13 декабря 1873 родился Валерий Яковлевич Брюсов — русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед, литературный критик и историк.
Теоретик и один из основоположников русского символизма.
Купеческий сын, с детства погруженный в книги, в мечтания, в оккультную и прагматическую мудрость, умевший и притворяться и откровенничать. Для было важно не поиск морального идеала, а интеллектуальная состоятельность.
Он писал о себе: «Я специалист по биографиям Пушкина и Тютчева… Осведомлен во всеобщей истории литературы… Знаю магию, оккультизм, спиритизм, осведомлен в алхимии, астрологии, теософии. В последнее время изучал Вергилия… В разные периоды жизни я занимался еще, более или менее усердно, Шекспиром, Байроном, Баратынским, Данте… Я довольно хорошо знаю французский и латинские языки, сносно итальянский, плоховато немецкий, учился английскому и шведскому, заглядывал в грамматики арабского, еврейского и санскрита… Мечтал быть математиком, много читал по астрономии».
В 1900 основал издательство «Скорпион», через 4 года – журнал «Весы», главный орган новой поэзии. Стал законодателем мод в словесности. В назначенные часы принимал молодых поэтов, никогда не опаздывал: «Пишите каждый день, пишите много, а выбрасывайте ещё больше», – был излюбленный менторский совет Брюсова.
Его скандальная ранняя популярность была связана с эпатажными поэтическими акциями – такими, как публикация одностишия «О, закрой свои бледные ноги». После этого всё, что он писал, вызывало интерес.
«… Давно и пристально слежу я за Вашей подвижнической жизнью, за Вашей культурной работой, и я всегда говорю о Вас: это самый культурный писатель на Руси! Лучшей похвалы - не знаю: эта - искренна», – писал ему Максим Горький.
«В мире слов разнообразных… Всех прекрасней слово "труд», – для Брюсова это была не просто декларация, а образ жизни.
«Еще с 1908 года он был морфинистом, – писал о друге поэт Владислав Ходасевич. - Старался от этого отделаться, но не мог. Летом 1911 года д-ру Г.А. Койранскому удалось на время отвлечь его от морфия, но в конце концов из этого ничего не вышло. Морфий сделался ему необходим. Помню, в 1917 году во время одного разговора я заметил, что Брюсов постепенно впадает в какое-то оцепенение, почти засыпает. Потом он встал, ненадолго вышел в соседнюю комнату - и вернулся помолодевшим...».
«Он не любил людей, – вспоминал Ходасевич, – потому что, прежде всего, не уважал их. Это, во всяком случае, было так в его зрелые годы. В юности, кажется, он любил Коневского. Неплохо относился к З.Н. Гиппиус. Больше назвать некого. Его неоднократно подчеркнутая любовь к Бальмонту вряд ли может быть названа любовью. В лучшем случае это было удивление Сальери перед Моцартом. Он любил называть Бальмонта братом».
