- Давно гуляют разные списки по соцсетям, видели, наверное, но я решил дополнить слегка. Вот вам портретная галерея неудачников и триумфаторов, чьи тени съели их самих. Они мечтали о памяти, а язык устроил им самую изощрённую месть: превратил в инструмент, в симптом, в бытовую деталь.
- Вот и вся галерея. Они думали, что творят историю, а стали служебными словами. Язык — это вампир: он выпивает кровь из реальных людей, оставляя лишь оболочку-значение, ярлык, которым мы тычем в мир. Мы живём в лесу, где каждое дерево — чей-то надгробный памятник, на котором вместо эпитафии — инструкция по применению.
Давно гуляют разные списки по соцсетям, видели, наверное, но я решил дополнить слегка. Вот вам портретная галерея неудачников и триумфаторов, чьи тени съели их самих. Они мечтали о памяти, а язык устроил им самую изощрённую месть: превратил в инструмент, в симптом, в бытовую деталь.
Хулиган. Ирландец Патрик, буян из семейства буянов. Его фамилия в полицейских протоколах просочилась в язык, как пятно крови на рубашке, — не отстирать. Нарицательным стало имя Патрика Хулигена, вора, ирландца по происхождению, жившего в Лондоне в XIX веке. Таким образом, следуя этой версии, слово «хулиган» является эпонимом.
Он хотел, наверное, власти, страха, а стал обозначением мелкой, почти ласковой бесполезности. «Опять хулиганишь» — это сказано с усталой улыбкой. Его ад превратился в фон.
&&&&&
Николя Шовен. Солдафон Наполеона, фанатик с плешью. Ревностно верил в исключительность своей нации, а стал диагнозом самой пошлой, животной ксенофобии. Хотел величия — получил ярлык психиатра. Идея, возведённая в абсолют, всегда кончает карикатурой.
Шовинизм — это патриотизм, у которого слюна пошла пузырями.
&&&&&
Адольф Сакс. Изобретатель, давший миру голос джаза и пошлого эстрадного балладства. Хотел, чтоб инструмент звали «мундштучный офиклеид» — божественное название! Но друг-композитор, Берлиоз, бросил : «саксофон». И пошло-поехало.
Сакс растворился в звуке, который изобрёл. Его имя теперь воет в подворотне и стонет в лаунж-баре. Он — не человек, он — тембр.
&&&&&
Джон Монтегю IV Сэндвич. Граф, так увлечённый отправкой Кука в кругосветку, что ему некогда было по-человечески поесть. Два куска хлеба с мясом — и вошёл в историю кулинарным минимализмом.
Ирония: он снаряжал экспедиции в неизведанное, а сам стал символом быстрой, унылой еды офисного планктона. Вечность наступает на бутерброде.
&&&&&
Чарльз Бойкотт работал управляющим у одного землевладельца в Ирландии. Управляющий, которого игнорировали. Британская чопорность столкнулась с ирландским упрямством — и родился универсальный жест презрения.
Он хотел порядка, дисциплины, а стал олицетворением отказа. Его фамилия — это щелчок по лбу всей мировой системе подчинения.
&&&&&
Джакузи. Итальянец Кандидо Якуцци (Jacuzzi), изобретший гидромассажную ванну для лечения артрита. А мир, с американским произношением, превратил её в символ китчевого гедонизма, голливудских горячих тусовок.
Лечебное устройство стало атрибутом порока. Он хотел облегчать страдания — а его имя теперь булькает в воде с шампанским и пошлостью.
&&&&&
Повар Люсьен Оливье, унёсший тайну своего салата в могилу. Гениальная мистификация! Он создал не блюдо, а культурный код, ритуал Нового года с оттенком ностальгической грусти.
Его имя — пароль для входа в общее прошлое, где пахнет майонезом, колбасой и детством.
&&&&&
Бефстроганов. Французский повар графа Александра Григорьевича Строганова изобрел это блюдо. На французский манер оно звучит как bœuf Stroganoff, то есть «говядина по-строгановски». Граф, чей повар (анонимный, заметьте!) изобрёл блюдо. И граф растворился в нём, как говядина в сметане.
«По-строгановски» — это звучит по-барски, но на деле это еда интеллигентской тоски, советских кафе. Аристократ стал названием демократичного рагу.
&&&&&
Христиан Иванович Лодер. Доктор, прописывавший быструю ходьбу. А народ, глядя на его бесцельно мельтешащих пациентов, родил глагол «лодыря гонять».
Лекарь, желавший здоровья, стал отцом-покровителем безделья. Язык — великий насмешник.
&&&&&
Шарль Латен (Шарлатан). По легенде — жулик, обещавший исцеление. Шарль выдавал себя за офтальмолога, пытаясь лечить глаукому (отслоение сетчатки). Его метод был странным и болезненным: Шарль сажал пациента в кресло и изо всей силы бил его кулаком в больной глаз. Глаз распухал, но от этого сетчатка на некоторое время прижималась к глазному дну, и пациент действительно видел немного лучше.
Его имя стало клеймом для всех продавцов воздуха, политиков, целителей. Он, возможно, и не существовал, но легенда о нём — идеальная формула обмана. Призрак, который оказался нужнее реальности.
&&&&&
Галли Матье (Галиматья), парижский врач XVI века был уверен, что смех — самое лучшее лекарство, и дополнял свои рецепты смешными шутками и фразами, поднимающими пациентам настроение. Матье не успевал объехать всех пациентов, поэтому начал рассылать своим больным листочки, где сверху писал своё имя, затем следовал рецепт, а ещё ниже — каламбуры и остроты. Их-то и стали в народе называть «галиматья», которое в то время означало — «хорошая шутка, каламбур».
Лекарь, лечивший смехом. Его несуразицы, его словесная окрошка стали синонимом бессмыслицы. Он хотел нести свет и радость — а его имя теперь означает тьму и путаницу. Поэт, принятый за дурака.
&&&&&
Харальд Синезубый (Bluetooth). Викинг, объединивший земли. Технологи, назвав в его честь протокол для связи устройств, совершили идеальный акт культурной пародии.
Свирепый конунг теперь мигает синим огоньком в ухе менеджера среднего звена. Величие, поставленное на службу синхронизации плейлистов.
&&&&&
Юлий Цезарь и Октавиан Август. Владыки, перекроившие календарь. Они думали, что вписывают себя в вечность, в сам ход времени. И они его вписали. Но теперь «июль» — это дача, шашлыки, а «август» — отпуск, предчувствие осени.
Их триумфы превратились в пыль календаря, в листок отрывного. Время съело завоевателей, оставив лишь названия для жары и сбора урожая.
&&&&&
Меценат. Богач, покровитель искусств. Термин происходит от имени знатного римлянина, из древнего этрусского рода, Гая Цильния Мецената.
Давал деньги поэтам — и получил взамен бессмертие как тип, как род деятельности. Он хотел славы через искусство — и получил славу как спонсор, как «кошелёк». Деньги стали именем.
&&&&&
Этьен де Силуэт. Финансист-неудачник, чьи реформы провалились. Ушёл в тень — и стал гением упрощения, художником пустоты. Его имя — символ всего недосказанного, угадываемого, элегантного минимализма. Провал в политике обернулся триумфом в эстетике.
В честь него было названо искусство портрета в виде тени — простая и недорогая альтернатива для тех, кто не мог позволить себе более дорогие портреты или скульптуры. Силуэт не был изобретателем этой методики, но сам любил изготавливать подобные портреты.
&&&&&
Мансарда. Популярность домам (зданиям) с подобной архитектурой принёс француз Франсуа Мансар своей работой в Париже в середине XVII века. В 1630 году он впервые использовал подкровельное чердачное пространство для жилых и хозяйственных целей. С тех пор чердачный этаж под скатной крутой изломанной крышей носит название «мансарда».
Архитектор, придумавший использовать чердак. Он дал кров бедности, богеме, а потом и буржуазии. Его имя — это поэтика кривых потолков, скрытых комнат, мастерских и тайн. Он превратил отбросы пространства — в территорию мечты.
&&&&&
Кардиган. Граф-генерал, придумавший шерстяную безрукавку для тепла в Крымскую войну.
Лорду Кардигану приписывается изобретение вязаного жакета на пуговицах и без воротника, который поддевался под форменный мундир, так называемого свитера «кардиган», и тёплого головного убора с вырезами для глаз балаклавы. А теперь это символ профессорской рассеянности, библиотечной неги, английского комфорта. Воинственный жест превратился в атрибут мирной, почти затворнической жизни.
&&&&&
Мавзо[ей]. В современном мире имя Мавзола чаще всего вспоминают в связи с понятием «мавзолей»: благодаря своей знаменитости, мавзолей в Галикарнасе приобрёл статус имени нарицательного.
Царь, построивший себе гробницу — одно из чудес света. Но помнят не его, а его мавзолей. Он стал не личностью, а архитектурной функцией, типом постройки. Его амбиции в камне пережили его самого, съели его, как саркофаг.
&&&&&
Сад и Захер-Мазох. Дуэт, слитый в одном слове-монстре. Писатели, описавшие извращения, стали ярлыком для них.
Их литературные эксперименты, их страдания и экстазы сведены к сухому клиническому термину, а потом и к похабной шутке. Они искали крайности — и стали диагнозом. Искусство, поглощённое медициной, а потом и бытом.