просто слушала дважды в день. В метро, за работой. Никаких усилий.
Ж.: И когда наступил переломный момент?
К.: Его не было. Не было дня «озарения». Был день… тишины. Примерно через две недели я готовилась к ежеквартальному отчёту перед советом директоров. И вдруг обнаружила, что не просчитываю в сотый раз, «как бы не опозориться», а просто проверяю цифры. Я сосредоточилась на цифрах, а не на себе в этой ситуации. И эта изжога… она не пришла. Совсем. Я вышла на доклад, и мой голос звучал ровно. Я говорила о рисках и возможностях. И в какой-то момент поймала себя на мысли: «Я не жду, что меня вот-вот разоблачат. Я просто делюсь экспертизой». Это был шок. Не эмоциональный, а когнитивный. Шок от нормальности.
Ж.: Что изменилось теперь в вашем восприятии себя на работе?
К.: Я перестала чувствовать себя «самозванкой». Я начала чувствовать себя… сотрудником. Человеком, который находится на своём месте не по праву рождения или магического дара, а по факту компетенций и опыта, которые можно измерить. Это скучнее, зато реально. И невероятно спокойно. Моё право находиться в кабинете перестало быть темой для внутренних дебатов. Оно стало данностью, как стул, на котором я сижу. На него теперь можно просто сесть и работать.
Ж.: Как бы вы одним предложением описали суть того, что с вами произошло?
К.: Мне вернули право занимать пространство, которое я и так уже занимала. Без спроса, без извинений. Просто включили свет и показали, что я уже давно дома.