Нотариус положил передо мной документ, и я на секунду забыла, как дышать. Дарственная. На мое имя. От свекрови, которая три месяца назад превратила мою жизнь в кошмар и довела меня до развода с собственным мужем.
— Елена Павловна хочет передать вам тридцать процентов от продажи своего дома, — спокойно пояснил нотариус, поправляя очки. — Это значительная сумма. Достаточная для погашения части вашей ипотеки или для первоначального взноса на новое жилье.
Я подняла глаза на свекровь. Елена Павловна сидела напротив, сложив руки на коленях, и впервые за все время нашего знакомства выглядела не триумфатором, а побежденным генералом после проигранной битвы.
Но начать нужно с самого начала. С того дня, когда всё рухнуло.
Это случилось два месяца назад, холодным октябрьским вечером. Мы с Максимом только вернулись с работы в нашу новенькую двухкомнатную квартиру, за которую платили безумную ипотеку последние полгода. Я мечтала упасть на диван и просто полежать в тишине, но дверь открылась раньше, чем я успела вставить ключ.
На пороге стояла Елена Павловна с двумя огромными чемоданами.
— Сынок, я приехала! — она расцвела улыбкой и обняла Максима так крепко, будто он вернулся с войны, а не с офиса в центре города.
Я застыла с сумкой в руках.
— Здравствуйте, Елена Павловна. А мы вас не ждали... вроде бы?
Свекровь отпустила сына и повернулась ко мне. Улыбка стала чуть холоднее, но осталась на лице.
— Танечка, милая, я же Максиму вчера говорила. Он не передал? — она укоризненно посмотрела на сына. — Решила дом свой продавать. Покупатели сразу нашлись, хотят быстрее оформить. Пока сделку завершаем, мне негде жить. Ну, я и подумала — пожалуй, у деток поживу. Недолго совсем. Месяц, ну два максимум.
Максим виновато пожал плечами.
— Мам позвонила утром, когда ты еще спала. Я хотел сказать, но ты так спешила на работу, я не успел...
Он не успел. Не счел нужным. Просто принял решение за нас обоих и теперь стоял с виноватым лицом мальчишки, которого застукали с двойкой в дневнике.
— Проходите, конечно, — выдавила я, отодвигаясь в сторону.
В первую неделю я пыталась убедить себя, что это временно. Что Елена Павловна правда скоро уедет. Что можно потерпеть.
Но свекровь не просто въехала в нашу квартиру. Она захватила её.
Моя маленькая вторая комната, которая служила мне кабинетом для работы на удаленке, превратилась в спальню Елены Павловны. Мой стол с ноутбуком оказался в углу гостиной, накрытый старой простыней. На его месте появились фотографии маленького Максима в рамочках, комод с многочисленными кремами и баночками, и икона над кроватью.
— Я тут все чуточку переставила, — сообщила свекровь на второй день, когда я вернулась с работы. — Ты же молодая, тебе без разницы, где работать. А мне в моем возрасте нужен покой и свой угол.
Покоя и своего угла ей было мало. Елена Павловна взяла на себя управление хозяйством. Она готовила завтраки в семь утра, хотя я обычно выходила из дома в девять. Звон кастрюль и запах жареной картошки будили меня задолго до будильника.
— Мужчину надо плотно кормить по утрам, — наставляла она, накладывая Максиму гору яичницы с сосисками. — А ты, Танечка, всё своими диетами увлекаешься. От кофе с бутербродом здоровья не будет.
Мои баночки с косметикой переехали с верхней полки в ванной на самую нижнюю. Мое место заняли лекарства свекрови от давления, кремы для суставов и огромный кусок хозяйственного мыла.
— Твои эти гели с химией одной пахнут, — объясняла Елена Павловна. — Я тебе мыло натуральное купила, дегтярное. Полезное. И дешевле в три раза.
Максим отмалчивался. Когда я пыталась с ним поговорить, он просил потерпеть.
— Тань, ну она же скоро уедет. Дом продается быстро, еще месяц максимум. Потерпи немного. Она же моя мама. Я не могу её выгнать.
Но месяц превращался в два. Дом почему-то никак не продавался. То документы не те, то покупатели отказывались, то нотариус был в отпуске.
А Елена Павловна всё больше обживалась. Она ходила по квартире как хозяйка, раздавая указания и советы. Она перебирала мои вещи в шкафу, находя их «неподходящими» и предлагая что-то «поприличнее». Она высказывалась о моей работе, о моих друзьях, о том, как я готовлю и убираю.
— Татьяна, милая, ты бы пол чаще мыла, — говорила она с заботливым видом. — А то пыль везде. Для аллергиков просто кошмар.
Аллергиков в доме не было.
Критической точкой стал вечер, когда я обнаружила, что с нашего общего счета пропала крупная сумма. Та самая, которую мы откладывали на досрочное погашение ипотеки.
— Максим, ты снимал деньги? — спросила я, показывая выписку на телефоне.
Он покраснел и отвел взгляд.
— Это... мама попросила. Ей для оформления документов у нотариуса нужны были деньги. Госпошлина, какие-то справки. Она сказала, что вернет, как только дом продаст.
Я медленно опустила телефон.
— Ты снял наши общие деньги. Без моего согласия. Для того, чтобы твоя мама оформила документы на продажу СВОЕГО дома. И мы должны ждать, когда она соизволит вернуть?
— Тань, это же моя мама! Она не чужая! Она вернет обязательно!
— Когда? Через три месяца? Через год? Максим, у нас ипотека! Каждый рубль на счету!
Из своей комнаты вышла Елена Павловна. Она была уже в халате, но держалась с достоинством оскорбленной королевы.
— Я все слышала, — холодно произнесла она. — Татьяна, я не ожидала от тебя такой мелочности. Семья должна помогать друг другу, не считая копейки. Я для Максима всю жизнь всё отдавала. А сейчас, когда мне нужна небольшая помощь, вы мне счет выставляете.
— Елена Павловна, это не счет. Это наша реальность. Мы не можем просто так раздавать деньги, даже родственникам.
Свекровь покачала головой с глубоким разочарованием.
— «Раздавать»... Какое слово неприятное. Максим, сынок, я, пожалуй, не буду вас обременять. Перееду к тете Зине в деревню. Там, правда, удобства во дворе, и мне с моим радикулитом будет тяжело, но ничего. Лишь бы вы были счастливы. Лишь бы ваш бюджет не страдал.
Максим застонал.
— Мама, перестань! Никто тебя не прогоняет! — он бросил на меня обвиняющий взгляд. — Тань, ну зачем ты устраиваешь? Из-за каких-то денег ссориться... Мама же вернет!
Я смотрела на них обоих и понимала, что проиграла. Что мое мнение в этом доме ничего не значит. Что я здесь не хозяйка, а временная жилица, которую терпят по доброте душевной.
Я развернулась и ушла в ванную, включив воду, чтобы заглушить их голоса. Села на край ванны и просто сидела, глядя в стену. Я плакала не из-за денег. Я плакала от одиночества. В своей собственной квартире я была чужой.
Так прошел еще месяц. Месяц холодной войны, в которой я была единственным солдатом без поддержки. Максим разрывался между нами, но его разрывание всегда заканчивалось одинаково — победой матери.
Елена Павловна расцветала. Она полностью управляла домом, покупала продукты на свой вкус, готовила по своим рецептам, давала советы по каждому поводу. Максим привык к её присутствию. Он даже стал реже со мной разговаривать, будто я была источником всех проблем.
Финальная капля упала в один из вечеров, когда я вернулась домой раньше обычного.
Елена Павловна стояла в нашей с Максимом спальне у открытого комода. В руках у нее была моя медицинская карта.
— Вы что делаете? — спросила я, чувствуя, как холодеет спина.
Свекровь даже не смутилась.
— Порядок навожу, доченька. Тут у тебя бумаги все вразнобой лежат. Я их по папочкам разложила. — Она помахала картой. — Кстати, я посмотрела. У тебя же с женским здоровьем проблемы. Эндометриоз, так? Это же с зачатием трудности будут. Я так и думала, почему у вас с Максимом детей до сих пор нет. Надо лечиться срочно. А то останешься бездетной. Пустоцветом.
Слово «пустоцвет» прозвучало как пощечина.
Всё моё терпение, весь мой самоконтроль испарились в одну секунду. Я шагнула вперед и выхватила карту из её рук.
— Выйдите из моей спальни. Немедленно.
— Что? — Елена Павловна приподняла бровь.
— Выйдите. Из. Моей. Спальни, — повторила я, и мой голос звенел, как натянутая струна. — И никогда больше не трогайте мои вещи. Никогда.
Свекровь секунду смотрела на меня с изумлением, а потом её лицо стало холодным, как лед.
— Ах вот как, — процедила она. — Значит, я для вас чужая. Я, которая сына своего одна подняла, которая для него всю жизнь положила. Хорошо. Я поняла. Я уйду из вашей жизни. Насовсем.
Она вышла, хлопнув дверью.
Вечером я поставила Максиму ультиматум.
— Либо она уезжает, либо я. Выбирай.
Он смотрел на меня с ужасом и непониманием.
— Ты с ума сошла? Это моя мать! Ты хочешь, чтобы я выбирал между вами?
— Да, — твердо сказала я. — Именно этого я и хочу.
Максим выбрал. Он выбрал молчание, уклонение, попытки сгладить ситуацию. А это и был его выбор.
На следующий день я собрала вещи и уехала к подруге. А через неделю подала на развод.
Максим звонил, умолял, обещал, что мама уедет. Но я уже не верила. Я знала, что даже если Елена Павловна уедет, её тень навсегда останется между нами. Максим никогда не выберет меня по-настоящему. Он всегда будет сыном, а не мужем.
Прошло два месяца. Болезненных, выматывающих месяцев. Развод был в процессе. Я сняла маленькую однокомнатную квартиру и пыталась привыкнуть к новой жизни.
И вот сейчас я сижу в кабинете нотариуса напротив Елены Павловны, которая хочет отдать мне деньги.
— Зачем? — спросила я прямо. — Зачем вы это делаете?
Свекровь долго молчала. Потом тяжело вздохнула.
— Потому что я была неправа, — сказала она, и голос её дрожал. — Я хотела быть нужной. Быть важной. Я боялась, что сын забудет меня, если у него будет своя семья. И я... я разрушила вашу семью. Я вижу, как Максим страдает. Он похудел, осунулся. Он винит и меня, и себя. Он потерял тебя. И это моя вина.
Она достала из сумочки платок и приложила к глазам. Но на этот раз слезы были настоящими.
— Дом я продала. Покупатели нашлись. Деньги уже на счету. Я уезжаю в Калугу, к сестре. У неё там большой дом, ей одной тяжело. Я буду помогать ей. А тебе... тебе я хочу отдать часть денег. Не из чувства вины. Хотя вина есть, огромная. А потому что ты была права. Ты боролась за свою семью, за своё право жить своей жизнью. А я вела себя как захватчик. Эти деньги не оправдание. Они просто... чтобы тебе было легче начать заново.
Я сидела молча, переваривая услышанное. Внутри всё клокотало. Гнев, обида, боль. Но поверх этого появлялось странное чувство — жалость. Не к себе. К ней.
Передо мной сидела не монстр. Сидела одинокая, испуганная женщина, которая так боялась ненужности, что своими руками оттолкнула самого дорогого человека.
— Я не могу принять деньги, — сказала я.
— Почему? — в глазах свекрови мелькнула растерянность.
— Потому что это будет откуп. Как будто вы покупаете моё прощение. А я не хочу, чтобы между нами были деньги.
Елена Павловна долго смотрела на меня. Потом медленно кивнула.
— Ты гордая. Правильно. — Она встала. — Тогда я отдам их Максиму. На погашение ипотеки. Пусть ему будет легче. А тебе... прости меня, если сможешь. Не за себя. За него. Он тебя любит. Просто не умеет это показать правильно. Я его такого вырастила.
Она взяла сумку и направилась к выходу. У двери остановилась.
— Ты сильная, Танечка. Мой сын тебя не заслужил. Но я надеюсь, что когда-нибудь он вырастет. Поздно, но вырастет.
Дверь за ней закрылась.
Нотариус откашлялся.
— Итак, вы отказываетесь от дара?
— Да, — подтвердила я.
Я вышла на улицу. Был ясный ноябрьский день, холодный и чистый. Я вдохнула полной грудью. Воздух пах свободой.
Развод завершился через месяц. Без скандалов и дележки имущества. Максим отдал мне мою долю за квартиру, я отказалась от всего остального.
Мы встретились случайно через полгода в супермаркете. Он выглядел иначе. Повзрослевшим. Уставшим, но более собранным.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
Мы постояли в неловком молчании.
— Мама уехала, — произнес он наконец. — В Калугу. Иногда звонит. Говорит, что ей там хорошо. Что она наконец нашла себя.
— Я рада за неё.
— Я... я многое понял. Слишком поздно. Прости меня.
Я посмотрела на него. На этого мужчину, с которым прожила семь лет. Которого любила. Который причинил мне столько боли.
— Я давно простила, Максим. И тебя, и её.
Он кивнул, в его глазах блеснула благодарность.
— Ты выглядишь счастливой.
— Я и есть счастливая, — улыбнулась я. — Наконец-то.
Мы разошлись в разные стороны.
Я шла по улице и думала о том, какая странная штука жизнь. Иногда, чтобы найти себя, нужно потерять всё. Иногда, чтобы стать сильной, нужно пройти через боль и унижение.
Я больше не злилась на Елену Павловну. Она была жертвой собственных страхов и той системы, где материнская жертва считается высшей добродетелью. Она сломала жизнь сыну, пытаясь удержать его рядом, и в итоге потеряла его окончательно.
Но я её благодарна. Странно, но это правда. Она показала мне, что я сильнее, чем думала. Что я могу отстаивать свои границы. Что я достойна уважения и партнерства в отношениях.
Я зашла в свою маленькую квартиру. Мою собственную территорию, где каждая вещь выбрана мной. Где можно дышать полной грудью. Где никто не скажет мне, как жить.
Я подошла к окну. За ним зажигались вечерние огни. Мой город. Моя жизнь. Мои правила.
И это было только начало.