Часть 1: Имущественный вопрос
Дом достался Кириллу не по наследству, а по беспределу. Его дядя, алкаш и маргинал, был найден мёртвым в этом самом доме в районе, который городские власти давно списали в утиль. Умирать здесь было логичным завершением биографии. Кирилл, менеджер среднего звена с ипотекой в свечей новостройке, увидел в этом не трагедию, а возможность. Земля-то всё равно чья-то. Надо только застолбить, пока соседи-гопники не растащили кирпичи.
Дом стоял в частном секторе, который был не окраиной, а дном. Заброшенные огороды, ржавые «девятки» на кирпичах, вечный запах горелой пластмассы. Сам дом не был готическим замком. Он был типичным советским бараком из силикатного кирпича, но с историей. К нему делали пристройки, потом их бросали, крыша просела на один угол, будто дом хромал. Окна были выбиты и заколочены гнилой фанерой. Стандартное гетто.
Переступив порог, Кирилл понял одну вещь: внутри было чище, чем снаружи. Не было ни шприцев, ни бутылок, ни надписей на стенах. Была пыль, но какая-то странно однородная, словно пепел. И тишина. Не живая тишина пустоты, а глухая, как в бетонном бункере. В прихожей с потолка свисал оголённый провод с лампочкой. И на этом проводе, как гирлянда, висел маленький, почерневший от времени железный колокольчик. Кирилл чиркнул зажигалкой. Колокольчик был старинным, maybe дореволюционным. «Какого чёрта?» — подумал он. И тронул его.
Колокольчик не зазвенел. Он издал короткий, влажный звук, похожий на хриплый кашель. И с потолка на Кирилла упала капля чего-то тёплого и маслянистого. Он отпрянул, вытер лицо. Зажигалка погасла.
Часть 2: Экология места
Кирилл был прагматиком. Он решил, что дом — просто строение. Проблема — в районе, в грунтовых водах, в экологии. Он привёз инструменты, генератор, стал приводить всё в порядок. Но дом отвечал странными сбоями.
Генератор работал ровно час, потом глох, будто топливо становилось водой. Фонарики разряжались за минуты. Стены, казалось, впитывали свет и звук. Он нашёл под слоем штукатурки в спальне старую медицинскую карту. Не дяди, а кого-то другого. Диагнозы: «психическое расстройство неуточнённое», «дерматит», «кахексия». Даты — 70-е годы. На обороте чьей-то детской рукой было выведено: «Папа говорит, дом кушает плохие мысли. Но у меня их нет. Почему мне всё равно плохо?»
Однажды ночью он проснулся от вони. Не канализации, а тяжёлого, сладковатого запаха гниющей плоти, смешанного с запахом старой больницы. Запах шёл из подвала. Спускаться туда у него не было ни желания, ни духа. Он залил щель в полу монтажной пеной. На утро пена была изъедена, словно кислотой, и запах вернулся.
Дом не был населён призраками. Он был болен. Болезнью места. Болезнью, которая передавалась через кирпичи, через землю, через тишину.
Часть 3: Сообщество
Кирилл начал видеть соседей. Не живых. А тех, кто был домом.
Вечером,сидя с бутылкой дешёвого виски (нормальный коньяк здесь почему-то мгновенно протухал), он увидел в окно отражение. Не своё. За его спиной в комнате сидела тень в платье. Она не двигалась. Она просто смотрела в его затылок пустыми глазницами, в которых копошилась серебристая плесень. Он обернулся — никого. В окне — снова её отражение за его спиной. Он разбил бутылку об стену. Отражение исчезло. На стене осталось тёмное, липкое пятно.
Потом пришёл «старик». Не призрак, а скорее ощущение. Давление в ушах, вкус железа во рту. И голос, который звучал не снаружи, а внутри черепа, как собственная, но чужая мысль:
—Ты думаешь, ты первый, кто хочет здесь закрепиться? Все хотели. Город сбрасывает сюда отбросы. Людские. Промышленные. Душевные. Дом — не проклят. Он — фильтр. Он впитывает гной, чтобы он не пошёл дальше. А чтобы фильтр работал, ему нужен сменный картридж. Человеческий.
—Что ты такое? — прошептал Кирилл.
—Я? Предыдущий картридж. Твой дядя. Я думал, спиться — это выход. Это не выход. Это просто способ стать жидким, чтобы тебя было легче всосать. Теперь твоя очередь. Не бойся. Сначала будет только запах. Потом… ты привыкнешь.
Часть 4: Ассимиляция
Кирилл не сбежал. Куда? В его уютную ипотечную коробку, где он был винтиком в другой больной системе? Здесь, по крайней мере, болезнь была честной. Она была физической. Он начал меняться.
Его кожа стала сухой, похожей на штукатурку. Он перестал чувствовать холод. Еда потеряла вкус, только солёное и горькое ещё как-то регистрировались. Он находил в комнатах вещи, которых не приносил: ржавую детскую машинку, томик советской поэзии с засохшим между страниц мухомором, кусок старого ковра, пахнущий тем самым больничным запахом.
Он понял правило: дом охранял свою территорию. Бомжи и подростки, которые раньше частенько шлялись здесь, теперь обходили его стороной. Один попробовал забраться — на следующий день его нашли в канаве в двух кварталах от here. Весь в странной липкой плесени, живой, но с выжженными глазами, безудержно смеющийся. Кирилл смотрел на это из окна и чувствовал не ужас, а… удовлетворение. Чувство собственника. Его территория.
Он стал частью экосистемы. Фильтром. Он поглощал яд этого места, и яд менял его. Его сны стали снами дома: он видел, как на месте района было болото, потом свалка, потом бараки, как люди приносили сюда своё горе, пьянство, нищету, и всё это уходило в землю, в стены, в колокольчик на проводе, который был не украшением, а клапаном для сброса давления.
Эпилог: Новый жилец
Через полгода к калитке подъехала машина. Вышла женщина в жёлтом жилете с надписью «Агентство недвижимости».
—Здравствуйте! Этот объект числится в нашем банке! Мы нашли потенциального покупателя! — жизнерадостно выпалила она, разглядывая дом с видом специалиста, который видел и не такое.
Дверь открылась.На пороге стоял Кирилл. Он был бледен, очень худ, и его глаза смотрели насквозь, как у человека, который давно забыл, зачем нужно моргать.
—Покупатель? — его голос скрипел, как несмазанная дверь. — Пусть заходит. Посмотрит.
—А можно мне сначала? Для оценки? — женщина сделала шаг через порог.
—Можно, — Кирилл отступил в тень прихожей. — Только осторожнее. Не задевайте колокольчик.
Она, улыбаясь, шагнула внутрь, задев плечом чёрный железный язычок.
Раздался не звон, а короткий, отрывистый звук. Как костяной палец, щёлкнувший по лбу.
Женщина замерла. Её профессиональная улыбка сползла с лица. Она почувствовала запах. Тот самый, сладковато-гнилостный, с нотками антисептика. Она обернулась к выходу, но дверь уже медленно, со скрипом, закрывалась сама собой.
Кирилл, стоя в глубине коридора, наблюдал. Его лицо не выражало ничего. Он был уже не жертвой и не хозяином. Он был функцией. Живым дренажом. И ему требовалась замена. Фильтр надо было чистить. А новый картридж только что вошёл в патрон.
Дом снова был в рабочем состоянии. Он стоял. Как стоят канализационные коллекторы, свалки и заброшенные морги. Не потому что прокляты. А потому что кто-то должен выполнять эту работу. Поглощать грязь этого мира.