— Ты о младших детях подумала?! Куда их? На улицу? Да и что, что им давно восемнадцать? Для меня они навсегда останутся маленькими! Мы в комнате твоей поживем. Да, тесно. Но ничего, потерпим…
***
Элле было двадцать девять, и она владела целыми восемнадцатью квадратными метрами в коммуналке. Для кого-то — клетушка, для Эллы — королевство.
Она сидела на подоконнике, поджав ноги, и ела йогурт пластиковой ложечкой. Ужин аристократа. Или эгоиста, как сказала бы мама. Впрочем, мама много чего говорила. В дверь деликатно постучали. Три коротких удара — это Никита, сосед из комнаты напротив.
Элла поморщилась. Никита был парнем неплохим: высокий, плечистый, всегда улыбается, работает где-то в автосервисе. Но его внимание напрягало. Оно грозило нарушить идеальный вакуум, который Элла выстраивала годами.
— Элл, ты там? — голос у Никиты был низкий, с легкой хрипотцой. — Я пельмени сварил. Много получилось, одному не осилить. Выручай, а?
Элла сползла с подоконника, поправила домашнюю футболку и открыла дверь. Никита стоял в коридоре с дымящейся тарелкой.
— Никит, спасибо, я не голодная.
— Да ладно тебе, — он прислонился плечом к косяку, не пытаясь войти без приглашения, что Элла ценила. — Ты ж опять своим йогуртом давишься. Смотри, домашние. Мама передала. Со сметаной.
Запах пельменей ударил в нос, и желудок предательски заурчал. Но в голове Эллы тут же всплыла картинка: огромная кастрюля на плите в родительском доме, гора грязной посуды в раковине, и она, десятилетняя, стоит на табуретке, чтобы дотянуться до крана, и трет, трет, трет эти бесконечные жирные тарелки.
— Не хочу, — отрезала она чуть резче, чем следовало. — Ешь сам.
— Ну, как знаешь, — Никита не обиделся, только плечами пожал. — Если передумаешь — стучи. Я еще чайник поставил.
Он ушел, а Элла закрыла дверь на замок. Два оборота. Щелк-щелк. Так надежнее.
Она вернулась на подоконник, но аппетит пропал. Воспоминания, разбуженные запахом домашней еды, лезли в голову, как тараканы из щелей.
Многодетная семья. Звучит гордо только в новостях. На деле это был конвейер. Элла была старшей, а значит — крайней. Родители работали, уставали, а быт... Быт был на ней.
— Элка, картошку почистила? — кричал отец с порога.
— Элка, почему у малого штаны грязные? — вторила мать.
Никого не волновало, что у Эллы завтра контрольная по алгебре. Или что она просто хочет погулять. «Ты же старшая, ты должна помогать». Это «должна» висело над ней дамокловым мечом.
Когда родилась младшая, четвертая, Элла поняла: всё. Край. Ей было шестнадцать, она училась в десятом классе, а мама, которой было уже за сорок, снова ходила с животом. Подружки хихикали, шептались за спиной. Элле было стыдно. Стыдно за мамину беспечность, за вечную нехватку денег, за то, что их квартира напоминала муравейник.
Спасение пришло в лице тети Леры — Валерии Игоревны. Двоюродная сестра отца жила за триста километров и была, по мнению родни, «женщиной с характером». Она приехала на крестины, посмотрела на Эллу — серую, прозрачную от усталости, с потухшими глазами — и устроила скандал.
— Вы что из девки делаете? — гремел её голос на кухне. — Она вам не домработница! Ей учиться надо, жить! Я её забираю.
Родители кричали, называли тетю Леру воровкой, а Эллу — предательницей. Но Элла уехала. Собрала старый рюкзак за пять минут и даже не оглянулась.
У тети Леры и дяди Игоря — Игоря Сергеевича — был другой мир. Там никто не орал. Там ужин был совместным ритуалом, а не гонкой на выживание. Там Эллу спрашивали: «Ты как? Устала? Отдохни». И она, отвыкшая от заботы, первое время шарахалась, а потом сама начала помогать. С радостью. Потому что это был выбор, а не обязанность.
***
Телефон на столе завибрировал, вырывая Эллу из прошлого. Звонила мама.
Элла поморщилась. Эти звонки всегда заканчивались одинаково: просьбой денег и упреками.
— Да, — сухо ответила она.
— Привет, доча, — голос матери был сладким, но с ноткой претензии. — Как дела? Живешь там, в городе своем, мать не вспоминаешь...
— Нормально живу. Что-то случилось?
— Да вот... Кредит надо закрывать, коллекторы звонят, пугают. Отец совсем сдал, спина болит, работать не может. Братья твои, оболтусы, ни копейки в дом не несут. Тяжело нам, Эллочка.
Элла прикрыла глаза. Опять.
— Мам, я переводила вам на прошлой неделе. Десять тысяч. Это треть моей зарплаты.
— Ой, да что там эти десять тысяч! — тон матери мгновенно сменился на визгливый. — Крохи! Ты же в городе, там миллионы крутятся! Могла бы и побольше матери родной отстегнуть. Мы тебя растили, кормили...
— Я не миллионерша, мам. Я комнату снимаю (она соврала, что снимает, чтобы не просили еще больше), коплю на квартиру. Мне тоже жить надо.
— Жить ей надо... Эгоистка ты, Элка. Как уехала, так и забыла, откуда родом. Ладно, Бог тебе судья.
Гудки.
Элла отшвырнула телефон на кровать. Внутри клокотала обида. «Эгоистка». Конечно. Та, кто все детство тащила на себе дом, теперь эгоистка, потому что не хочет отдавать всё заработанное в бездонную бочку родительских долгов.
В дверь снова постучали.
— Элла! — голос Никиты был встревоженным. — У тебя всё нормально? Ты там кричала вроде.
Она даже не заметила, как повысила голос.
Элла подошла к двери, щелкнула замком.
— Нормально всё, — она старалась говорить спокойно, но губы дрожали.
Никита стоял с чашкой чая и шоколадкой.
— Слушай, я тут подумал... Может, сладкого хочешь? Говорят, помогает от нервов.
Он посмотрел на неё — на её побелевшие костяшки пальцев, на влажные глаза — и вдруг шагнул вперед, но не навязчиво, а как-то бережно.
— Эй, ну ты чего? Кто обидел?
— Никто, — шмыгнула носом Элла. — Родня. Как всегда.
— Хочешь поговорить? Или помолчать? Я умею молчать.
Элла посмотрела на него. Простой парень в футболке с каким-то рок-логотипом. Ничего от него не требовал. Не просил денег, не заставлял готовить.
— Заходи, — выдохнула она. — Только чая у меня нет нормального, один в пакетиках.
Они просидели на её крошечной кухне два часа. Элла, к своему удивлению, рассказала ему всё. И про маму, и про братьев, и про свой страх перед семьей.
— Понимаешь, — говорила она, крутя в руках пустую чашку. — Я не хочу этого снова. Я не хочу приходить домой и вставать к плите. Не хочу, чтобы на мне висели чьи-то грязные носки и проблемы. Я хочу быть свободной.
Никита слушал внимательно, не перебивал.
— А с чего ты взяла, что семья — это обязательно каторга? — спросил он тихо.
— А что, бывает по-другому?
— Бывает. Вот мои родители... Батя всегда маме помогал. Готовили вместе, убирались вместе. Если мама устала — батя сам всё делал. Семья — это команда, Элл. А не когда один на шее у другого едет.
Элла недоверчиво хмыкнула.
— Сказочник ты, Никита.
— А ты проверь, — он улыбнулся. — Я вот, например, готовить люблю. И убираться умею. И носки свои сам стираю.
В этот момент в дверь позвонили. Громко, требовательно. Не стук, а именно звонок, длинный и настойчивый.
Элла и Никита переглянулись.
— Ждешь кого? — спросил он.
— Нет.
Элла подошла к двери, посмотрела в глазок. И похолодела.
На пороге стояла мама. А рядом с ней — тетя Лера и дядя Игорь.
Элла распахнула дверь.
— Мама? Валерия Игоревна? Что вы... как вы здесь?
Мать выглядела постаревшей, в каком-то нелепом пальто. Тетя Лера, наоборот, была подтянутой, строгой, в очках.
— Здравствуй, дочь, — буркнула мать, пытаясь пройти внутрь. — Что, не ждала? А мы вот приехали. Раз ты к нам не едешь, мы к тебе. Посмотреть, как ты тут жируешь.
Тетя Лера удержала её за локоть.
— Погоди, Зина. Дай поздороваться. Привет, Эллочка.
— Привет, тетя Лера, дядя Игорь. Проходите...
Крошечная комната Эллы мгновенно заполнилась людьми. Никита тактично встал в углу.
— А это кто? Жених? — мать окинула Никиту оценивающим взглядом. — Ну, ничего такой. Работает?
— Сосед, — отрезала Элла. — Мам, зачем вы приехали?
Мать села на единственный стул, тяжело вздохнув.
— Зачем... Беда у нас, Элла. Квартиру за долги описывают. Приставы приходили. Жить негде скоро будет. Я к Лерке поехала проситься, а она говорит: поехали к Элле, у неё спросим. Может, она мать приютит.
Элла посмотрела на тетю Леру. Та чуть заметно подмигнула.
— Зина, не перевирай, — спокойно сказал Игорь Сергеевич, снимая кепку. — Мы приехали не проситься жить. Мы приехали решать проблему. Элла, садись.
Элла села на кровать рядом с Никитой. Его присутствие странным образом успокаивало.
— Значит так, — начала тетя Лера. — Твоя мать набрала микрозаймов. Чтобы, как она говорит, братьев твоих одеть-обуть. А на деле — они, лбы здоровые, сидят на шее и ножками болтают. Работать не хотят, только требуют.
Мать всхлипнула.
— Они же дети еще... Маленькие...
— "Маленьким" двадцать и восемнадцать! — рявкнула тетя Лера. — Зина, хватит! Ты сама их разбаловала, как и Эллу в свое время заездила. Я тогда Эллу спасла, теперь тебя спасать придется.
Тетя Лера повернулась к Элле.
— Мы с Игорем решили продать дачу. Закроем долги твоей матери. Но с одним условием.
— Каким? — спросила Элла, чувствуя, как напряжение отпускает. Она боялась, что сейчас её заставят продавать комнату.
— Твои братья идут работать. И ты, Зина, перестаешь тянуть с Эллы деньги. Она вам ничего не должна. Она свое отработала еще в школе, когда вы на неё младшую скинули.
Мать начала было возмущаться:
— Как это не должна?! Она дочь!
— А ты мать! — тетя Лера стукнула ладонью по столу. — Ты когда последний раз спрашивала, как она живет? Счастлива ли она? Ты только "дай" да "дай". Посмотри на неё! Живет одна, как бирюк, семьи боится, детей не хочет. Думаешь, почему? Потому что вы ей с детства привили, что семья — это рабство!
***
В комнате повисла тишина. Элла сидела, опустив голову. Тетя Лера озвучила то, что она сама боялась произнести вслух.
Мать посмотрела на Эллу. Впервые за долгое время — по-настоящему посмотрела. Увидела скромную обстановку, увидела, как Элла сжимается в комок рядом с этим парнем-соседом.
— Элла... — голос матери дрогнул. — Ты правда... боишься?
Элла подняла глаза.
— Да, мам. Боюсь. Я боюсь стать тобой. Боюсь, что мои дети будут меня ненавидеть за то, что я украла у них детство. Боюсь, что муж будет лежать на диване, а я — пахать на трех работах. Мне одной проще. Я никому не должна.
Мать молчала долго. Теребила пуговицу на пальто. Потом вдруг заплакала — не визгливо, как обычно, требуя жалости, а тихо, по-стариковски.
— Прости меня, доча. Я ж не со зла. Жизнь такая была... Тяжелая. Я думала, помощницу ращу, а вырастила... сироту при живых родителях.
Она встала, подошла к Элле и неловко обняла её. От матери пахло старыми духами и дорогой — запах, который раньше вызывал раздражение, а сейчас вдруг вызвал жалость.
— Прости. Я дура старая. Лерка права. Не буду я больше с тебя тянуть. Сами выберемся. Парней я выгоню работать, хватит.
Элла сидела, уткнувшись носом в мамино пальто, и чувствовала, как внутри рушится ледяная стена.
— Ладно, мам. Я помогу немного. Но только если братья тоже вложатся.
— Конечно, — шмыгнула носом мать. — Заставлю.
Дядя Игорь кашлянул.
— Ну вот и славно. Мир?
— Мир, — улыбнулась тетя Лера.
Никита, который всё это время сидел тихо, как мышь, вдруг встал.
— А давайте я чай поставлю? И бутерброды сделаю. У меня колбаса есть, сыр. Отметим примирение.
Валерия Игоревна посмотрела на него с интересом.
— А ты хозяйственный, смотрю. Как зовут-то?
— Никита.
— Хорошее имя. Ну, действуй, Никита.
Вечер прошел странно, но тепло. Мать, успокоившись, перестала жаловаться и начала рассказывать смешные истории про поселок. Тетя Лера подкладывала Элле бутерброды. Дядя Игорь обсуждал с Никитой машины.
Когда они уехали — тетя Лера сняла им всем номер в гостинице, чтобы не теснить Эллу, — в комнате снова стало тихо. Но это была другая тишина. Не одинокая, а уютная.
Никита остался помочь убрать со стола.
— Ну что, — сказал он, моя чашки. — Не такая уж страшная у тебя родня. Тетя Лера вообще огонь-баба.
— Она меня спасла, — улыбнулась Элла. — Второй раз уже.
— А мама... Она просто запуталась. Бывает. Главное, что поняла.
Он вытер руки и повернулся к ней.
— Элл, а то, что ты сказала... про страх. Это правда?
— Правда.
— А если я пообещаю, что со мной такого не будет? Что я не лягу на диван? Что мы будем всё делить пополам? И радости, и проблемы, и грязную посуду.
Элла посмотрела на него. На его открытое лицо, на улыбку, которая пряталась в уголках глаз. Она вспомнила, как он защищал её перед матерью своим молчаливым присутствием. Как предложил чай, когда обстановка накалилась.
— Обещать — это одно, Никит.
— А я докажу. Давай так. Завтра воскресенье. Я приглашаю тебя на свидание. Не здесь, не на кухне. Пойдем в парк, погуляем, потом в кино. Как нормальные люди. Без обязательств. Просто попробуем.
Элла замялась. Привычка прятаться в свою раковину была сильна. Но потом она вспомнила слова мамы: "Я думала, помощницу ращу, а вырастила сироту". Она не хотела быть сиротой. Она хотела быть счастливой.
— А кто платит? — спросила она с легким вызовом. — Я за себя сама могу.
Никита рассмеялся.
— Я плачу. Я приглашаю — я плачу. Но если ты захочешь купить мне мороженое — я сопротивляться не буду.
Элла улыбнулась. Впервые за долгое время — легко и свободно.
— Ладно. Договорились. Но если ты начнешь ныть, что устал ходить — я уйду домой.
— Заметано.
Никита ушел к себе, а Элла осталась одна. Она подошла к окну. Город внизу мигал тысячами огней. Где-то там, в гостинице, спала её семья. Не идеальная, шумная, проблемная, но — семья. Которая, кажется, наконец-то начала её слышать.
А за стенкой жил парень, который умел варить пельмени, стирать свои носки и, главное, умел слушать.
Элла достала из холодильника йогурт, повертела его в руках и поставила обратно.
— Надоело, — сказала она вслух. — Завтра куплю курицу. Запеку.
Она не знала, что будет дальше. Будет ли свадьба, дети, общая ипотека. Но страх, тот липкий, холодный страх, что жил в ней годами, сегодня уменьшился. Сжался до размеров маленькой горошины. И Элла знала: однажды он исчезнет совсем…
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.