Именно эти слова она услышала, не веря себе, своим глазам, голосу, такому знакомому - но совершенно невозможному здесь и сейчас. Он был мертв, мертвым его видела и она, и десятки, если не сотни других людей. И нет, она не была пьяна - слишком много времени прошло с того дня, когда она последний раз напивалась.
Женщина упала на колени, ноги не держали от потрясения. Не сошла ли она с ума от горя? Или это просто некто, работающий в саду, очень похожий на него? Это потом будут рассказывать, что она взмолилась, преклонила там что-то где-то для чего-то, произнесла какие-то особые ритуальные слова… сказки все. Просто мозг отказывался принять то, что видели её глаза, а колени ослабели. А прикоснуться, удостовериться в том, что перед ней не наваждение (и что она не спит, в очередной раз спасая его в ночных видениях от верной смерти, чтобы пробудившись, снова застонать от бессильной ярости и боли, осознав, что и это был ночной призрак, а он - он мертв) Он не позволил.
Мария застыла, протянув руки, в жесте робком и отчаянном, снизу вверх, от земли, уставившись на отпрянувшего мужчину.
«Не прикасайся ко мне», - мягко повторил Он.
Это ты? (она сказала или громко, исступленно подумала?) Ты жив?
Он, однако, услышал. Он её всегда слышал, едва ли не единственный из всех людей.
Мария, “не прикасайся ко Мне, ибо Я ещё не восшёл к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему”. Я еще здесь, еще не Там, но уже не полностью здесь, поэтому не касайся меня и не удерживай. Я ухожу Туда.
Мария, все как всегда. Он говорит притчами, загадками, непонятное делается ясным, а простое и обыденное уходит под небеса в каком-то невероятном тысячесмысловом толковании - одним из тех, над которыми тысячелетиями будут биться схоласты, комментаторы, философы, атеисты. Биться и воевать. На университетских кафедрах и на полях сражений, изливая красноречие и проливая кровь, свою и чужую.
Но это потом. Пока ей нужно собрать непослушное тело, подняться, дойти до остальных - и рассказать о том, что видела и слышала. Поверят ли? Если бы еще это рассказал общий любимец Иоанн или Андрей, известный своей рассудительностью, но никого из братьев рядом не было, здесь только она одна, бедная уроженка озерного города Мигдаль-Эль, который греки и римляне сократили до «Магдалы», им так удобнее.
Так эту историю рассказывает Евангелие от Иоанна.
(Ин. 20:11–18)
Мария Магдалина плакала у гроба Господа и вдруг увидела двух Ангелов. «Женщина! — сказали они, — что ты плачешь?». Она, вероятно, не понимая, с кем говорит, ответила: «Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его».
И тут, обернувшись, Мария увидела Иисуса, стоящего рядом. Он обратился к ней со словами: «Женщина! что ты плачешь? Кого ищешь?».
Она не узнала Иисуса и, думая, что это садовник, сказала Ему: «Господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его».
Тогда Господь обратился к ней по имени: «Мария!». Она воскликнула по-еврейски: «Раввуни!», что значит: «Учитель!».
Но Господь сказал ей: «Не прикасайся ко Мне, ибо Я ещё не восшёл к Отцу Моему; а иди к братьям Моим (то есть ученикам и апостолам) и скажи им, что Я восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему».
Момент этот был столетиями невероятно любим христианами - один из тех, которые дают сияющую надежду, обещание вечной жизни. Любим и искусством: его писали, вырезали, высекали тысячи раз.
И сегодня, в нашей традиционной рубрике «Один сюжет, две кисти» я предлагаю рассмотреть эту сцену с точек зрения двух мастеров, которых я выбрала для вас.
Временная разница между двумя этими работами -всего семь лет, но написаны они в такой, максимально различной манере, какую только могут представить зрителю итальянский и северный Ренессансы.
И, пожалуй, основная разница состоит в том, что мастера ставят перед собой разные художественные задачи.
Обе картины носят одно и то же название «Noli me tangere» - латинское произношение фразы «Не прикасайся ко мне», вообще, именно под этим, латинским названием сюжет вошел в историю искусства: чаще всего, его именуют латынью.
Якоб Корнелис ван Остсанен (ранее 1470 – 1533) - один из самых выдающихся художников Северных Нидерландов первой половины XVI века, а также один из первых, кого мы знаем по имени (мастера того периода часто известны нам по какой-то из работ, например, Мастер святой Агаты или по месту- Мастер из Экса). Мы даже знаем, как он выглядел - до нас дошел чуть ли не первый автопортрет в голландском искусстве! А еще мы знаем, что Якоб Корнелис, что не редкость для мастеров Северного Возрождения, был (и прежде всего, кстати) искусным резчиком, гравером и ювелиром. Его работа маслом по дубовой панели на сюжет встречи и узнавания Магдалиной Христа после Воскресения несет ощутимое влияние, если можно так сказать, «ювелирного мастерства», поскольку детализация в ней достойна восхищения. Ван Остсанен один из последних северных мастеров, чья манера не испытывала никакого итальянского влияния, поэтому то, что мы видим- это в чистом виде Северный Ренессанс, его вечное стремление подробно рассказать историю, погрузить зрителя в детали происходящего, фактически каталогизируя сюжет.
Посмотрите, как нарядна Мария Магдалина - это же настоящая придворная дама, роскошно и модно одетая!
Посмотрите на латинскую молитву, вышитую на кромке одежд Христа: работа не очень большая, а точность деталей такова, что буквы вполне читаемы:
Посмотрите на жен-мироносиц, пришедших в пещеру - и не обнаруживших там тела.
На заднем плане, как заведено художественной традицией того времени, обязательно виден Иерусалим: посмотрите, как скрупулезно выписывает мастер град на холме:
Эти детали можно рассматривать очень долго, напрягите внимание, найдете еще два библейских сюжета на этой картине? Один непосредственный, второй - символический.
Если интересно, поговорим об этом в комментариях.
Вторая картина, которую я сегодня хочу показать, как и говорила, практически того же времени.
Здесь тот же сюжет… но совсем о другом. Тициана интересует не рассказ о случившемся чуде, а мощная эмоция, то чувство, которое бросило потрясенную Магдалину к ногам её Учителя. Он в погребальных пеленах и - невозможно, нечеловечески красив. В трактовках обязательно подчеркивается, что после Преображения Христос восстал более прекрасным внешне, это уже не земной человек, это очеловеченная персонификация красоты Небес, рая. Иерусалим на заднем плане выглядит провинциальным полусельским городком, пожалуй, уютным, но ничего величественного и судьбоносного в нем нет. Все внимание зрителя призвано сосредоточиться на Христе (и пожалуй, немного - небесно-синих далях за его головой) и робком напряжении в позе Магдалины. Они здесь не только главные, они - единственные.
Дополнительная деталь, для тех, кому «всегда хочется еще немного» - одна: за спиной Иисуса - мирное стало овец на лугу, со всей возможной религиозной символикой невинности и жертвы, связанной с этими животными, а также с напоминанием о том, что Христос теперь - и Агнец, и Пастырь, хранящий и защищающий своих овец -людские христианские души.
Какой взгляд вам ближе, что больше трогает, что интереснее? Поделитесь мнением, друзья, обсудим.
А у меня на сегодня все, благодарю вас за внимание и уделенное время, дамы и господа!